Грязный лгун - Брайан Джеймс

Я вышел на улицу и вздохнул свободнее. Я вышел на улицу и понял, что я все еще порядком под кайфом.

Дженет ждет у окна в кухне, пока я не подойду к дому. Выражение ее лица пугает меня — словно кто-то умер и она ждет, когда я войду в дом, чтобы сообщить мне об этом, словно переживает за меня, потому что меня долго не было и я ничего не знаю.

Я вспомнил об отце Ласи.

Я вспомнил ее рассказ о том, как он выглядел, когда она нашла его мертвым.

Я считаю, что если нечто ужасное может случиться с ней, то уж со мной и не такое может произойти.

Я сломя голову мчусь к дому.

— Папа? Мой отец здесь? — спрашиваю я. Дженет качает головой.

Я стараюсь увидеть, что за ее спиной, но она стоит в дверях, и я чувствую, что у меня сосет под ложечкой, я гадаю, что там за ней, я не знаю, плакать мне или бежать — должно быть, так чувствует себя зверь, впервые попавший в клетку.

— Бенджи, нам надо поговорить, — говорит она, но я не хочу играть в ее дурацкие игры, если ей действительно есть что сказать. Я не маленький мальчик, меня не нужно щадить, я просто хочу знать, в чем дело.

— Бенджи? — Теперь у Дженет взволнованный взгляд, она говорит нервным голосом, когда смотрит на меня, и я невольно думаю о матери.

— Что с ней? Что с мамой? — спрашиваю я. Дженет качает головой и дает мне пройти.

Я чувствую себя так глупо, когда вижу мои блокноты, разложенные на кухонном столе, обнаженные и раскрытые, все три, раскрытые на разных страницах.

Теперь я знаю, почему она так удивлена.

Теперь я знаю, почему она на меня так смотрела.

Мне достаточно посмотреть на слова в блокноте, чтобы понять, что их прочли, ощущение постороннего взгляда на них — как следы от ручки, когда на нее слишком сильно нажимаешь.

Я не знаю, да мне и наплевать, прочла ли она все. Она прочла достаточно, даже одного слова уже слишком, и я чувствую, как мои ноги охватывает огонь, он поднимается к моей груди, горит каждая клеточка моего тела.

— Это… — говорит Дженет сквозь пальцы — ее рука прикрывает рот, чтобы не дать словам сорваться с губ, а другой рукой она показывает на страницы, хранившие то, что должно было остаться лично моим навсегда или пока я не умру. — Это все правда?

Я хватаю их, все три сразу, собираю их в кучу, чтобы измять страницы, когда они перемешиваются, словно большие игральные карты.

— Это правда? — снова спрашивает она, убрав руку от губ, с трудом стараясь сохранить нормальное выражения лица, казаться спокойной — а я кричу прямо ей в лицо, потому что она смотрит на меня таким взглядом, словно СО МНОЙ, БЛИН, ЧТО-ТО НЕ ТАК!

— КТО ТЕБЕ ПОЗВОЛИЛ ЭТО ЧИТАТЬ? — И я прижимаю блокноты к себе так крепко, пытаясь понять, смогу ли я выдавить из нее все, что она прочла, вжимаю страницы в себя.

— Я ничего не имела этим в виду, я просто… мы просто беспокоились, и… — говорит она — она просит прощения, но мне плевать. Мне плевать, извиняется она или нет, мне плевать, когда она говорит, что сейчас я могу с ней поговорить об этом, если захочу — сейчас, когда она знает, когда самое тяжелое позади.

Я не разрешал ей этого.

Разве она не видит в этом разницы?

Для меня это важно.

Я не позволял ей лезть в душу, она украла ее.

— Ладно, я все это выдумал, ясно? Это просто рассказ… хорошо? Довольна? — И я подбираю сумку с пола, открываю ее и запихиваю записи в ее надежное чрево.

Дженет идет за мной, когда я иду к себе в комнату, она не заходит ко мне, но я хватаю всего пару вещей и снова прохожу мимо нее в коридор, раньше чем у нее появится возможность зайти.

Я не останусь здесь.

Больше не останусь. Во всяком случае, не на эту ночь, это точно.

Мне надо убраться отсюда, убраться из этого дома, от нее, от того, что мои тайны больше не тайны вовсе. Я сдохну, если останусь здесь, демоны схватят меня, потому что мои секреты больше не под защитой.

Хотя бы одна тайна цела — те страницы вырваны, хоть этого никто не знает.

— Ты куда? — спрашивает Дженет, но я не отвечаю.

— Посмотри на меня… Ты куда? — Но я еще быстрее иду к двери.

— Ты что, обкурился? — Я смеюсь про себя: плюс ко всему, что она прочла, она считает меня наркоманом.

