Живым не брать - Александр Александрович Щелоков

если бы вопросы посадки и освобождения правонарушителей милиция могла решать простым большинством голосов, Борисов уже бы давно услыхал команду: „На выход, свободен!“

Борисов был местный, как еще говорили — свой, кержак. После школы попал в армию, под фанфары загремел в Афганистан отдавать интернациональный долг, который у кого-то там взяли советские лидеры Брежнев и Горбачев. Назанимали они, должно быть, много, потому как страна, куда запятили Борисова, была нищей, и выплачивать неведомый долг сержанту пришлось своей собственной кровью. Под Хостом в поганой дыре на востоке афганских гор он был тяжело ранен. Почти два года скитался по военным госпиталям, перенес три операции. Вернулся домой. Бедствовал. Поселился в деревне у бабушки. Начал хозяйствовать. Ишачил, как папа Карло. Поднял дом. Завел корову. Отрыл на участке пруд. Запустил рыбу. Выкрутился. Заимел деньги. И тогда у кого-то на Борисова вырос зуб. Его взяли на учет рэкетиры, считавшие, что после налоговых государственных органов вторыми могут снимать пенку с чужих доходов.

В один из дней к дому Борисова подкатил серебристый „мерседес“. Из него вылезли два амбала. Оба в коже, в кепариках, в темных очках — пижоны криминального мира.

За амбалами брел доходяга, которого наниматели в лучшем случае подобрали на вокзале, в худшем — откопали на свалке. На плече этот прозрачный и звонкий хмырь нёс штыковую лопату.

— Прывет! — сказал один из амбалов, увидев Борисова, который вышел на крыльцо. И объяснил: — Рэквизиция.

Хмырь с лопатой прошел к пруду и стал раскапывать запруду у канавы, по которой Борисов на зиму спускал свой водоем.

— Э, мужики. — Борисов после минутного оторо-пения пришел в себя. — Кончайте хреновничать!

— Тыхо! — прошипел амбал. — Сядь и смотри.

Борисов метнулся в дом, выскочил оттуда с охотничьим карабином в руках.

Амбалы таких фраеров, которые хватаются за оружие и пытаются пугать профессионалов, видели и не боялись.

— Опусти пушку, — амбал не повышал голоса. Отдаваемые таким тоном приказы на слабонервных действуют сильнее, нежели крик.

— Убирайтесь! — сказал Борисов. Он тоже не переходил на крик. — Ну, пошли! Не уйдете, положу всех троих.

— Ах, ты!.. Кому угрожаешь?

Оба амбала синхронно, видимо, дрессировал их один наставник, выверенным движением откинули полы кожанок, потянулись за пистолетами. Хотели они попугать или рискнули бы выстрелить, выяснять Борисов не стал. Что-что, а стрелять он умел. Советская армия научила. Два выстрела слились в один. Оба амбала легли как подрезанные. Хмырь, наблюдавший за происходившим, отшвырнул лопату, как горный козел, перепрыгнул через штакетник и умотал в неизвестном направлении.

Когда приехала милиция, тела амбалов уже остыли, и пистолеты из их пальцев пришлось выдирать силой.

Хмыря, бросившего лопату, найти не удалось. Фора, которую тому дала милиция поздним прибытием, позволила ему бесследно исчезнуть с места побоища.

В одном из убитых боевиков опознали Вову Ляпина, который находился во всероссийском розыске за убийство двух милиционеров. Начальник уголовного розыска лично препроводил Борисова в город в следственный изолятор, при прощании пожал арестанту руку и сказал:

— Ты не сделал ошибок. Долго я тебе сидеть не дам. Главное, держись у следователя спокойно…

Борисов вернулся в камеру часа через два. Оглядел сидельцев.

— Не выпустили? А ты, пацан, привыкай. Быть бычку на веревочке. Сгниешь ты в зоне, если за ум не возьмешься.

— И что? — Макс придал голосу веселость, а виду бодрость, мол, для него отсидка — обычная трын-трава. — Какая разница, где жить? Все мы в зоне, только кто-то по одну сторону колючки, кто-то по другую. А конец у всех один. Никто от смерти уйти не сумеет.

Борисов приставил палец к виску и покрутил им, словно собирался просверлить голову.

— Сам придумал или у кого-то сдул?

— Сам.

— Это хорошо. Про смерть ты очень точно сказал.

А умирать тебе хоть раз самому приходилось?

— Какая разница? Смерть никого не помилует.

— Что ты все о смерти? Человек рождается, чтобы жить. Ты в это вдумайся. А жизнь не просто возможность жрать и пить. Должно быть в руках дело, которое держит тебя на земле.

— Дело, дело, — буркнул Макс. — А что может быть лучше — лежать на берегу, на песочке, на солнышке. Клёво.

— И надолго тебя хватит?

— Хоть насколько.

— Тогда ты тюлень. Неужели других желаний нет?

— Почему? Жрать могу, пить. Черная икра. Шампанское.

— Где будешь брать деньги?

— А где их берут? Возьму, у кого они есть.

— Думаешь, если один раз нажрался черной икры до отрыжки и посидел вечерок в ресторане, то за это стоит потом просидеть десять лет за колючкой? Ну, дурак!

Макс промолчал.

— Не можешь ответить, тогда не выступай. Тебе забили мозги булдой вот такие недоноски, как эти два дуролома. Они же другой жизни не знают, кроме как в зоне. Отсидят срок, выскочат, побегают месячишко на воле и опять в клетку. Им больше податься некуда. А ты? Для начала тебе влепят года два-три. Возможно, условно. Но ты поймешь так, что наказания бояться незачем. Суд не так страшен, как его малюют. В другой раз скачок спланируешь поумнее. Возьмешь деньгу. Тебе это сойдет с рук. Опять продолжишь. И сядешь на баланду. Уже не на два и не на три календаря…

— Пусть сяду. — Максу изрядно надоело слушать нравоучения, но заткнуть рот мужику, их произносившему, силой он не мог. Приходилось отбиваться словами. — Зато как говорят? Лучше год питаться свежей кровью, чем сто лет падалью.

— Во-во! Прекрасный аргумент! Кладет дураков наповал. Давай, расскажи, сколько дней ты ел в три глотки после того как пощипал чужую дачу? Насколько я слыхал, и бегал ты всего сутки, а на вторые тебя взяли. Сейчас сидишь тут и глотаешь даже не падаль, а дерьмо. Теперь посмотри на этого лысого придурка. Он свою жизнь утопил в дерьме и потому никогда тебе не признается, что испытывает сожаление. А ты с такими взглядами как сядешь, так и не встанешь.

Борисов не угадал. Пытался предугадать, да не знал расклада козырей в колодах судьбы…

Армия демократической России — прекрасная кормушка для тех, кто обворовывает ее казну и склады изнутри, поскольку имеет право их охранять, а также снаружи, если ему дано право решать, кому предстоит безвозмездно служить в солдатах для людей, которые в это время приумножают свои богатства и капиталы.

Прокурор области Никонов не хотел, чтобы его любимое чадо — сын-лоботряс Савелий встал в строй рядом с оборванцами и взял в руки оружие. Не дворянское это дело в современной России.

Военком области полковник Серенко имел право решать, кого нужно поставить в строй, а кого помиловать, освободить от неприятной повинности