Серебряная река - Шеннон А. Чакраборти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он плеснул себе в лицо розовой воды, потом отер рот и провел руками по волосам, по бороде, пытаясь привести их в божеский вид. Он сменил свою помятую изару на крахмальную дишдашу с рисунком голубых бриллиантов и поспешил прочь, на ходу наматывая тюрбан на голову. Руки и ноги казались ему тяжелее обычного, его измученное тело противилось той скорости, с которой его вынуждали двигаться.
Добравшись в конечном счете до дворцовой арены, Мунтадир принялся подниматься по лестнице, ведущей на платформу обозрения, делал он это с большой осторожностью, ставил одну ногу впереди другой, стараясь скрывать свое похмельное состояние. Гассан был бы недоволен, если бы увидел, как его покачивает, словно новорожденного каркаданна.
Беседка, из которой открывался вид на дворцовую арену, стояла в тени под ярким тентом из золотисто-черного шелка и густо посаженных высоких папоротников в вазонах для защиты дэвабадской королевской семьи и их преданных вассалов от безжалостного послеполуденного солнца. С полдюжины слуг размахивали пальмовыми веерами, смоченными водой. Они окунали веера в фонтан с заколдованным льдом, а потом принимались обмахивать затененное пространство.
Мунтадир, тяжело дыша, остановился перед тканой аркой, он втягивал в себя воздух с привкусом дымка благовоний, пытался угомонить колотящееся сердце. Вязкая горечь наполняла его рот — вино, выпитое вчера вечером, давало о себе знать. Впрочем, это не имело значения. Как бы идеально он ни выглядел, Гассан видел его насквозь. Его отец взглядом мог вскрывать человека, анатомировать его, пока тот корчился, словно червяк. И этот взгляд он довел до совершенства, обращая его на старшего сына.
По крайней мере, сегодня Мунтадир сможет нейтрализовать его некоторой полезной информацией. Он взял себя в руки и откинул в сторону тонкую ткань на входе.
Свет, заставивший его поморщиться, проникал сюда через шелковый тент пятнистыми лучами. Голоса в беседке, лязг и шипение зульфикаров внизу и изысканная музыка, издаваемая двумя лютнями, — все эти звуки соревновались между собой: какому лучше удастся усилить пульсации в его голове. Он увидел впереди отца, сидевшего на парчовой подушке, взгляд его был устремлен на арену внизу.
Мунтадир двинулся было к нему, но не прошел и половины расстояния, отделявшего его от отца, как на его пути неожиданно возник молодой дэв. Мунтадир от неожиданности отскочил назад и едва сохранил равновесие.
— Эмир Мунтадир! Мир вам! Я надеюсь, вы прекрасно проводите утро!
На дэве было священническое одеяние… или, может быть, одеяние начинающего священника на практике — Мунтадир в данный момент не был готов к расшифровке тонкостей дэвской веры. Короткая, малинового цвета роба доходила дэву до колен, под робой на нем были брюки в полоску небесного голубого и огненно-желтого цветов. На его курчавых волосах сидела шапочка такой же окраски.
А результатом всего этого становилась яркость. Сильная яркость. Слишком сильная для этого конкретного утра, впрочем, в этом дэве было что-то особенное — черные глаза с длинными ресницами, чрезмерный энтузиазм, сельский акцент дивасти, который что-то напомнил Мунтадиру.
Части медленно складывались в целое в его плохо соображающей голове.
— Мир вам, — настороженно ответил он. — Прамух, да? Сын Каве?
Дэв кивнул, улыбаясь. Его просто покачивало на каблуках вперед-назад от возбуждения, и Мунтадир вдруг подумал, что, возможно, не он один перебрал вчера.
— Джамшид! Это… Я хочу сказать… так меня зовут, — ответил ему дэв, слегка коверкая джиннские слова. Он зарделся, и Мунтадир даже в своем рассеянном состоянии не мог не отметить, что ситуация довольно захватывающая. — Не могу вам передать, в каком я восторге от того, что поступаю к вам на службу, эмир. — Он сложил ладони обеих рук жестом дэвского благословения, потом, для вящей убедительности, добавил четкий гезирийский салют, сопроводив его словами: — Вы не найдете никого, более преданного, чем я.
«Поступает ко мне на службу?» Мунтадир в полном недоумении уставился на Джамшида, смотрел на него несколько мгновений, потом перевел взгляд на отца. Гассан не смотрел на него, а это для Мунтадира было подтверждением того, что он просто стал пешкой в какой-то игре.
Он снова посмотрел на покачивающегося, звездоглазого священника. Его ресницы были подозрительно длинными, они так и притягивали к себе внимание.
Мунтадир откашлялся, обрывая поток мыслей. Никакого объяснения, почему этот дэв поступает к нему на службу, не было. Он изобразил улыбку, наклонил голову, давая понять Джамшиду, что тот должен уйти с его пути.
— Если вы не возражаете…
— Конечно же! — Джамшид отпрыгнул в сторону. — Подождать вас снаружи?
— Бога ради. — Мунтадир аккуратно прошел мимо, даже не кинув на него взгляда.
Гассан не посмотрел в сторону приближающегося Мунтадира, его восхищенный взгляд был направлен в сторону арены.
— Ты посмотри, как он сражается, — сказал ему отец вместо приветствия. Одобрение и гордость — два чувства, которыми он редко удостаивал Мутандира, — были отчетливо слышны в его голосе. — В первый раз вижу такого молодого человека, который столь мастерски владеет зульфикаром.
Только один джинн мог удостоиться такой похвалы от Гассана аль-Кахтани, и, когда Мунтадир перевел взгляд на песчаную арену, чувствуя, как опасение зреет в его груди, он увидел Ализейда. Его младший брат сражался с солдатом, который был чуть не в два раза выше его и в три раза шире в груди. У обоих противников мечи горели пламенем, а группа молодых кадетов стояла широким кольцом вокруг них, подбадривая королевского сына.
Мунтадир нахмурился, подался вперед, поймав взглядом зеленоватую дымку в сердце бушующего пламени.
— Это не тренировочный меч.
— Он готов к переводу в следующую лигу.
Мунтадир повернулся к отцу.
— Ему одиннадцать лет. Кадеты Цитадели только с пятнадцати, а то и больше лет начинают сражаться живыми мечами. — Он напрягся, слыша скрежет стали. — Его могут убить!
Гассан отмахнулся от него:
— Он бы не вышел на этот бой, если бы Ваджед и его инструкторы не считали, что он готов. К тому же я лично поговорил с Ализейдом. Он сам горит желанием.
Мунтадир прикусил губу. Он достаточно хорошо знал своего младшего брата — подобным желанием тот никак не мог гореть. Для него этот бой был всего лишь шансом показать, на что он способен. Показать однокашникам-кадетам — мальчикам из нищих деревень в Ам-Гезире, тем, которые теперь подбадривали его криками, — что наполовину аяанлеский принц ничуть не хуже их в бою. Что он лучше. И пусть он был еще ребенком, у Али в глазах сверкала убийственная нацеленность, когда он отражал удар,
