Живым не брать - Александр Александрович Щелоков

служить под началом его высокопревосходительства первого маршала России.

Желание одного государственного мужа и возможности другого соединились в одной точке, которая называлась Максимом Чикиным. Мелкая блошка, пытавшаяся напиться крови регионального олигарха, получила амнистию. Только что возбужденное уголовное дело тихо прикрыли. В военкомате в анкету призывника вписали, что к уголовной ответственности он не привлекался, и это открыло путь для карьеры Макса во внутренних войсках. Ведь послужи он Отечеству целый год, наверное, стал бы ефрейтором. А ефрейтор — это уже ого-го! — старший солдат — подумать только!

В тот же день военком вызвал майора, готовившего команды призывников, и отдал приказ отправить Максима Чикина по первой же заявке из войск.

— У нас готова команда в отдельную бригаду МВД.

— Туда его и гоните.

— У него записан привод. В МВД таких не берут.

— Да зачеркните вы эту запись. Пусть едет чистым.

— Есть, товарищ полковник.

Майорам тоже хочется жить спокойно и тихо.

* * *

Инспектор отдела по делам несовершеннолетних, капитан Марина Васильевна Дьякова, в прошлом педагог-психолог, начала обход микрорайона, в котором жил и учился Максим Чикин. Как в любом замкнутом мирке, здесь все знали всех. О Максе, Максимке, Мак-сюте, как здесь называли Чикина, люди, прожившие в этих местах не один год, могли рассказать многое. Потому особых усилий Дьяковой затрачивать не пришлось. Она подсаживалась к женщинам — к старухам, коротавшим пенсионные дни от одного дня выплаты до другого; к домохозяйкам средних лет, у которых работу отнял крах местной промышленности, и заводила с ними беседы. В первую очередь Дьяковой предстояло установить места, куда в случае появления в Красноборске в поисках убежища направит стопы дезертир. А укрыться в поселке было совсем нетрудно. Отношения местного населения и властей здесь с давних пор существовали особые.

Поблизости от Красноборска в течение полувека располагались три концентрационных лагеря для политзаключенных и уголовников. Как и положено, в официальных документах на изысканном бюрократическом языке эти лагеря именовались лесными исправительно-трудовыми учреждениями, или еще проще — леспромхозами. Кого за время своего существования эти учреждения исправили, не может вспомнить никто, но дров и судеб они наломали немало.

Близость лагерей к поселку сохранилась в памяти старожилов и языке жителей. В Красноборске мало кто говорил по-русски нормально. Даже председатель поселкового совета, принимая по графику трудящихся, мог сказать надоевшему ему посетителю: „Кончай базлать! Встану, начищу хрюкало — и хорэ“. Тетя Матрена, продавщица из сельпо, на ценнике ботинок написала „Коцы новые“. И никто не спросил, что такое „коцы“.

Здесь даже географию рассматривали через колючую проволоку. Отчего, например, появилось на карте название Кемь? Да потому, что еще Петр Первый, подписывая приговор кому-то из своих недругов, начертал „Сослать К.Е.М“. Царь имел в виду, что беднягу надо загнать к едрене матери, но в скорописи сократил слова до трех букв. Те, кому положено исполнять повеления, стали думать: где же эта „КЕМ“? Не вспомнили. И тогда решили назвать один из удаленных от Петербурга карельских поселков „Кемь“, чтобы ссылать туда тех, кому император определил тот же загадочный маршрут.

Что такое Омск? В Красноборске объясняли, что это Отдаленное Место Ссылки Каторжан.

Томск — чуть посложнее: Таежное Отдаленное Место Ссылки Каторжан.

Короче, все объяснимо, все понятно, если найти верную точку зрения и знать, с кем и как говорить. Если для одних нож — это нож, то в Красноборске — перо. Для кого-то брюки, а для красноборского обывателя — шкарята. На все здесь были свои слова, чтобы отличать политического Рабиновича от делового Ивана.

Первым делом Дьякова встретилась с местным участковым старшим лейтенантом Ступиным. Поставила его в известность о происшедшем, спросила, где в Красноборске может укрыться преступник.

— Адресов много, — подумав, сказал участковый, — тут у меня этой шпаны, как тараканов. В каждом бараке — туча. Раньше на них все же управа имелась. А теперь? Так что ежели этот Чика здесь появится, может год кантоваться, и мы не узнаем.

Участковый всем видом утверждал свое нежелание ввязываться в поиск дезертира. Его, должно быть, в тот момент мучила другая забота. Судя по малиновому цвету лица и грустному выражению глаз, старший лейтенант с вечера перебрал, ночь промаялся в муках, а теперь размышлял, где бы чекалдыкнуть стаканчик, чтобы подлечиться от похмелюги. Варить с ним кашу смысла не имелось, ее бы все равно пришлось переваривать заново.

Распрощавшись, Дьякова пошла на поиск сама. У самого входа в опорный пункт милиции встретила старуху. Поздоровалась и спросила:

— Вы не знаете, где живет семья Чикиных?

— Хто? — спросила старуха и машинально поправила седую прядь волос, подоткнув ее под белую косынку. — Чикины? — И вдруг до нее дошло: — Так это ж Крыса, а я сразу и в толк не взяла. Тады вон тот барак. Там и спроси Крысу.

Дьякова прошла к серому одноэтажному дому, который время безжалостно перекосило и скособочило: линия окон тянулась вдоль фасада не по ровной линии, а была волнообразной — один проем выше, второй еще выше, а третий снова оказывался внизу. Ко всему барак изрядно просел, и вход в него располагался в яме, куда вели две ступеньки. Яму отрыли, чтобы можно было открывать и закрывать наружную дверь.

Внутри барака от входа до дальнего края, где подслеповато светилось грязное окно, тянулся коридор. Вдоль него выстроилась череда одинаковых, окрашенных в грязно-коричневый цвет дверей.

Найдя нужную, Дьякова постучала. Было слышно, что в комнате кто-то находился, но ответа не последовало.

Дьякова постучала вновь с тем же результатом. Тогда она толкнула дверь, и та открылась.

Женщина с седыми сальными патлами, свисавшими на плечи, сидела на пружинной кровати с грязным матрасом, который не покрывала ни простыня, ни одеяло. Поставив локти на худые колени, она курила.

Когда Дьякова вошла, женщина бросила на нее быстрый взгляд, но не произнесла ни слова. Тут же отвернулась и продолжала сосредоточенно курить.

Дьякова осмотрела комнату. Колченогий стол. Грязная старая клеенка. Пустые немытые тарелки грудой. Саму комнату густо пропитал запах застарелой мочи.

— Вы Чикина?

— Ну, допустим, я. Чо тебе надо?

— Максим Чикин ваш сын? Мы его ищем.

— Надо, значит, ищите.

— Он совершил преступление. Убил людей. Украл деньги.

— Много денег? — В глазах женщины блеснул живой огонек интереса.

— Много. Двух человек.

— Значит, так надо было. Это хорошо.

Дьякова пропустила слова мимо ушей.

— Он может здесь появиться?

— Ты чо? Он без денег здесь не бывал. А уж с деньгами…

— Где ваш муж?

— Мой?! — женщина, казалось, протрезвела. — Ты это всерьез?

— Конечно.

— Сдох он. Сучок проклятый.

— Может, вы проедете со мной? Мы