Бездушная - Джейд Вест

Глаза монстра были такими холодными, но при этом был намек на что-то еще, какая-то странная уязвимость в его темноте. Я была права... Люди говорили бы о том, что у Люциана Морелли врожденная нечувствительность к боли, если бы знали.

Никто не знал, что он не чувствует боли.

— Так вот почему ты причиняешь людям столько боли? — спросила его я. — Потому что ты понятия не имеешь, каково это? Может, если бы ты знал, то не был бы таким злобным мудаком по отношению к людям.

— Это не твое гребаное дело, — прорычал он. — Мне не нужно оправдание, чтобы быть злым мудаком по отношению к людям, не пытайся придумать его за меня.

Я прислонилась к стойке.

— Я и не собиралась. Ты не можешь оправдать то, что ты такой садистский придурок с чертовой болезнью.

Мы стояли, уставившись друг на друга, ненавидя друг друга, испытывая любопытство, оба в таком ебанутом состоянии из-за того, что, видимо, оказались в каком-то сюрреалистическом измерении ада Константин-Морелли.

Наверное, мой тон был искренним, когда я заговорила дальше, потому что увидела, как его глаза чуть-чуть посветлели.

— Это у тебя всю жизнь? Они пытались тебя исправить? Они пытались тебя вылечить, верно?

— Нет, — ответил он. — Я не хотел, чтобы меня лечили и исправляли.

— Почему нет? — спросила я.

— Потому что боль — это слабость, Илэйн. Я свободен от нее. Благодаря этому я стал сильнее.

Я не поверила ему. Боль не была слабостью. Боль была правдой и связью с самим собой. Боль была тем, что делало нас сильнее, а не слабее.

— Это у тебя всю жизнь? — снова спросила я.

— Да, — ответил он. — С тех пор как я уже мог царапать коленки и не плакать при этом.

Я могла только представить себе маленького Люциана с кровоточащими ножками, которому не нужно было плакать и звать маму.

— Кто еще знает? — надавила я. — Люди же должны знать, верно?

— Не твое дело, — прорычал он, но я покачала головой.

— Серьезно, Люциан. Ты не можешь сказать, что это не мое дело. Я только что проткнула тебе руку, а ты говоришь, что не почувствовал этого, и теперь пытаешься отвлечь мой интерес от этого безумного факта, говоря «это не твое дело»?

Он выгнул бровь.

— Твой интерес?

Я кивнула.

— Да, интерес. Ты интересный кусок дерьма, Люциан Морелли, даже если я тебя терпеть не могу.

Я знала, что он пытается скрыть смех из-за моих дерзких слов. Иногда я определенно заставляла его смеяться про себя, независимо от того, как сильно тот хотел ненавидеть меня 24 часа в сутки 7 дней в неделю.

— Забудь об этом, — сказал Люциан, нахмурившись. — Поверь мне, ты и так сильно поплатишься за свои действия.

Мне было наплевать на это. Меня больше интересовало странное существо передо мной, чем то, что он собирался со мной сделать.

Врожденная нечувствительность к боли… Интересно, у остальных членов его семьи она тоже была? Вопрос сорвался с моих губ еще до того, как я осознала, что произношу его вслух.

— У кого еще из вас это есть? Никто не говорил о том, что вы такие. Я бы слышала.

Он отошел достаточно далеко, чтобы включить кофемашину, настроение его испортилось.

— Я сказал, это не твое гребаное дело, Илэйн. Закрой свой маленький назойливый ротик.

Я не хотела закрывать рот, мне хотелось знать каждую частичку его секретов. Я снова была похожа на маленькую пронырливую девочку, которая на цыпочках пробирается к чужим тайнам, и мне было любопытно.

— Я слышу, как тикает твой мозг, — сказал он мне. — Забудь об этом. Это мое дело, не касающееся ни Морелли, ни тем более Константин.

Мой мозг точно тикал.

— Значит, другие Морелли не знают? Ты никому не говорил?

Люциан налил мне кофе, и вид у него был раздраженный, но он не был настроен убивать меня, совсем не так, как в тот момент, когда пришел.

Я молча ждала, пока он отхлебывал напиток, гадая, какие еще секреты хранит его тело.

Возможно, мы оба были хранителями тайн. Возможно, между нами было больше общего, чем я когда-либо могла подумать.

Я наблюдала за ним, пытаясь понять. Пыталась представить, каково это — обладать таким совершенным телом, как у него, но при этом не замечать боли. Каково это — наблюдать, как все вокруг тебя кричат, когда им больно, но не иметь ни малейшего представления о том, каково это?

Меня пробрала дрожь, когда я начала осознавать, что это может означать для такого человека, как Люциан… к чему это может привести… к такому естественному садизму… к такой естественной потребности причинять боль людям…

— Так вот почему, да? Вот почему ты такой гребаный псих?

Это его взбесило. Он ткнул в меня пальцем своей окровавленной руки.

— Я же сказал тебе не лезь не в свое гребаное дело, — прорычал он.

Но я не могла. Мое сердце билось слишком быстро, потому что я была права, и знала это. Я была права. Люциан был зациклен на том, чтобы причинять людям боль… и он был… конечно был… он был зациклен на том, чтобы причинять людям боль, потому что не испытывал своей…

— Это делает тебя садистом, не так ли? — надавила я. — Правда, Люциан, это делает тебя чертовым садистом.

— Господи Иисусе, закрой свой рот! — прорычал он себе под нос. — У меня нет времени на твои дурацкие вопросы. Я должен был прикончить тебя в ту же секунду, как только пришел сегодня. Ты просто надоедливая маленькая сучка.

Он пытался убедить в этом себя не меньше, чем меня. Я видела это по его лицу. Я была похожа на сучку с костью, когда подошла поближе к монстру.

— Это делает тебя садистом, — произнесла я вслух. — Ты очарован тем, каково это может быть, и я это понимаю. Действительно понимаю.

Его взгляд заставил меня содрогнуться, когда он снова посмотрел на меня — целая куча слоев, сверкающих сквозь поверхность, как мотылек в темноте с тусклым цветом в своих черных крыльях.

— У тебя будут неприятности из-за того, что ты задаешь мне эти дурацкие вопросы, — предупредил он меня. — Поверь, милая, каждый намек на секрет, который ты услышишь из моих уст, это еще один шаг, который отдаляет тебя от того, чтобы ты вообще выбралась отсюда живой. Подумай хорошенько.

Мое сердце замерло от возможности… что я могу когда-нибудь выбраться отсюда живой. Следовало закрыть рот всеми фибрами своей души, независимо от того, действительно ли мне хотелось выжить в этом месте, но я этого