Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко

— Ольга, послушай, — с серьёзным видом начал я. — Никакая ты не старая дура, до старой тебе ещё жить и жить. Хотя говоришь глупости. А если начистоту… Ты потрясающая женщина, в постели вообще огонь... Поверь, это не преувеличение, а всего лишь констатация факта. Но я ведь не клялся хранить верность тебе одной. Согласись, очевидный факт, что наши отношения могут продолжаться до той поры, пока я не разберусь с интернатурой. Я уеду, а ты останешься здесь, и не факт, что мы ещё когда-нибудь встретимся. Да даже если и встретимся, то к тому времени я уже буду, скорее всего, семейным человеком. Кто знает, может, и ты найдёшь себе спутника жизни. Поэтому не стоит так серьёзно воспринимать все эти вокзальные поцелуи. Тем более что с Евдокией – это ту молодую женщину так звать… Просто она опоздала вчера на последний рейс, и ей негде было переночевать. А теперь мы вряд ли когда-нибудь ещё увидимся. Это всё, что я хотел тебе сказать.

Она подняла под резким порывом ветра, бросившего в нас горсть снежной крупы, меховой воротник пальто, и пристально посмотрела мне в глаза.

— Возможно, ты и прав, — сказала она. — Да, скорее всего прав. Вот только мы, женщины, когда дело касается личных чувств, часто забываем про логику, у нас превалируют чувства, эмоции. Мы собственницы, такими уж создала нас природа… Ладно, пойду. Дочка завтра утром приезжает, буду сейчас пирог печь. Тот самый.

Она кривовато улыбнулась, варежкой смахнула с моего плеча снег.

— Тебе в понедельник принесу, с чаем попьёшь. А в следующие выходные я буду одна… Если будет желание – заходи. Только предупреди заранее.

Она ушла, а я глядел вслед тающей в снежных вихрях фигурке и думал о том, что и в самом деле женщины и мужчины – это как два берега одной реки. Во всяком случае, сейчас, хотя на Западе уже поднимает голову ЛГБТ-повестка, размывающая границы между полами. И всё это через двадцать лет хлынет и в нашу страну. А может, и не хлынет. У Рэя Брэдбери одна лишь раздавленная бабочка изменила ход истории. Я же успел столько сделать такого, чего не делал в прошлой жизни, что ждать можно чего угодно. Скольких уже людей спас от смерти, которые в прежнем варианте истории должны были умереть. И сколько ещё они наворотят, будучи спасёнными. Хорошего или плохого – тут и не угадаешь. Иной раз, знай наперёд, кем вырастет, к примеру, ребенок, ещё не раз подумал бы, стоит ли его спасать. А то спасёшь – а он маньяком вырастет, а она путаной, сеющей ВИЧ-инфекцию.

В понедельник на стене ординаторской вывесили график дежурств врачей по отделению до 1 января 1977 года. Почему-то я не удивился, увидев, что в ночь с 31 декабря на 1 января выпало дежурить мне. Придётся матери письмо написать, что приеду вечером 1 января. 2 января выпадает на воскресенье, законный выходной.

Любопытно, кто из медсестёр, у которых был свой график, дежурит в новогоднюю ночь? Оказалось, что Надежда – очень серьёзная и ответственная молодая женщина. Ещё и замужняя, мама сына-первоклассника. В общем, образцово-показательная жена и мать, так что между нами в эту ночь точно ничего быть не может. Да я и раньше не пытался к ней подкатывать, чувствуя, что у меня не будет ни алейшего шанса. А жаль, женщина она симпатичная.

Ольга не обманула, принесла нехилый такой кусок пирога, точно такого же, с земляничным вареньем, что мы ели в прошлый раз. Напомнила про пятницу. На этой неделе дежурю со среды на четверг, так что вполне попадаю. Но обещать не стал, мол, с моей работой ничего загадывать наперёд нельзя.

Однако ничего экстраординарного не случилось, и в пятницу вечером я постучался в знакомую, обитую дерматином дверь. То, что Ольга дома, я уже знал по свету в окнах её квартиры.

На этот раз на ней был узорчатый халат, запахнутый и затянутый красным пояском.

— Гостей принимаете? — процитировал я Куравлёва из фильма «Афоня».

— Заходи уж, — явно притворно нахмурилась она, — а то холоду напустишь в квартиру. И ботинки обстучи у порога.

Я топнул пару раз, стряхивая остатки снега, переступил порог и, даже не снимая пальто, притянул её к себе. Она смотрела на меня снизу вверх, и в её глазах горело такое желание, что она, уверен, даже слова против не сказала бы, возьми я её прямо здесь, в узком коридорчике прихожей. Но мы дотерпели до дивана в зале… А потом она кормила меня ужином, после которого мы снова оказались в постели. И так до полуночи, пока она не выпила из меня все соки. Наверное, я из неё тоже выпил немало, потому что вырубились мы с ней практически одновременно.

А 28 декабря вечером в почтовом ящике обнаружил извещение. Следовало прийти на почту и получить денежный перевод. Ни отправитель, ни сумма указаны не были. Странно… Уж если мама – то, наверное, предупредила бы. Отправился после работы, благо что почта работала до 20.00.

— Здравствуйте, мне перевод нужно получить, — сказал я, протягивая в окошечко извещение. — Только не знаю, от кого.

— Сейчас узнаем, — равнодушно бросила работница почтамта. — Паспорт с собой? Вот бланк, заполняйте.

Когда все формальности были выполнены, я узнал, что перевод за «воспроизведение ваших песен на территории СССР за период с 12 ноября по 15 декабря» на сумму 225 рублей 37 копеек за вычетом налогов отправлен ВААП – Всесоюзным агентством по авторским правам. Опаньки! Таки случилось то, о чём предупреждал Гришин. Теперь я в числе тех, кто припал к сладкому денежному ручью. А что, две сотни с лишним только за первый месяц использования моих (ну а чьих ещё) песен – какой-никакой, а прибыток.

Приём чем дальше, тем число исполнителей будет только множиться, поскольку та же «Ты неси меня, река» вполне себе сможет гулять по кабакам одной шестой части суши. Да и не только одной шестой, в том же Нью-Йорке уже наверняка есть русские ресторанчики. Вообще в Штатах с авторскими правами, насколько я знаю, всегда было строго. Вот только касается ли это русских авторов… У нас же типа «холодная война».

Ладно, хрен с ними, с американцами, думал я, шагая домой с перетянутой резинкой толстой пачкой денег в кармане пальто, так как в кошелёк этот разношерстный номинал попросту не влез. Нас и тут,