Марина - Карлос Сафон

— Флориан? — повторила Марина.

— Он возглавлял группу, которая расследовала дело Кольвеника, — сказал Шелли настолько презрительно, насколько позволяли голосовые связки. Жалкий червяк, который пытался сделать себе имя за счет Кольвеника и «Вело Гранелл». Меня утешает только то, что в итоге у него ничего не вышло. Его упрямство уничтожило его же карьеру. Это он заварил тот скандал с телами…

— С телами?

Шелли надолго замолчал, а потом посмотрел на нас обоих и цинично улыбнулся.

— Этот инспектор Флориан… — начала Марина. — Не подскажете, где мы можем его найти?

— В цирке, с остальными клоунами, — ответил Шелли.

— Доктор Шелли, а вы знали Бенжамина Сентиса? — спросил я, пытаясь поддержать беседу.

— Конечно, — ответил Шелли. — Мне приходилось регулярно иметь с ним дело. Будучи совладельцем фабрики, он отвечал за административную часть. По-моему, он был алчным человеком, который не знал своего места. И завистливым, к тому же.

— Вы знаете, что его тело неделю назад было обнаружено в канализации? — спросил я.

— Я читаю газеты, — холодно бросил он.

— Вам это не показалось странным?

— Не более странным, чем все остальное, что пишут в газетах, — отрезал Шелли. — Мир болен. А я уже устал. Что-нибудь еще?

Я хотел было спросить о даме в черном, но Марина меня опередила: она уже покачала головой и улыбнулась доктору. Он дотянулся до звонка для прислуги и позвонил. В комнате, потупив взор, появилась Мария Шелли.

— Молодые люди уходят, Мария.

— Да, отец.

Мы поднялись. Я протянул руку за фотографией, но Шелли взял ее первый.

— Если этот снимок не очень вам нужен, я заберу его себе…

Сказав это, он повернулся к нам спиной и жестом приказал дочери проводить нас до двери.

В дверях кабинета я обернулся посмотреть на доктора и увидел, как тот бросил фотографию в огонь и смотрел, как она горела.

Мария Шелли молча проводила нас до вестибюля, потом виновато улыбнулась и сказала:

— Мой отец человек с тяжелым характером, но добрым сердцем, — извинилась она. — Жизнь его не щадила, и характер со временем стал меняться…

Она открыла нам дверь и зажгла свет на лестнице. Я прочел в ее взгляде сомнение, как будто она хотела что-то сказать, но боялась это сделать. Марина тоже это заметила и протянула ей руку в знак благодарности. Мария Шелли пожала ее. Эта женщина как будто источала одиночество.

— Не знаю, рассказал ли вам отец… — сказала она, понизив голос и опасливо обернувшись.

— Мария! — раздался голос доктора из глубины квартиры. — С кем ты разговариваешь?

По лицу Марии пробежала тень.

— Иду, отец, иду…

Она бросила на нас последний исполненный отчаяния взгляд и вернулась в квартиру. Обернувшись, я увидел у нее на шее маленький медальон. Мне показалось, что на нем изображена черная бабочка с раскрытыми крыльями. Но дверь закрылась, прежде чем я успел в этом убедиться.

Мы остались на лестничной площадке, откуда было слышно, как доктор в ярости кричит на дочь. Свет на лестнице погас. На секунду мне почудился запах гниющего мяса.

Он исходил откуда-то с лестницы, возможно, в темноте было мертвое животное. Потом мне показалось, что на лестнице раздались шаги. Запах исчез.

— Пойдем отсюда, — сказал я.

Глава четырнадцатая

По дороге к дому Марины я заметил, что она украдкой за мной наблюдает.

— А ты не уедешь на Рождество к семье?

Я покачал головой, глядя на дорогу.

— Почему?

— Мои родители постоянно переезжают с места на место. Мы уже много лет не проводим Рождество вместе.

Не знаю, как это получилось, но мои слова прозвучали грубо и враждебно. Оставшуюся часть пути мы прошли молча. Я проводил Марину до ограды особняка и попрощался с ней.

Когда я шел к интернату, начался дождь. Я смотрел на ряд окон на четвертом этаже колледжа. Свет горел только в двух из них. Большинство учеников уехали на Рождество к семьям и вернуться собирались не меньше чем через три недели. Каждый год одно и то же. Интернат был совершенно пустым, и только парочка невезучих оставалась на попечении преподавателей. В прошлом и позапрошлом году было совсем плохо, но сейчас это не имело значения. По правде говоря, так было лучше. Сама мысль о том, чтобы уехать от Марины и Германа, казалась мне невыносимой. Когда я был с ними, то не чувствовал себя одиноким.

