Москва, которую мы потеряли - Олег Гончаренко

В области создания усадебного центрического храма стиль Вечного мира был великолепен и чрезвычайно разнообразен. Основная композиция объемов, «восьмерик на четверике», была взята из украинской архитектуры, но уже в Москве пропорции этих объемов были изменены в сторону большей стройности и дополнены еще и венчающим восьмериком, в котором помещался ярус звона, чего на Украине не было. Из украинского зодчества обычно выводятся и некоторые планы и объемно-пространственные композиции нового стиля, однако украинское происхождение их требует дополнительной проверки. К украинским образцами восходит собор Донского монастыря с четырьмя полукруглыми выступами, пониженными углами и «украинским» пятиглавием по сторонам света. Но в церкви в Узком, где похожий четырехлепестковый план применен уже без внутренних столбов и с восьмериком под средней главой, – здесь «украинизм» может быть уже не прямым. Украинское происхождение имеют трехглавые церкви, где главы выстраиваются по продольной оси (кроме названной Покровской церкви Новодевичьего монастыря следует отметить церкви в Трубине, Зюзине и Троице-Лыкове). Традиционно считают, что четырехлепестковый план тоже восходит к украинским прототипам, но здесь, учитывая временную дистанцию между украинской четырехлепестковой церковью в Сутковцах (XV– XVI вв.) и московскими памятниками, вероятнее присутствие каких-то голландских образцов. Мы можем указать на четырехлепестковую церковь в Берлине, сооруженную голландским архитектором Иоганном Нерингом в 1695–1698 гг., то есть примерно в то же время, что и самый знаменитый четырехлепестковый храм стиля Вечного мира – церковь Покрова в Филях, план которой был повторен в Тешилове и надвратной церкви Новоиерусалимского монастыря. Лепестки обычно были полуциркульными, но иногда они делались гранеными (Зюзино, Сенницы). В исключительных случаях мы видим крестообразный план с прямоугольными «рукавами» – в Свиблове, уже на излете стиля.

Еще одним источником нового стиля были постройки итальянских мастеров рубежа XV–XVI вв. в самой Москве, уже освоенные русской культурой, но таившие некоторые декоративные и композиционные приемы, которые можно было актуализировать в момент прихода «второго ренессанса». Речь идет о декоративных раковинах Архангельского собора, ставших признаком царского заказа в целом ряде построек Милославских и Нарышкиных, а также о восьмилепестковом соборе Высоко-Петровского монастыря, сделавшемся образцом для целого ряда храмов, среди которых выделяется церковь в Перове. Многолепестковые храмы позволили усложнить и обогатить планы четырехлепестковых храмов: в Дубровицах, Уборах и Воздвиженском монастыре каждый лепесток разделен на три. Все эти варианты создавались для одной цели – возведения центричного, ярусного высотного сооружения, часто имеющего в интерьере помещенный на значительной высоте балкон для владельца усадьбы. Эти аристократические и изысканные памятники по типу культуры, их породившей, и по характеру работы с ордером и центрическими композициями были настоящими ренессансными объектами, которые утверждали ценность личности заказчика, ее уникальность, изысканность и даже современность и апеллировали к классике, которой для России была не античность, а голландско-польская интерпретация классической традиции. Пышный стиль, породивший эти памятники в Москве и Подмосковье, был результатом ошибок и провинциальных подражаний, но сам по себе он нисколько не ошибочен и вполне оригинален. Не оценка художественных достоинств (которые были и остаются очень высокими), а требования соответствия современной стилистике той же Голландии (и Польши) привели к почти мгновенному отказу аристократии от стиля Вечного мира в конце 1690-х гг. и замене его на другую стилевую систему.

