Осень - Оскар Лутс

Убогая собачонка жмется к ногам Киппеля, чутьем угадывая, что лишь от этого господина она еще может ждать любви и жалости, прежде чем забьется на дно канавы и околеет.

Киппель вытаскивает из кармана кусок колбасы и отрезает несколько кружочков для голодной собаки.

— Вот видите, — он делает знак рукой Кийру, — даже такая животинка и та хочет еще жить и передвигается… каким бы жалким не было это движение.

Тем временем женщина успевает подойти поближе. Когда же она подходит совсем близко, бродячий торговец замечает, что на лице его спутника появляется кислая гримаса. Как человек поживший и многоопытный, Киппель сразу догадывается: что-то «не так», однако не произносит на этот счет ни слова.

— Вот надо же, — заводит он речь вовсе о другом, — в городе поговаривают, будто в Эстонии лесов больше не осталось, а тут, гляди-ка, лес по обе стороны стоит стеной. — И, вздохнув, добавляет: — Да разве ж можешь ты, душа, угодить всем! Один хочет одно, другой — другое. Два мужика — три мнения. Не правда ли, господин Кийр?

— Ах, — портной машет рукою, — помолчите хотя бы до тех пор, пока эта женщина не минует нас!

— Охотно! Что же вы мне об этом сразу не сказали?

Когда женщина подходит вплотную, Кийр слегка касается полей своей шляпы и хочет пройти мимо нее так же просто, как и мимо юлесооской Тильде. Но это ему не удается.

— Постой, Йорх, — произносит женщина, — погоди чуточку, мне надо с тобой поговорить.

Собственно, это вовсе и не женщина в обычном смысле этого слова, а девица в зрелом возрасте, то бишь особа женского пола, возраст которой приближается к среднему, — приземистая, полнотелая, краснощекая, пышущая здоровьем и силой.

— Ну, в чем дело? — Георг останавливается с недовольным видом. И, обращаясь к Киппелю, говорит: — Прошу извинить меня! Идите себе потихоньку вперед, я вас догоню.

— Не беспокойтесь, — предприниматель направляется и сторону от дороги,

— я зайду в лес и вырежу себе трость. Не спешите, время терпит.

Кийр смотрит вслед удаляющемуся Киппелю и, когда тот отходит на достаточное расстояние, спрашивает снова:

— Ну, в чем дело?

— В чем дело?.. — повторяет женщина. — Прежде всего, надо поздороваться, дорогой зятек!

— Я уже поздоровался.

— Какое же это здорованье! Протяни мне руку, вот тогда и будет настоящее «здрасьте».

— Не дурачься, Маали! — Портной кривит губы. — Говори скорее, что собираешься сказать, ты же видишь, меня ждут.

— Кто этот человек, который тебя ждет?

— Продавец из города.

— И куда же ты с ним направляешься?

— Туда, в сторону Ныве… Есть одно небольшое дельце. А завтра или послезавтра я тебя проведаю, принесу тебе вести и обо всем расскажу, а сейчас мне и вправду некогда.

— Увы! — произносит Маали с легкой грустью. — Сколько уже было этих твоих проведываний, и завтрашних и послезавтрашних. Ты же не держишь слова, ты никогда не приходишь.

— Теперь сдержу слово, приду, вот увидишь.

— Да, да, непременно приходи, мне надо еще поподробнее поговорить с тобой о том самом.

— О чем это том самом? — настораживается портной, хотя смотрит вовсе в сторону, а именно — в лес.

— Ну, дорогой Йорх, будто ты сам не знаешь! Вот и сейчас, шла я по дороге и ломала голову, как это я могла зайти так далеко? Бесстыжая, тряпка безголовая — и нет мне другого названия. Палка по мне плачет, вот что!

— Но зачем ты об этом здесь, посреди дороги!.. — Кийр начинает сопеть.

— Погоди, приду к тебе, тогда и поговорим.

— Смотри, приходи непременно, и чем раньше, тем лучше… если в данном случае вообще речь может идти о лучшем или худшем. Пойми, дорогой Йорх, мне от тебя ничего не надо, только, чтобы ты помог мне советом; ты же единственный человек, который знает об этом деле. Видишь ли, Йорх, я никогда не была плаксой, но сейчас и впрямь иной раз руки опускаются.

— Хорошо, хорошо, — я приду к тебе, тогда и подумаем, как быть и что делать. Иди себе по-хорошему домой и не… не…

— Да, да, я буду тебя ждать, — Маали улыбается сквозь слезы, которые навернулись на глаза то ли из-за резкого ветра, то ли по какой иной причине.

— Ладишь ли ты с Юули? — спрашивает она напоследок.

— Ну, особенно жаловаться не приходится. Живем себе так… день за днем.

В придачу к этим словам Кийру сейчас очень подошла бы примерно в локоть [19] длиною борода и — трубка но рту, тогда он, как две капли воды, был бы похож на какого-нибудь медлительного деревенского деда. Разве что недоставало бы вопроса «Как вы там, в ваших краях, поживаете?» — выражение, которое в ходу уже с тех времен, когда старый черт был еще только чертенком.

