...Встретимся в октябре... (СИ) - Моран Маша

Хуже всего было то, как она говорила со мной. Хотя нет. Худшим было то, что я испытывал, слыша ее холодные равнодушные фразы. Меня скручивало изнутри. Хотелось разбить эту ледяную корку и вытащить наружу ту, которая ждала меня во сне.

Холодность ее речи злила, доводя до возбуждения.

— Не говори глупостей. Я чужой тебе человек. То, что ты приютил меня и не вышвырнул при первой же возможности… даже не знаю, как тебя благодарить.

Я знал. Знал, все способы, которыми она могла это сделать. И даже от самых скромных из них в крови вспыхивал дикий пожар. Такое впечатление, что по венам текла густая кипящая смола, отравляющая меня самого.

— Ты можешь оставаться здесь столько, сколько хочешь. Всегда.

Она усмехнулась и скрестила руки на груди:

— То, что я пока человек, не значит, что ты должен мне врать. Если твоя подружка, невеста или жена ненавидит кошечек, то мне придется подыскивать новое жилье. Отдашь мне тыквенный дом и кролика? Не уверена, что новые хозяева будут такими же, как ты.

Боже, о чем она говорит?! Одно понятно точно: кажется, она совсем не испытывает тех чувств, которые разъедают меня изнутри.

— Ты никуда отсюда не уйдешь. С чего вообще весь этот бред про жен и невест? – Я почувствовал, что начинаю раздражаться.

Неожиданно она хитро ухмыльнулась:

— Ты забыл, что я слышу, о чем говорят вокруг меня? Твоя мама намерена женить тебя. И совсем не в восторге от меня. Так что… мне остается только надеяться на твою доброту. – Она улыбнулась еще шире: – Ради всего того, что было между нами.

Кажется, мы говорили совсем не о том, о чем должны были. Да мне вообще не хотелось с ней говорить. Мысли сосредоточились на ее хрупкой фигурке и пронзительном голубом взгляде. Как бы она смотрела на меня, когда я… Я сжал челюсти, запрещая себе думать об этом.

— Значит, слышишь, что происходит вокруг? Тогда должна была бы понять, что я не оставлю тебя. Я думал, ты хоть немного узнала меня.

Она зашла за барную стойку и провела пальцем по деревянной кроличьей голове. От этого движения в ушах зашумела кровь. Как будто она гладила меня.

— Я знаю тебя. Многое о тебе. Почти все. – От ее коварной улыбки мне стало жарко настолько, что кожа начала плавиться.

Я подошел ближе, останавливаясь напротив нее. Нас разделяла только узкая столешница.

— Серьезно? И что именно ты знаешь? Мой любимый цвет? Любимая песня? Увлечения?

Она оперлась о стойку и сложила губы в трубочку. Наверное, со мной что-то не так, но даже это простое движение действовало возбуждающе.

— Ну, судя по всему, белый. – Она бросила взгляд на стены. – Про цвет точно не скажу. Песня… иногда, когда ты купаешься в ду́ше, то поешь что-то о том, что у шамана три руки. Кстати, классно поешь. Мне нравится. Увлечения… Засчитываются просмотры того ужасного канала про рыбалку?

Такое впечатление, что вокруг шеи затянули удавку. Я испытывал огромное желание поднять руку и ослабить тугую петлю.

Настя поднялась на носочках:

— Целый канал!… Это вообще нормально?.. Круглые сутки этих ужасный передач. Я думала, что свихнусь. Как ты можешь их постоянно смотреть? А этот нелепый турнир… Если честно, то когда ты садишься на диван и включаешь этот пыточный канал, я мысленно называю тебя Садистом. А! Еще та мерзкая мышь, за которой ты заставляешь меня гоняться.

Она действительно помнила все, что происходило. Помнила и осознавала.

Маленькая вредная девчонка.

Я тоже чуть наклонился, приближая свое лицо к ее:

— Это еще не говорит, что ты меня хорошо знаешь. Расскажи что-то такое, чего не знает никто.

— Ты действительно этого хочешь? – Она выгнула золотистые брови. – Что если я узнала какие-то грязные и жуткие тайны?

Я пожал плечами. Пусть не думает, что смогла меня напугать.

— Ладно… Ты постоянно занимаешься спортом. Особенно, когда зол из-за своей работы. Лупишь грушу и отжимаешься. Кстати, мне нравится, когда ты сажаешь меня на спину. – Она хитро улыбнулась. – Бегаешь, обычно, на беговой дорожке. На улице бегаешь только когда идет дождь. Никак не могу понять почему…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не люблю, когда вокруг много людей. И мне нравится запах сырости и свежести.

