Дочь Роксоланы. Наследие любви - Наталья Павлищева

– Ждать. Будешь ждать?

– Буду…

– И скучать. – Его губы коснулись, только коснулись ее губ, потом щеки и прошептали это на ухо. Рустем словно обещал те самые райские кущи, когда вернется.

Он не вернулся ни послезавтра, ни даже через неделю. Дело оказалось неприятным и неспешным. Написал сразу, но что это за утешение – любовное послание вместо его рук и губ? Рустему пришлось отправиться аж в Манису, потому вернулся только через полтора месяца…

Рустем-паша писал каждый день, с юмором рассказывал о своих приключениях и о том, как не спит по ночам, думая о супруге, как сердцем рвется домой… Михримах отвечала реже; не любила писать.

Не написала ему о главном. Паша увидел все сам, когда вернулся. Через две недели после свадьбы стало ясно, что у Михримах будет ребенок. Шли день за днем, эта уверенность крепла, к сожалению, не только из-за отсутствия некоторых признаков, но из-за стремительно ухудшавшегося состояния принцессы. Прошло чуть больше месяца после отъезда Рустема-паши, а на его супругу уже было жалко смотреть, даже простое упоминание о еде вызывало неукротимую рвоту.

Обрадованная быстрой беременностью дочери («После первой ночи! Ты удалась в меня, значит, детей будет много!»), через неделю мучений Михримах Роксолана уже не была уверена в счастливом материнстве принцессы.

Михримах не могла ни есть, ни пить, ни даже просто гулять. Пополз слух, что принцессу на свадьбе сглазили. Провели все необходимые обряды, все очистили, сменили комнату, но ничего не помогло. Десять дней постоянной рвоты и полного отказа от еды превратили живую насмешливую Михримах в слабое подобие семнадцатилетней женщины.

Едва сойдя с коня, Рустем услышал, что Михримах Султан плохо себя чувствует.

– Что?! Почему?

Его верный Омер чуть смущенно опустил глаза:

– Это женские недомогания, паша…

Рустем, еще не до конца сознавая, что услышал, метнулся в их с Михримах покои.

– Паша, султанша не там.

– А где?

– Вон там, там удобней, – кивнул Рустему Кадим-ага, старший евнух Михримах.

– Что с султаншей?!

Евнух как-то странно пожал плечами:

– Говорят… у нее будет ребенок, паша.

– Вы… вы уверены?

– Да, султаншу тошнит уже вторую неделю.

Рустем, у которого перехватило горло от такой новости, буквально влетел в спальню, не дожидаясь, когда евнухи и служанки откроют перед ним двери.

Михримах, измученная рвотными позывами, лежала на постели бледная, как снег. Завидев пашу, служанки немедленно выскользнули из комнаты, оставив супругов вдвоем. Предстоял важный момент, в который нельзя вмешиваться. Рустем-паша должен узнать о будущем пер венце.

– Михримах… – Рустем опустился на колени перед ложем с супругой. Его глаза блестели, как два алмаза.

Она держалась за горло, словно пытаясь задушить сама себя, но сумела выдавить:

– Это вы виноваты… Я не хочу этого ребенка! Не хочу! Больше… никогда… не допущу вас… к себе…

Слова давались ей с трудом.

Лицо Рустема стало каменным, а взгляд тяжелым. Но он привычно справился, усмехнулся, поднимаясь с колен и слегка кланяясь:

– Хорошо, султанша… Но этого родить придется…

Круто развернулся и вышел. Слуги с изумлением смотрели на пашу. Вместо ожидаемой радости он выглядел так, словно получил сильнейшую пощечину. Может, так и было?

Вернувшиеся в спальню Хикмат и Бирсен застали султаншу рыдающей в подушку.

– Госпожа, что случилось?! Паша вас обидел? Госпожа!

– Нет, это я его! – почти выкрикнула Михримах, готовая убить саму себя за несдержанный язык.

Она чувствовала себя плохо, но разве в том вина Рустема? Разве он виноват, что жена плохо переносит беременность с первых месяцев? Но и паша мог бы иначе, ведь видел, как ей плохо! Почему бы не приласкать, не посочувствовать? Обиделся на ее резкие слова.

Пытаясь оправдать свое поведение, Михримах старательно выискивала вину Рустема в своем состоянии. Да, он где-то ездил, вместо того чтобы… Что «чтобы», не знала и сама. Если бы сидел рядом, ей было бы легче? Разве в присутствии мужа ее тошнило бы меньше?

Но еще столько месяцев впереди!.. От одной мысли, что много-много дней невозможно будет поднять голову от подушки, ни есть, ни пить Михримах становилось так тошно, что хотелось закрыть глаза и умереть.