— Ну что же, — Маали направляется в сторону Паунвере, — стало быть, доброго здоровья.

— Доброго здоровья, доброго здоровья! — быстро отмечает Кийр, радуясь, что так легко отделался. Но между прочим, что ни говори, а эта самая Маали все же даст сто очков вперед его жене Юули. Ой, какие нюни распустила бы та, будь она сейчас на месте сестры, в ее шкуре! Да, да, вот было бы славно поселиться где-нибудь на отшибе, тогда можно бы и это дело решить так, чтобы все было шито-крыто.

Внезапно мозг Кийра пронзает некая новая идея, блестящая и сверкающая, словно ракета…

— Кто была эта дама? — спрашивает Киппель, выходя из лесу с двумя дорожными палками, сопровождаемый собакой, которая с хрустом разгрызает найденный между кочками кусочек льда.

— Ах эта… Сестра моей жены, портниха из Паунвере. — И усмехается. — Так что она не Бог весть какая важная дама.

— Кто как на дело смотрит. В наше время к каждой скотнице обращаются «барышня», отчего же нельзя взрослую особу женского пола назвать дамой? А теперь возьмите себе палку — выбирайте, которая вам больше по вкусу.

— Мне безразлично. Но с этими палками мы и впрямь выглядим, как перекупщики мяса или барышники. Да, когда-то у меня и впрямь была красивая трость, но хищный зверь съел ее, как в библейском сказании об Иосифе. [20] После той, самой первой и самой красивой, у меня были еще две-три подешевле, но братец во время войны черт знает куда подевал их.

— Палка есть палка, особенно в деревне; самое главное, чтобы она обороняла от злых собак. А с такого рода тварями я сталкиваюсь чуть ли не каждый день. Иная стерва даже и голоса не подаст — цапанет за штанину и все гут. Ладно, пойдемте-ка дальше. Кто знает, сколько еще гопать до этой деревни Ныве?

— Как мне кажется, полпути мы вроде бы уже прошли. На опушке леса и подальше от него притулилось несколько низких домишек. С первого взгляда понятно, что строения поставлены тут лишь недавно; большинство из них не обшиты, а обшитые — не выкрашены. Летом, конечно, здесь, несколько отраднее, но сейчас от пейзажа веет лишь бесконечной скукой и ощущением покинутости.

— Послушайте, господин Киппель, — произносит Кийр сравнительно бодрым голосом, — а эти здесь, не поселенческие ли хутора? С чего бы иначе люди тут ютились посреди голого поля? А что дома эти не пустуют, хотя бы по дыму из труб видно.

— Ну что ж, весьма возможно, что здесь живут поселенцы, но я должен признаться, такой убогой дыры мне и моих скитаниях еще никогда не доводилось встречать. Но всему видно — тут одна голытьба поселилась, похоже, у меня здесь и булавки не купят.

— Разговор-то вовсе не о булавках, мне важно узнать, не продается ли какой-нибудь из этих наделов.

— Это так, это так… Но неужели вы, господин Кийр, и вправду переехали бы сюда, если бы тут даже и продавался какой-нибудь хутор… пусть хоть и по цене гнилого гриба?

— Почему бы и нет, тем более, если удастся купить землю и домик по дешевке.

— О Господи! — предприниматель трясет головой. — Что до меня, то я хоть и не Бог весть какой богач, но жить сюда не приехал бы никогда. Посмотрите, в конце концов, на эту серую равнину — ни дерева, ни кустика вокруг домишек! Не знаю, как обстоит дело с вами, но я-то уже через неделю непременно тронулся бы умом в этом захолустье. Обстановка здесь точь-в-точь такая же, как до сотворения мира. — И после короткой паузы Киппель добавляет: — До чего же ничтожными бывают требования человека к жизни!

— Кто как на дело посмотрит. Ведь вы сами недавно так утверждали, — Кийр пожимает плечами. — Да я и не собираюсь вступать с вами в спор, знаю — это все равно, что носить воду в решете. Вы всю свою жизнь прожили и городе, суетясь в бесконечном людском водовороте; я же — с ног до головы житель деревни; подходящей пары мы с вами никак не составим. Меня, к примеру, ничуть не пугает эта местность, эта, как вы изволили выразиться, серая равнина. Во-первых, она серая лишь поздней осенью и ранней весной. Зимою она белая, летом зеленая, а в начале осени — желтая. Подумайте, господин Киппель. хотя бы о том, что мы попали сюда в самое безутешное время года. Что же до деревьев и кустов вокруг домов, так их ведь можно посадить. Все здесь, полагаю, не останется таким, как сейчас. Я бы, во всяком случае, разбил туч возле каждого дома плодовый сад, посадил бы декоративные кусты и так далее. И слушайте, господин Киппель: не забывайте, что тут же, под боком находится красивый еловый лес!