И я снова поднялся по лестнице к себе на этаж. Коридор был тихим и пустынным. Это крыло интерната было нежилым. Вероятно, здесь осталась только донья Паула, пожилая вдова, следившая за чистотой. Она жила в маленькой комнатке на третьем этаже. Этажом ниже раздавалось непрерывное бормотание ее телевизора. Миновав ряды пустых комнат, я подошел к своей спальне и открыл дверь. В небе раздался жуткий раскат грома, и здание завибрировало. Через щель в закрытых ставнях я увидел вспышку молнии. Я лег в кровать, не раздеваясь, и в темноте вслушивался в звуки грозы. Я открыл ящик прикроватной тумбочки и достал оттуда карандашный набросок, который Герман сделал в тот день на пляже. Я рассматривал его в полумраке, пока сон и усталость не взяли верх. Я заснул, прижимая его к груди, словно амулет, а когда проснулся, он исчез у меня из рук.

Я быстро открыл глаза и почувствовал холодный ветер, ударивший в лицо. Окно было открыто, и комнату заливал дождь. Оглушенный, я привстал на кровати и нащупал выключатель ночника. Бесполезно. Электричества не было. Тут я заметил, что портрет не просто выпал у меня из рук — его не было ни на кровати, ни на полу. Я в недоумении потер глаза кулаками. И почувствовал. Отчетливо и сильно. Опять этот запах разложения — в воздухе, в комнате, под собственной одеждой, как будто кто-то поместил мне под кожу полуразложившийся труп животного, пока я спал. Совершив над собой усилие, я подавил тошноту. На меня нахлынула волна паники.

Я был не один. Пока я спал, кто-то или что-то проникло в комнату.

Медленно пробираясь на ощупь, я пробрался к двери и нащупал выключатель. Ничего. Я вышел в объятый мраком коридор. Запах усилился. Я как будто преследовал дикого зверя. Вдруг мне показалось, что в последнюю дверь прошмыгнула тень.

— Донья Паула? — почти шепотом позвал я.

Дверь тихонько закрылась. Сбитый с толку, я глубоко вздохнул и пошел по коридору. Раздался тихий голос. Как шипение змеи. Кто-то прошептал мое имя. Звук доносился из-за закрытой двери.

— Донья Паула, это вы? — выдавил я, пытаясь унять дрожь в руках.

Еще один шаг в темноте.

Голос снова прошептал мое имя. Он был незнакомым — треснутым, жестоким, источающим злобу. Голосом из кошмаров. Я встал как вкопанный посреди коридора, утопленного во тьме, совершенно парализованный. Вдруг дверь комнаты с оглушительным шумом распахнулась. В течении нескольких секунд, показавшихся мне вечностью, я явственно ощущал, что коридор растягивается и кренится под ногами, подталкивая меня к этой двери.

Дойдя до середины коридора, я увидел на кровати в одной из комнат что-то ослепительно-белое. Портрет Марины. Его держали деревянные руки, запястья которых были обмотаны окровавленными нитями. Я не сомневался в том, что это были руки Бенжамина Сентиса, потерявшиеся в глубинах канализации. Вырванные с корнем. Воздух с шумом вырвался из моих легких.

Запах стал невыносимым, едким. Ужас пронзил меня стальными иглами, когда я увидел у стены неподвижную фигуру — существо в черном одеянии, со скрещенными на груди руками. Лицо обрамляли спутанные патлы. Стоя у двери, я заметил, как его голова очень медленно приподнялась, и на лице появилась улыбка, обнажившая блестевшие во тьме клыки. Под перчатками, словно клубки змей, зашевелились лапы.

Я шагнул назад и снова услышал, как этот голос шепотом произнес мое имя. Существо бросилось ко мне как огромный паук.

Я не смог подавить вопль ужаса и быстро захлопнул дверь. Я попытался придавить дверь собственным весом, но напор по ту сторону был слишком сильным. Десять когтей насквозь проткнули древесину, и я бросился бежать по коридору в обратную сторону, услышав, как дверь разлетелась на кусочки. Коридор превратился в бесконечно длинный туннель.

В нескольких метрах от меня уже виднелась лестница, и я осмелился бросить взгляд назад. Силуэт кошмарного создания двигался четко в моем направлении. Его сверкавшие глаза пронзали ночной мрак. Мне конец.

Я бросился в коридор, который вел в кухню, пользуясь тем, что назубок знал каждый закоулок здания. Я захлопнул дверь. Бесполезно. Чудовище с разбегу врезалось в нее и проломило древесину, опрокинув меня на пол.

Я перекатился по керамическим плиткам под стол, надеясь там спрятаться. Я увидел его ноги. Десятки разбитых тарелок и стаканов устилали пол слоем осколков. По блеску лезвия я заметил среди осколков е зубчатый нож и в отчаянии схватил его что было силы. Чудище нагнулось ко мне и просунуло морду под стол, словно волк в кроличью нору. Я полосонул ножом прямо по лицу, и лезвие вошло в него как в глину. Но все-таки чудовище отступило на полметра назад, и я смог отбежать на другой конец кухни.