Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо - Анджей Выджинский

— Да, может, это и так, — тихо сказал Флинн, — Только я не знаю, справедливо ли ведут счеты там… Нет у меня такой уверенности. Трухильо тоже верит в бога, но, по-видимому, рассчитывает на особое его к себе расположение. Меня все больше одолевают сомнения, мистер Уинн.

— Вы думаете о смерти Лоретты?

— Это было очень несправедливо. Убийца должен был погибнуть раньше, чем приблизился к ней. Вы улыбаетесь, я знаю, что это звучит наивно…

Я понемногу потягивал виски, разговор мне прискучил, я поддерживал его из сочувствия к Флинну.

— Должно случиться нечто иное, — сказал я. — Конгрессу давно уже пора было заняться такими историями, не вычитая из них эти самые сто пятьдесят миллионов наших вложений в Доминиканской Республике. Наша терпимость в связи с этими долларами и с шестьюдесятью процентами нашего импорта, размещенными в Доминиканской Республике, приводит к тому, что Трухильо и его полиция все больше наглеют. Если б мы этим раньше занялись, ни один убийца не решился бы напасть в Нью-Йорке на дочь сенатора в его же гараже и не решился бы похитить профессора американского университета из центра города, на глазах у граждан, которые этих сенаторов избирают.

Флинн глубже ушел в кресло; он безнадежно разводил руками.

— Вы не разбираетесь в этих делах. И не думайте, что мне все известно… Я хотел лишь установить, согласились ли бы вы мне помочь, если возникнут какие-либо трудности… Например, с получением материалов или с розысками кого-нибудь на основе данных, которые я вам сообщу. Есть дела, в которых вы более компетентны, чем я. Могу я на вас рассчитывать?

— Нет, — сказал я.

— Почему? — спросил он.

Я не ответил. Он хотел втравить меня в такую историю, где они потеряют сколько-то денег, а я один расплачусь по-настоящему, может быть, по самой высокой ставке.

— Вы это великолепно проделали, — сказал Октавио, — Хорошего летчика сразу узнаешь по тому, как он делает посадку.

Мерфи был бледен, по лицу у него струился пот.

Не успели они выбраться из кабины, как к ним примчалась карета скорой помощи. Мерфи вспомнил сцену в Эмитивилле; сейчас происходило то же самое, но словно на киноленте, которую прокручивают в обратном порядке. Санитарная машина подъехала вплотную к самолету. Де ла Маса и молодой человек в форме лейтенанта доминиканской авиации подошли к багажнику. Прежде, чем вытащить носилки, Октавио наклонился и трясущимися руками поправил простыню, соскользнувшую с больного пассажира. Носилки поспешно вдвинули в санитарную машину. Водитель высунул голову из кабины.

— Готово? — спросил он по-испански.

— Давай! — крикнул де ла Маса.

Машина немедленно тронулась.

Мерфи расправил занемевшие мышцы, снял зеленый кожаный шлем, вытер рукавом потный лоб, зевнул. Октавио и лейтенант подошли к нему.

— Это Хулио Руис Оливейра, — сказал Октавио, представляя их друг другу. — А это Джеральд Лестер Мерфи.

Они обменялись рукопожатием.

— Я восхищаюсь вами, — задушевно проговорил Оливейра. — Это действительно чудо — такая посадка. Вы гениально это сделали.

— Мне повезло, вот и все, — возразил Мерфи, — Что с машиной?

— Сейчас придут люди и займутся машиной, — сказал Оливейра. — Не беспокойтесь, механики у нас превосходные.

— Пойдем перекурим? — предложил Октавио.

— Немного позже, — ответил Оливейра. — Полковник Аббес ждет нас в конторе аэродрома. Специально ради этого приехал сюда из министерства. Идемте. Вы устали? — обратился он к Мерфи.

— Нет. Идемте.

Они зашагали к зданию аэродрома.

— Полковник Аббес — это большой человек, личный друг Трухильо, — доверительно сказал Оливейра, обращаясь к Мерфи, — Вам надо произвести на него хорошее впечатление.

— Зачем? Мне деньги надо получить, вот и все.

— Послушайте меня, Мерфи. Постарайтесь произвести на полковника самое хорошее впечатление. От этого многое зависит.

— А как производят хорошее впечатление?

— Хулио, объясни ему, как это делается, — сказал Де ла Маса.

— Вы должны улыбаться, должны быть всем довольны, благодарить за то, что вам поручили такой рейс, и восхищаться любезностью полковника, даже если он покажется вам грубым и неприятным.

— И старайтесь выглядеть как человек, который знает о чем можно говорить, а о чем нельзя, — добавил Октавио.

— Вы тоже так делаете? — спросил Мерфи.

— Все так делают, — ответил Оливейра. — Иногда это удается с трудом, но всегда окупается. Октавио, позволим себе сегодня, заглянем вечерком в какой-нибудь симпатичный ресторанчик?