Я открываю дверь, но она останавливает меня, становится между мной и дверью. Она больше не смотрит мне в глаза, она не видит, как я наблюдаю за ней, как мои тигриные глаза горят сквозь волосы. Она смотрит в пол, ее голос обращается к коврику:

— Я знаю, что я тебе не мать…

— Так не пытайся ею быть! — кричу я.

— Я могу помочь, я умею слушать.

Мне интересно, в какой книге они с отцом это прочли — ту главу про умение слушать, им следует вернуть за нее деньги, так как это полная чушь.

— Отстань от меня!

Дженет отходит в сторону.

Я выхожу из двери и бегу через лужайку, я бегу по тихой улочке, а солнце мелькает в сосновых иголках, и я бегу, а тень бежит за моей спиной, бегу, чтобы быть в безопасности.

Вы меня видели?

Иногда мне кажется, что во мне живут два человека.

Хороший и плохой.

Иногда я не знаю, кто я сейчас. Оба борются во мне. А потом, вдруг, я осознаю, что я либо тот, либо другой — я понимаю, хороший я или плохой, в ту минуту понимаю, но у меня остается ощущение, что я являюсь обоими сразу и что это неправильно. Потому что тогда я знаю: правда в том, что я не являюсь ни тем, ни другим, я — нечто среднее.

Я прекрасно помню те моменты, когда перехожу из одного состояния в другое.

Вот кто я.

Бенджи.

Я существую только когда я между ними. Я существую только когда я ничто.

Вот тогда я ничего не чувствую, тогда ничто не может причинить мне боль, тогда я могу начать откладывать в памяти то, что происходит со мной, когда я перехожу из одного в другого. Я могу хранить свои воспоминания, будто моя голова — это склад, полный коробок.

Некоторые я использую в качестве украшений для своих мыслей, как постеры, которыми оклеены стены моей спальни. Ласи — одна из этих фотографий, мой первый велосипед — тоже один из них, мои мягкие игрушки — все это мои приятные воспоминаний, все это я храню поблизости, пусть даже они и потускнели.

Некоторые коробки завязаны тесьмой и убраны с глаз долой, как мои детские вещи, которые тоже перевязаны тесьмой и спрятаны под полом маминого трейлера.

Некоторые коробки схоронены еще дальше — они опечатаны в самой дальней комнате, ключ от которой потерян или сломан.

Это те коробки, которые я пометил: НЕ

ВСКРЫВАТЬ.

Это те коробки, в которых живут демоны.

Мне снова снился мой кроличий сон, но только по-другому: в нем не было собак, на поле ничего нет, кроме меня и высокой травы, которая раскачивается перед моими кроличьими глазами.

Я высматривал их.

Вставал на задние лапки — но никаких демонов не было.

Надо мной ни облачка, нет реки, разделяющей мир.

Оранжевое небо — теплый покров атомного взрыва.

Когда я просыпаюсь, вокруг похожее освещение — фонарь в углу горит таким же оранжевым светом, свет мягкий, словно упавший осколок звезды поместили под стекло.

К тому же я здесь один, в хижине.

Я сначала этого не понял, не совсем понял, где я, но потом вспомнил. Я вспомнил, как пробирался по тропинке, когда зашло солнце, вспомнил, как деревья облегчали мне путь, расступаясь передо мной, пряча свои корни глубоко под землей, чтобы я не споткнулся в темноте.

Я вспомнил, как мои пальцы набирали код замка, как раньше это делал Син, — те цифры, на которых он останавливался, были как стоп-кадр в моей голове.

Я помню, как засыпал, помню, что боялся гасить фонарь, боялся остаться один в темноте.

Сейчас по крайней мере не холодно, не то что в те ночи, которые я провел в лесу за домом матери этой зимой. По крайней мере, здесь есть крыша над головой, пусть даже всего пара досок, но это больше, чем в том, так никогда и не достроенном доме, где мы с Ласи по очереди клали руки друг на друга, чтобы согреться.

Хотя то место не было таким уж плохим — по крайней мере, в нем остались воспоминания — но здесь лучше. Мне кажется, что сегодня любое место в мире будет лучше, чем то, которое должно быть моим домом.

Я не могу видеть отца — сейчас, когда он знает обо мне, о том, что я вижу демонов.

Когда вся семья считает меня сумасшедшим. Может, моя мать быда права, когда говорила, что я слишком многого хочу, наверное, я всегда наивно полагал, что все должно быть хорошо, но в жизни не все так просто.

Может, мне просто нужно возмужать, как говорил Рой.

«Хватит быть ребенком, будь мужиком!» Разве не это он мне все время говорил? Может, это не такой уж плохой совет? Это касается всего — просто взять и уехать куда-нибудь и не ждать, выйдет ли что-нибудь из этого, браться за что-либо, зная, что мир устроен паршиво и все вокруг полное дерьмо, короче, стать одним из живых мертвецов.