Она задумчиво кивнула.

— Теперь все ясно… Еще ты очень любишь плавать в своем бассейне. Но почему-то голым. Что за тяга такая?

Ее глаза насмешливо сверкнули, а я снова почувствовал, что краснею. Черт, нужно как-то это брать под контроль.

Я изо всех сил старался сделать вид, что в этом нет ничего особенного:

— Это моя квартира и мой бассейн. Имею право даже ходить голым.

— Тут ты прав. – Она снисходительно улыбнулась. Вот же бестия! – Еще я поняла, что ты служишь… Не знаю, это что-то вроде спецназа? На тебе часто появляются раны. И, кажется, ты убиваешь людей, а потом сильно из-за этого переживаешь. Но не думаю, что ты преступник. По крайней мере, у тебя в шкафу висит военная форма. И заметь, я ни разу к ней даже не приблизилась. Ни одним коготком не тронула.

Я сглотнул. Откуда она узнала? Как могла понять?

На коже выступил холодный пот. Да, она действительно знала обо мне ВСЕ. Все самое важное. То, о чем я не мог и не имел права рассказать ни матери, ни отцу. Но она как-то догадалась.

Отстраненно я проговорил:

— Тогда почему не пожалела остальную мою одежду?

Она как ни в чем не бывало продолжила:

— Потому что она ужасна. Эти растянутые дырявые майки… У тебя же есть деньги. Почему не купишь себе что-нибудь нормальное? Модное и без дырок.

— Потому что мне в них удобно. Я их люблю. Но зачем было их рвать?

— Я думала, что ты не станешь носить тот ободранный ужас.

Не знаю почему, но я все-таки спросил.

Не смог сдержаться.

— Ты не боишься?

Она снова удивленно вздернула брови:

— Чего?

— Того, что узнала обо мне. Что я убийца.

Настя склонила голову на бок и безотчетно подергала кролика за лапу:

— Лишь бы ты не был каким-нибудь жутким маньяком, который расчленяет людей и хранит их отрубленные пальцы, завернутыми в бинтик. Все остальное меня устраивает. Кроме! – Она вдруг подалась так близко, что я ощутил тепло ее дыхания на лице: – Клавдии Семеновны. Если ты еще раз оставишь меня у этой чертовой старухи я буду мстить тебе до конца жизни. Твоей. Кстати! Ты знаешь, что она хотела женить тебя на своей дочке? Думала уложить вас в кроватку, а потом осчастливить липовой справкой о скором отцовстве.

Я хмыкнул:

— Да ты просто кладезь информации. Идеальный шпион.

— Ага. – Ее губы коварно изогнулись. – Обещаю вызнать и рассказать все грязные тайны невесты, которую тебе подберет мать.

Я не мог понять, издевается она надо мной или… ревнует. Ее глаза горели еще ярче обычного, а на щеках проступил едва заметный бледно-розовый румянец.

Я осторожно коснулся прядки ее волосы и немного потянул за нее, заставляя Настю приблизить лицо ко мне почти вплотную.

Она округлила глаза и слегка приоткрыла рот. Мне ужасно хотелось поцеловать ее. Или хотя бы провести языком по пухлыми сладким губам. Узнать, какие они на вкус. Насколько гладкие? Мягкие? Упругие? Теплые или горячие?

Мы соприкоснулись носами, и я почувствовал, как она судорожно вдохнула. Нет… не так уж она ко мне равнодушна. Просто не может быть равнодушной, видя, что я схожу с ума рядом с ней.

Едва слышно я прошептал прямо ей в губы:

— А почему кролик?

Ее взгляд опустился на мои губы, и поясницу прострелило огненным копьем. В меня как будто всадили раскаленные иглы.

Я не выдержал. Сорвался. Коснулся губами ее губ. Невесомо. Совсем чуть-чуть. Просто, чтобы почувствовать.

Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, как будто боялись идти дальше, но и отступить тоже не решались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Задевая мои губы своими, Настя начала говорить:

— Из-за книги… До того, как со мной это случилось, я читала одну книгу…

Я с трудом пытался сосредоточиться на ее словах, но ни черта не получалось. При каждом слове, каждом звуке, ее губы цепляли мои. Иногда обхватывали то верхнюю, то нижнюю. Горячий влажный кончик языка задевал мой рот – словно дразнил. Но мы оба продолжали эту пытку. Я беззвучно молился, чтобы она продолжала говорить.