Октавио покачал головой.

— Я условился с Хуаной. Впрочем, все зависит от обстоятельств, я потом дам тебе знать.

— Хуана Манагуа, — пояснил Хулио, — это невеста Октавио. Когда познакомитесь с ней, будьте настороже. В нее можно сразу влюбиться и даже не сообразишь, когда и как это случилось. Октавио застрелил уже троих за то, что они приставали к Хуане.

Мерфи посмотрел на Хулио. Он был того же роста, что и Мерфи, загорелый, стройный; развитые мускулы четко обрисовывались под его летной облегающей формой. Лицо у него было открытое, спокойное, но в рисунке губ чувствовалась неуловимая горечь, странно контрастирующая с юношеской свежестью и веселым взглядом. Де ла Маса рядом с ними выглядел неказисто: щуплый, невысокий, на голову ниже их.

— У вас тут, наверное, отличные девушки, а?

— Гениальные! — сказал Хулио. — Вы прямо плакать будете от переживаний, когда придется решать, какую выбрать.

Они вошли в громадный светлый холл. Полицейские, стоявшие у вращающихся дверей, увидев Октавио, даже не потребовали предъявить документы, только отсалютовали, подняв ладонь кверху. Октавио в ответ кивнул.

— Где ждет нас полковник? — спросил он Хулио.

— На третьем этаже, я вас провожу. Он тут уже полчаса. Из Пуэрто Плата сообщили, что вы пересекли границу.

Флинн ждал объяснений, но я молчал. Пускай еще где Дурачков поищет.

— Вам известно, — спросил Флинн, — что Трухильо Убил уже более пятидесяти тысяч политических противников и заподозренных в оппозиции? Да прибавьте к этому еще живущих, преследуемых, затравленных страхом, арестованных.

— Советую вам сказать об этом в конгрессе или на совещании стран Латинской Америки. И не старайтесь меня растрогать. Я люблю поплакать, но втихомолку, наедине.

Он встал и медленно зашагал по комнате. Потом остановился за моим креслом.

— Я знаю, что вы не боитесь, вы не из трусливых… За вашим отказом кроется нечто совсем иное.

Я вспомнил узкую уличку и мужчину, лежащего на мостовой, и кровь, смешанную с соком расколотого пулей ананаса, и ужас Гарриэт, и молчание всех, кто был свидетелем убийства.

— Что же вы молчите? — спрашивал Флинн, — Ведь вы же знаете, что я не могу заставить вас участвовать в моих делах. Это зависит от вашей доброй воли и не только от доброй воли.

Я повернулся в кресле и откинул голову, чтобы видеть лицо Флинна, — он все еще стоял за мной.

— Мистер Флинн, — сказал я, — вам не кажется, что кое-кто из ваших коллег, финансовые воротилы, а может, и кто-либо в штабе или ЦРУ охотно положили бы это дело под сукно, прекратили бы расследование и с удовольствием вычеркнули из памяти не только Галиндеса, но и вашу дочь?

— Может, так оно и есть… Но вы не знаете, что Государственный департамент имеет серьезные возражения против политики Трухильо, как внутренней, так и международной. Вы об этом не знаете, а я не могу всего сказать, даже вам… В конце концов, Государственный департамент…

«Зачем он тратит столько слов, чего добивается?» Я подхватил, прервав его:

— В конце концов, Государственный департамент не поддержал кандидатуры Эстрелло Уреньи в его предвыборной борьбе против генерала Трухильо. Девяносто процентов доминиканцев ждало тогда, что Вашингтон вмешается. А теперь из генерала-авантюриста вырос опасный генералиссимус. Это уж наша заслуга.

— Вы ошибаетесь. Наш консул по поручению департамента говорил тогда с генералом Трухильо.

— И все же Трухильо «выиграл» на выборах, заранее уничтожив всех противников. Вы знаете, что написал тогда наш консул в рапорте Вашингтону? «Количество голосов, поданных за Трухильо, значительно превышает количество всех избирателей». Ведь фактически Трухильо был единственным кандидатом.

Флинн подошел к одной из полок и указал на ряд книг.

— Мистер Уинн, я знаю все эти дела несколько лучше. Видите? Вот книга бывшего корреспондента «Тайм» Уильяма Крема «Демократия и тирания в Карибской зоне». Вот работа Альберта Хикса «Кровь на улицах», вот вам «Мир свободного труда», с тревожными отчетами международной конфедерации свободных профсоюзов… А это вы знаете — «Доминиканская Республика под игом феодального властителя», «Кровь в Карибской зоне»? Могу дать вам это прочесть, вы узнаете еще больше… больше, чем позволительно сказать мне. Вот сборник статей Теофило Гуэреро, доминиканского корреспондента журнала «Vision». В феврале «Vision» сообщил, что Теофило Гуэреро бесследно исчез… Это, кажется, уже тридцатый журналист бесследно исчезает там…