Стихотворения - Давид Самойлович Самойлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При огромном свежем войске.
1973–1974
Возвращение
Все в доме было чуть поблекшим –
Картины, окна, зеркала,
И локон, на плечо прилегший
С чертой подбитого крыла.
И долго, долго мы сидели –
Не целовались, не клялись,
В глаза друг другу не глядели,
А только за руки взялись.
Но я не мог ладони нежной
Согреть в ладони ледяной,
Ведь пролегла чертой рубежной
Война меж мною и тобой.
1974
* * *
Не оставляйте письма
Для будущих веков.
Ужасно любопытство
Дотошных знатоков!
И что они узнают,
И что они поймут,
Когда они не знают,
Как на земле живут!
Они как бы заслоном
Отделены от глаз,
И все равно за словом
Не угадают нас.
Пусть весело сгорает
В печи досужий труд,
Пусть вьюги заиграют
И пепел унесут…
1974
* * *
Выйти из дому при ветре,
По непогоду выйти.
Тучи и рощи рассветны
Перед началом событий.
Холодно. Вольно. Бесстрашно.
Ветрено. Холодно. Вольно.
Льется рассветное брашно.
Я отстрадал – и довольно!
Выйти из дому при ветре
И поклониться отчизне.
Надо готовиться к смерти
Так, как готовятся к жизни…
1974
Поэт
Средь бесконечных русских споров
И разговоров о путях,
Где понапрасну тратят порох
На подхалимов и сутяг,
Лишь этот вглядывался вяло
В игру вечернего огня
Туда, где облако стояло,
Напоминавшее коня.
И все ж войдет не этот образ
В его стихи когда-нибудь,
А неприметная подробность,
Вдруг обнажающая суть,
Хотя, рассеян и неловок
Он пил вино, цедил ответ,
И щурился, как будто довод
Сперва разглядывал на свет.
Потом ушел перед закатом,
Когда горят стекло и жесть,
Стихом, как будто простоватым,
Воспеть державу, долг и честь.
1974
* * *
В<адиму> Б<абичкову>
И ветра вольный горн,
И речь вечерних волн,
И месяца свеченье,
Как только стали в стих,
Приобрели значенье.
А так – кто ведал их!
И смутный мой рассказ,
И весть о нас двоих,
И верное реченье,
Как только станут в стих,
Приобретут значенье.
А так – кто б знал о нас!
1975
Смерть императора Максимилиана. Чешская баллада
В строгом замке, что квадратом
Середь города стоит,
Умирает император,
Добрый маленький старик.
Император он природный,
Императором рожден,
И за это всенародной
Он любовью награжден.
Три различных совещанья
Происходит в этот миг,
Три готовят завещанья
Три из трех дворцовых клик.
Три законных претендента,
Тоже, в общем, старики,
Ждут удобного момента
Взять друг друга за грудки.
Император умирает,
Он отходит. Но пока
Награждает и карает
Августейшая рука.
И еще спешат курьеры,
Мчат приказы из дворца.
Еще строятся карьеры
И надеются сердца.
И законы создаются,
Чтоб цвела его страна,
Еще трубы раздаются,
Раздаются ордена.
Но земному государю
До земного дела нет.
Он узрел иные дали,
Он увидел горний свет.
И Господь к нему приходит
И к земному королю
Стаю ангелов приводит:
– Хочешь, жизнь тебе продлю?
Будешь на своем престоле
Среди ангелов стоять.
По моей высокой воле
Будешь ангелам под стать.
Не ответил сразу старец —
Думал или же дремал.
Долго веки поднимались,
Долго губы разжимал.
Улыбнулся тихо Богу
И ответил: – Не хочу! —
И отправился в дорогу
Вверх по лунному лучу.
Конец 1975 или начало 1976?
* * *
Россия одинока в мире,
Она одна стоит как перст,
Не докричишься в этой шири
Ни до кого, кто есть окрест.
Нет никого окрест России,
Нет никого в ее пути.
И ни уму, ни лжи, ни силе
Ее, России, не спасти.
1976
* * *
Не увижу уже Красногорских лесов,
Разве только случайно.
И знакомой кукушки, ее ежедневных часов
Не услышу звучанья.
Потянуло меня на балтийский прибой,
Ближе к хладному морю.
Я уже не владею своею судьбой
И с чужою не спорю.
Это бледное море, куда так влекло россиян,
Я его принимаю.
Я приехал туда, где шумит океан,
И под шум засыпаю.
1976
* * *
Сперва сирень, потом жасмин,
Потом – благоуханье лип,
И, перемешиваясь с ним,
Наваливается залив.
Здесь масса воздуха висит
Вверху, как легкое стекло.
Но если дождь заморосит,
Земля задышит тяжело.
Залив господствует везде,
Навязывая свой накат.
Деревья держит он в узде,
Захватывает весь закат.
Он на могучем сквозняке
Лежит пологим витражом.
И отражает все в себе,
И сам повсюду отражен.
1976
* * *
Я учился языку у нянек,
У молочниц, у зеленщика,
У купчихи, приносившей пряник
Из арбатского особнячка.
А теперь мне у кого учиться?
Не у нянек и зеленщика —
У тебя, моя ночная птица,
У тебя, бессонная тоска.
1976
Рассвет в Пярну
Светает поздно. К девяти.
И долог этот час светанья,
Где начинает свет расти
И намечаться очертанья.
Сначала исподволь, едва,
В предместье, в пригороде, где-то
Чуть отступает синева
От городского силуэта.
Потом деревья и дома
Все четче на темно-лиловом.
Оказывается – зима,
Пора бы снегу и сугробам.
Прохожие. Пробег машин.
На городских часах – десятый.
А в парке посреди вершин.
Ночь спит вороною лохматой.
Но, кажется, произошло
Высвечиванье перспективы.
Оказывается – светло.
Оказывается – мы живы.
1976?
* * *
И снова все светло и бренно —
Вода, и небо, и песок,
И хрупкая морская пена,
И отплывающий челнок.
Уж не волнуют опасенья.
Отпущен конь, опущен меч.
И на любовь и на спасенье
Я не решусь себя обречь.
Высокой волей обуянный,
Пройду таинственной межой
И постучусь, пришелец странный,
К себе домой, как в дом чужой.
1976?
Пярнуские элегии
Г<алине> М<едведевой>
I
Когда-нибудь и мы расскажем,
Как мы живем иным пейзажем,
Где море озаряет нас,
Где пишет на песке, как гений,
Волна следы своих волнений
И вдруг стирает, осердясь.
1976
II
Красота пустынной рощи
И ноябрьский слабый свет —
Ничего на свете проще
И мучительнее нет.
Так недвижны, углубленны
Среди этой немоты
Сосен грубые колонны,
Вязов нежные персты.
Но под ветром встрепенется
Нетекучая вода…
Скоро время распадется
На «сейчас» и «никогда».
1976
III
Круг любви распался вдруг.
День какой-то полупьяный.
У рябины окаянной
Покраснели кисти рук.
Не маши мне, не маши,
Окаянная рябина,
Мне на свете все едино,
Коль распался круг души.
1976
IV
И