Ночи любви приводят вот к чему. Бывает даже, что не ночи, а всего лишь одна ночь. Неужели теперь после каждой любовной ночи с ней будет твориться вот такое?! Но тогда супружество превратится в кошмар. И зачем она только вышла замуж?

Принцесса горько рыдала, а ее несчастный супруг, вместо того чтобы радоваться сообщению о беременности жены, гнал коня подальше от дворца. На его счастье, султана не было в Стамбуле, значит, не было необходимости срочно идти к Повелителю и докладывать – вообще что-то говорить, а чем-то отчитываться.

Съездил на пару дней в Бурсу, называется… А если бы не ездил, что изменилось? Хотя бы успел приручить строптивую супругу, может, не услышал бы таких резких, жестоких слов?

Рустем неглуп, понимал, что Михримах сказала это из-за своего состояния, но понимал и другое: за время беременности она просто возненавидит мужа, к тому же каждая последующая может оказаться столь же тяжелой…

У третьего визиря работы немало, но Рустем постарался найти себе еще занятия, чтобы как можно меньше бывать дома. Он стал помогать в работе Фонда Хуррем Султан.

Султанша познакомила его с новым архитектором, которого решено пригласить для строительства зданий по ее заказу. Рустем помнил Синана еще по венгерскому походу, где тот был инженером, а сам паша – всего лишь оруженосцем. Кажется, Синан мог построить что угодно, во всяком случае, мосты, которые возводились под его началом, могли простоять не одну сотню лет.

В каждом городе он кропотливо изучал самые крепкие постройки, без конца что-то чертил и зарисовывал. Однажды султан приказал Рустему помочь странному инженеру; так и познакомились. После похода Синан уехал в Египет восстанавливать разрушенное, а Рустема снова взяли на султанскую конюшню, только теперь уже мирахуром – заведовать конюшней и ричаб-агой – человеком у султанского стремени. Ричаб-ага – просто почетная должность, а вот мирахур – еще и очень ответственная. Заботиться о десятках лошадей, знать все их проблемы, норовы, потребности, не упустить ни одну, вовремя убирать тех, кто уже больше не годится для султанских выездов, и покупать новых – это может не каждый.

Рустем прекрасно разбирался и в лошадях, и в людях. Его побаивались за острый язык и привычку высмеивать одним предложением, а потому избегали. Но он и не рвался дружить со всеми подряд.

Он никогда не высмеивал султанскую семью, был предан Повелителю, Хуррем Султан, шехзаде и принцессе больше самого верного коня. Особенно принцессе, потому что давным-давно любил эту строптивицу, ни на что не надеясь и никогда в том не признаваясь сам себе.

И вот случилось – стал мужем Михримах. Но для него была всего ночь, одна-единственная ночь счастья! Мирхимах таяла в его руках, отвечала на ласки, она желала его, горела страстью… Всевышний даровал им дитя после первой же ночи… И что теперь?

«Я не хочу этого ребенка!» Это худшее, что она могла сказать. Если бы просто сказала, что не любит, не хочет больше видеть, он бы смирился, вернее, не смирился, но отступил, оставалась бы надежда, что все еще получится. Но не желать подарка Аллаха?!

Хуррем поняла, что что-то не так, попыталась допытаться у зятя:

– Рустем-паша, что случилось?

Он умело прятался за невозмутимостью.

– Михримах Султан плохо переносит свое состояние. Мне лучше не надоедать ей, чтобы не раздражать.

Постарался побольше быть занятым, но разъезжать так, чтобы вечером обязательно возвращаться домой. Едва успевал вымыть руки и сменить одежду, как шел к Михримах узнать о ее здоровье. Та, чувствуя свою вину и не находя способа загладить, чаще всего делала вид, что лежит в полудреме. Он не настаивал, спрашивал у Хикмат о султане, кивал и удалялся.

Михримах после ухода мужа злилась: даже к постели не подходит, поговорит со слугами и торопится прочь!

В пику ему запросилась в загородный дворец:

– Мне душно в Стамбуле!

Да, зима в Стамбуле – нелучшее время года, но духотой в феврале не пахнет, зато уже вовсю пахло весной. Султанше пошли навстречу, отвезли в загородный дворец, но не стали отправлять на тот берег Босфора. Рустем приезжал каждый вечер, узнавал о здоровье, но не более.

Бедолаге стало немного легче, она уже могла хотя бы есть…

Приезжала Эсмехан, которая носила их с Мехмедом ребенка, но носила легко, словно и не было ничего. Михримах смотрела с завистью: ну почему у одной ни тошноты, ни резей, а у другой и дня нормально не проходит?

– Давай договоримся, что наши дети поженятся между собой.

– Нельзя! – ахнула Михримах, – близкие родственники же.