Постель и все остальное - Эллина Наумова

– Татьяна – сумасшедшая, пап. Опасная авантюристка с комплексами. Через десять минут после вас с Ириной ушла. Больше я ее никогда не встречал. Думаю, в Москве не прижилась и вернулась в свой городок неподалеку отсюда. Ты не провинциальность ли с гармонией уравнял? Вроде не в твоем духе…

Арсений не договорил, явилась мама. А с ней чай и сплетни о благотворителях, с которыми она провела вечер. Муж повеселел, сын успокоился, и никто не заметил, что она очень устала. «Скоро вернусь с какого-нибудь мероприятия, увижу, что Евгений не спит, и Арсений здесь, и непроизвольно подумаю: „Как некстати. Лучше бы нам встретиться завтра днем“», – пришло ей в голову. И на миг внутренности жестко скрутило от того, что она не испугалась этой мысли.

Наваждение длилось секунды. Она заставила себя поднять глаза, и на душе потеплело. Всю жизнь различала, когда на этой самой неявной душе теплеет, а когда светлеет. И надо признать, второе состояние было едва ли не интимным, невнятно-причинным, а первое – от хороших людей. Вон они, главные обогреватели, за домашним чаем с вечными плюшками. Лица уютные. Губы в сахарной пудре. Муж и сын. Кажется, ее присутствие до сих пор их тонизирует – улыбаются, интересничают, острят. Когда-то даже животы невольно подтягивали, а она всего-то просила не сутулиться.

Одна ее подруга в начале второго, кажется, курса вышла замуж за деревенского увальня, даже звали Ваней, а не каким-нибудь Аскольдом. Он от переизбытка чувств и сил бросался ко всем подряд – вздыхать, ходить по улицам, держась за руки, а как только недотрога разрешит в щечку поцеловать, сразу жениться. Он знать не знал, что творится в квартирах, когда мама с папой на даче. Но ведь жил в общежитии, а там разврат не французскими духами пахнет. Или в те годы безобразия начинались к концу обучения? Или кучковались по комнатам, на стук не открывали, выдавая маленькие оргии за подготовку к зачету? Да, комитеты комсомола лютовали, за аморалку можно было и койко-места лишиться, и студенческого билета. Городские девчонки от него прятались, как могли. Компания была такая, что родители каждой были в состоянии сделать карьеру любому зятю. Рабоче-крестьянское происхождение и жажда университетских знаний еще и облегчили бы задачу. Но перед друзьями стыдно. А эта то ли влюбилась, то ли боялась остаться одна. У девочек бывает: красивая, умная, из хорошей семьи, но уверена, что ее никто никогда замуж не возьмет. Прошло пятнадцать лет, собрались отмечать это событие в ресторане. Шикарные мальчики пооблезли за своими диссертациями и явились в основном выяснить, кто, где и кем, – связи решали все. Девочки – половина разведена, половина на грани – скучали, нехотя пялились в фотографии жен и детей однокурсников и шептались, что подруга не решится притащить своего убогого в их интеллектуально окрепшую компанию. И вдруг та уверенно подплыла к столу вместе с роскошным и совсем молодым для своего звания милицейским генералом. Как он ухаживал за дамами, как поддерживал беседу. И не сдувал пылинки с жены, но просто не давал им на нее садиться. Вот вам и Ваня. Когда мужчины уходили курить, на чудотворницу яростно наседали: «Что надо делать?» Надеялись, она скажет про любовь. И услышали: «Для начала нужно выбрать хороший материал, потом лепить». – «Так не лепится!» – взвыл кто-то. «Меняй материал», – тяжело усмехнулась победительница.

Вспомнив тогдашние лица соучениц – на всех словно бесстыдница зависть голый зад показывала, – она развеселилась и даже в ладоши тихонько хлопнула.

– Еще чаю, милая? – привстал муж.

– Мама, тебе шаль принести? Не зябко? – встрепенулся сын.

Да, она тоже не лыком шита. Жестом показала, что ни в чем не нуждается. Они снова заговорили об американской политике. Про российскую было давно не модно. Женя сегодня молодцом, а вчера был бледен и глотал таблетки. Арику уже сорок. Когда женится? Ведь сам не успеет на внуков собственных посмотреть. Успел бы детей выучить!

Говорят, мужчине лучше нагуляться. Сын в этом преуспел. Лет с двадцати до двадцати пяти готов был жениться чуть ли не на каждой проходимке. Вспомнить страшно, кого только не таскал в дом: чем больше на сиротку похожа, тем лучше. Ее уговоры не помогали. Женя долго лишь посмеивался, а потом сказал: «Комплекс бога пестуешь, сынок?» Арик не понял: «Ты о чем, папа?» – «О том, что пристрастие к обогреву замерзших, кормлению голодных, просвещению глупых и устройству на ночлег бездомных девиц обсуждается у психиатра. Я не шучу, это – болезнь. Можешь посмотреть в медицинском справочнике». И как отрезало, о свадьбе было забыто. Сначала родители обрадовались – поумнел. Арик, пока жил дома, продолжал знакомить их со своими девушками, гораздо более приличными. Но и менял их стремительно. Одну отец просил не бросать – ее родственники были так полезны для его бизнеса. За двоих она вступалась – хорошие девочки, на лбу у каждой было написано «жена и мать», только у одной латиницей, а у другой кириллицей. Не внял, упрямец. И даже рассказывать о подругах перестал, отселившись в свою квартиру. Нет, обещал привести какую-то Галку, но так за десятилетие и не довел.

Знать бы, гарантирован ли он теперь от пресловутых кризисов семейной жизни? Они с Женей поженились сразу после университета, так что каждые семь лет брак норовил развалиться. Иногда ругались нещадно – ему работа мешала заниматься семьей, ей – семья работой. Иногда будто спотыкались на ровном месте, про себя решали, что из-за подножки другого, и молча злились. Иногда были в шаге от того, чтобы разбежаться, улыбаясь, пожелав друг другу здоровья, счастья и новой любви.

Однажды она порывалась изменить мужу с именитым женатым химиком. Биологи тогда как раз начали сотрудничать с ними, руководители институтов организовывали вал научных мероприятий, а ученые пытались сообразить, что им друг от друга нужно и как вырвать сотрудничество из душегубки идиотских планов и отчетов. Замыленные лаборанты возили пробирки из одной лаборатории в другую, когда двум диссертантам удавалось договориться о бартере: ты мне в кандидатскую результаты эксперимента, я тебе. Они с химиком уже были рангом повыше и встречались на конференциях. После обсуждали, как запрячь своих аспирантов в одну телегу. И дообсуждались. До вожделенного падения оставалось распить бутылку вина и поужинать в «Национале». Но уже возле шаловливо распахнутой дверцы такси она сказала: «Нет, не могу, у меня сын почти взрослый». – «Да, да, я понимаю, – грустно ответил он. – Спасибо за все». Вскоре он эмигрировал в Израиль, потом в Англию. Без семьи. И ей до сих пор было невдомек, что он мог понять, если она сама не знала, почему вырвались те слова.