Колючка и стихоплёт - Татьяна Грачева

— Урод он. Наверное, Витька позвал.

Малика нехотя отступила.

— Ладно, в этот раз тебя послушаюсь.

Она вернулась в комнату протрезвевшей и с досадой поняла, что таких ясномыслящих почти не осталось. То, что начиналось как контролируемая вечеринка, превратилось в банальную пьянку. На кухне, прямо на подоконнике, увлечённо целовалась незнакомая парочка, всё стекло залапали своими потными ладонями. Танцующие тоже стали выглядеть как-то иначе, развязнее и смелее. Руки некоторых партнёров опустились ниже спин, лица сблизились до критического расстояния

Марина танцевала с почти трезвым парнем из числа тех, кто появился внезапно и без приглашения. Девушке время от времени приходилось возвращать его руки на талию и сдержанно бранить. Из угла комнаты с выражением лица как у горгульи за ними наблюдал Кирилл. Обозленный и одинокий. План по завоеванию Марины с треском провалился.

Малика прошлась по комнате, собирая пустые бутылки и обёртки, прогнала из кухни обнаглевших курильщиц, они устроились возле вытяжки и дымили какой-то гадостью. На обратном пути в зал она столкнулась с Зиной. Малика проморгалась, надеясь, что это последствия шампанского, но галлюцинация никуда не делась и даже позволила себе нахальную улыбку.

Стрелки на часах близились к одиннадцати, уже час, как она вместе с соседками должна была вернуться в общежитие. Эля уверяла, что договорилась с комендантом и их пустят в двенадцать, но Малика переживала, что об этом узнает Профессор. Он до сих пор недолюбливал Кирилла и не хотел, чтобы Малика появлялась в его квартире.

Пришлось брать ситуацию в свои руки и выпроваживать припозднившихся гостей. Большинству оказалось довольно вежливых намёков, некоторых пришлось грубо прогнать. Малика собралась очистить и спальню. В доступе туда было отказано не одной парочке, позарившейся на двуспальную кровать, но на отдельную комнату все равно настойчиво покушались.

В нескольких шагах от двери она застыла, обнаружив Кирилла, прижимающего к стене бывшую девушку. Его широкие ладони бесстыдно скользили по бёдрам Зины, сминая платье, заставляя её извиваться и прогибаться ему навстречу.

Никогда ещё Малика не видела, чтобы Кирилл так целовался. В этом было столько откровенной страсти, даже похоти, неприкрытой, непредназначенной для посторонних глаз. Во всех его движениях чувствовалось нетерпение и желание, граничащее с яростью. Его губы впивались в рот девушки, заставляя задыхаться и требовать большего. Зина и требовала, её ногти вонзались в плечи Кирилла, как иглы, оставляя синяки даже сквозь ткань.

Малика застыла, поражённая желанием, буквально сбивающим с ног. Она хотела тихо ретироваться, но неприятное предчувствие заставило обернуться: в метре от неё стояла Марина. Волна страсти зацепила и её, но не смогла стереть с её лица чувства обиды и разочарования.

Марина громко, печально вздохнула, Кирилл на мгновенье оторвался от Зины, их глаза встретились. Малика стояла прямо на линии их взглядов, словно под двусторонним расстрелом. Глаза Кирилла бомбардировали её стыдом и всё ещё не потухшим желанием, а глаза Марины — огорчением и гадливостью.

Марина развернулась и быстро вышла из квартиры. Кирилл резко отстранился от Зины и кинулся догонять девушку. Малика какое-то время стояла, не двигаясь, успокаивая разбушевавшийся пульс.

Зина поправила задравшееся платье и направилась в спальню, надеясь дождаться хозяина квартиры и, может, даже продолжить начатое. Малика в два шага нагнала её и схватила за руку.

— Уходи. Кирилл всё равно тебя прогонит. Лучше не унижайся.

Зина дёрнулась, пытаясь освободить запястье, но хватка Малики оказалась железной.

— Отпусти, — в её голосе послышалась мольба.

— Уходи, — повторила Малика на тон выше.

Зина не знала о склонности Малики убеждать кулаками, но почувствовала угрозу в её голосе, и этого оказалось достаточно, чтобы послушно выйти из квартиры. В отместку она громко хлопнула дверью.

Пока Малика дожидалась возвращения Кирилла, квартира опустела. Эля и Милена вернулись в общежитие, перед уходом клятвенно обещав прикрыть её перед комендантом. Когда дверь резко распахнулась, стукнув ручкой о стену, стрелки на часах сдвинулись к двенадцати.

Несмотря на шумное появление, Кирилл выглядел подавленным и на удивление тихим. Он молча пересёк комнату и сел на подоконник. Не глядя, нащупал рукой открытую бутылку шампанского и глотнул прямо из горлышка.

Малика скривилась и отняла у него бутылку.

— Хана?

Он выбежал на улицу без куртки, и теперь от него веяло холодом, словно из открытой морозилки.

— Не знаю, зачем вообще за ней побежал, — Кирилл пожал плечами. — Инстинктивно, наверное. Когда догнал, не знал, что говорить. Оправдываться странно — мы ведь не пара, объяснять — глупо, она сама всё видела.

Малика вскипятила воду и заварила чай. Одну кружку протянула другу.

— Что она сказала?

Кирилл нахмурился.

— Ничего. Позволила проводить до остановки, ни словом не касаясь того, что увидела, — он взял кружку, сделал глоток. — Её больше всего интересовало, почему я тебя Кирюхой называю.

Малика села рядом на подоконник и взъерошила влажные волосы Кирилла.

— Что-нибудь придумаем, Эдька. Она будет твоей. Обещаю, я сделаю тебя счастливым.

[1] Карвинг в кулинарии — искусство художественной резки по овощам и фруктам.

Прозвище «Кирюха» родилось случайно, когда Малике исполнилось десять лет. А началось всё с поездки в Калинки. Как только прозвенел последний звонок, Профессор поспешил отправить её за город. Малика ожидала отъезда не меньше отца, но делала вид, что летние каникулы у бабушки — это наказание похуже юбки на официальный праздник. Почему-то ей казалось, стоит отцу заподозрить, какое удовольствие она получает от поездок в деревню, и он тут же придумает другое место для временной ссылки. Малика давно заметила: если она чего-то очень ждала, этого не случалось. Приходилось изображать безразличие и даже усталость от деревенских будней, лишь бы путешествие не сорвалось.

В Калинках Малика чувствовала себя свободной. У бабушки не было ни времени, ни желания следовать за ней по пятам и контролировать. Находились дела поважнее: закатать на зиму дары с грядок, пока саранча в лице внучки не объела всё, что колосится и хоть чуть-чуть порозовело. В гостях у бабушки в Малике просыпался зверский аппетит, который почему-то не распространялся на супы и каши, а требовал только то, чем можно поживиться на огороде, желательно чужом и без спроса. Антонина Сергеевна не уставала поражаться способности щуплой Малики вмещать в свой организм горы недозрелой смородины, зеленых яблок и немытого щавеля.

Антонина Сергеевна бранила её, заставляя есть в определенное время и за столом, угрожала лишить прогулок, но, когда однажды привела в исполнение наказание, сама же первая и пожалела. Малика, ограниченная в свободе, напоминала ураган, запертый