Утрата этих зданий старой Воздвиженки заметно обеднило ее ландшафт, коренным образом изменило ее историческое лицо, – а история эта воистину достойна отдельного рассказа. В глубине Арбатской площади параллельно Знаменке идет Воздвиженка. Привлекающее внимание экзотикой своей архитектуры здание «морозовского палаццо», бывший клуб Пролеткульта в доме № 16, было построено на месте цирка Гинне, в котором зародился популярный в свое время в Москве народный театр «Скоморох», основанный М.В. Лентовским. На месте громадного здания военного кооператива в доме № 10 стоял прежде особняк богачей – золотопромышленников Базилевских. Фамилия Базилевских была гордо выложена золотом на доске перед домом. Позже золотопромышленник выстроил позади главного дома отдельное трехэтажное здание с меблированными комнатами под аренду. А в главном доме в октябре 1889 г. открылся литературно-художественный кружок. Именно эту доску денно и нощно стерегли дворники, дабы не украли. И вообще, над воротами этого дома по Большому Кисловскому переулку висели домовые доски, как уверяли москвичи, золотые, и потому всегда охранявшиеся дворниками. В соседнем доме № 8, еще хранящем свой старинный облик, жил один из московских богачей, граф С.Д. Шереметев. Строителем этого дома – впрочем, совершенно бездоказательно – называют Кваренги. Дом № 6 (бывшая выставка Красной Армии) принадлежал прежде Нарышкиным, а затем графу К.Г. Разумовскому, задававшему здесь праздники на всю Москву. С этим домом и его хозяином связан следующий анекдот. В 1791 г. Потемкин, проезжая через Москву, побывал у Разумовского. На другой день Разумовский явился к светлейшему князю с ответным визитом. Потемкин, находясь в припадке обычной хандры, принял гостя немытый, непричесанный, в халате и в разговоре просил Разумовского устроить бал по случаю его приезда. Разумовский согласился, но когда Потемкин приехал на бал, граф встретил гостя в халате и ночном колпаке.

От Разумовского дом перешел к Шереметевым, и в нем помещалась сначала Московская городская управа, а потом Охотничий клуб. Во дворе дома сохранилась очень характерная для эпохи московского барокко конца XVII в. одноглавая церковь Знамения, возвышающаяся на высокой террасе-подклете с проездными воротами. Соседний дом, выходящий на Моховую, именовался некогда 4-м Домом Советов; а еще раньше здесь располагалась гостиница «Петергоф». Дом занимает, судя по всем данным, место того Опричного дворца, который построил себе Грозный в 1566 г., когда решил уехать из Кремля «жити за Неглинну на Воздвиженскую улицу». Когда-то здесь стоял дом подрядчика Скворцова, разбиравшего старый Каменный мост через Москву-реку и из казенных материалов построившего себе новый дом. Против этого дома, на другой стороне Воздвиженки, в глубине сада, обнесенного курьезной по своим претензиям на русский стиль каменной стеной, находится здание Центрархива, построенное на месте былых хором бояр Стрешневых и Нарышкиных и вмещавшее в XIX в. Горное правление. После там располагался знаменитый архив Министерства иностранных дел, «архивны юноши» которого увековечены Пушкиным. Сад Центрархива – одно из редких в Москве мест, где растут украинские пирамидальные тополя.

На месте церкви Воздвижения. Весна 2007 г.

Через переулок располагалось временное владение Центрального Комитета РКП(б) (в доме № 5 по Воздвиженке). В XVII в. оно было занято новым Монетным двором и псарней царя Алексея, потом здесь был дом И.Б. Милославского; в начале XVIII в. здесь жил один из «верховников», князь Д.М. Голицын, и только в 1787 г. Петром Александровичем Талызиным был построен ныне существующий дом, сильно измененный надстройкой третьего этажа. Личность Талызина окружена флером тайны. Генерал-лейтенант и масон, сын Александра Федоровича Талызина и его жены Марии Степановны, урожденной Зиновьевой, он воспитывался в Штутгарте в Высшей школе герцога Карла. Начав службу в Измайловском полку, он неуклонно продвигался вверх: в 1784 г. произведен в прапорщики, в 1785 г. – в подпоручики, в 1787 г. – в поручики, в 1789 г. – в капитан-поручики, в 1791 г. – в капитаны, в 1797 г. – в генерал-майоры, в 1799 г. пожалован в генерал-лейтенанты и назначен командиром Преображенского полка. В это время он был командором Мальтийского ордена. Вскоре Талызин стал одним из активных участников заговора против императора Павла I. На его квартире собирались заговорщики, в число которых он вовлек своих офицеров Аргамакова и Марина. 11 марта 40 заговорщиков собрались на квартире Талызина в Лейб-кампанском корпусе Зимнего дворца. Оттуда они отправились к Михайловскому замку, где Марин командовал внутренним караулом преображенцев, а Аргамаков был дежурным и должен был докладывать о пожарах в городе. Сам Талызин повел батальон своего полка к замку, где они заняли наружные входы и выходы. Спустя два месяца после описываемых событий Талызин скончался. Свое состояние (200 душ) он, вопреки закону, просил разделить на равные части между братом и сестрами. Неожиданная смерть Талызина была окружена для современников ореолом таинственности: сама дата – 11 мая (через два месяца после трагических событий в Михайловском дворце), неожиданность смерти и составление завещания породили слухи о самоубийстве Талызина.