Сумерки Бога, или Кухонные астронавты - Константин Александрович Образцов

– Дед, а когда разошлись наши пути?

– В августе 1945 года, – ответил я. – У нас не было атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.

Это была самая ранняя точка расхождения до того синхронных исторических процессов, которую мне удалось обнаружить. Я не уверен, не происходило ли до этого менее заметных, но не менее важных событий, скрытых от взгляда поверхностного наблюдателя покровом времен, и не умею объяснить логику взаимосвязи фактов с точки зрения истории. Но мне видится в этом некая нравственная закономерность; совершенный практически уже по завершении чудовищной мировой войны, унесшей почти сто миллионов человеческих жизней, после капитуляции германского фашизма, в отношении не представлявшей серьезной военной угрозы страны, акт варварского уничтожения сотен тысяч жителей мирных городов так и не получил однозначной моральной оценки от мирового сообщества. Все осудили бесчеловечные преступления проигравшего в войне фашистского режима; не менее бесчеловечное преступление победителей осталось лишь политическим фактом, иногда – предметом дискуссий, чаще – фигурой равнодушного, а то и одобрительного умолчания, о котором если кто-то и вспоминал с порицанием, то исключительно исходя из требований текущего дипломатического момента.

В общем, мы с Егором продолжили наши посиделки за рассказами и разговорами, а дней через десять я вдруг получил сообщение от Оксаны.

«Здравствуйте! Вышло моё интервью. Думаю, вам откликнется».

И ссылка на одно уважаемое бизнес-издание.

Из текста я узнал, во-первых, что Оксана входит в сотню лучших HR-директоров страны – что бы это ни значило и кто бы ни раздавал такие титулы; а во-вторых, что в социальной культуре она разбирается никак не хуже меня. Интервью было посвящено трансформации ролей корпорации и сотрудника в стремительно меняющейся реальности, и Оксана в нем говорила дело:

«В течение 10 000 лет, с момента аграрной революции, главным ресурсом и средством производства была земля. Больше земли – больше еды, строительных материалов, ископаемых, и больше людей, которых можно рекрутировать в строевую пехоту. На твоем клочке живет тысяча человек, а на моей земле – сто тысяч, я дам каждому дубину и тебе конец. В последние триста лет силу, первенство и успех определяли машины, то есть индустриальное производство. Больше заводов, современнее оборудование – значит, больше машин, которые могут производить материальные ценности, но главное – воевать. Да, на моем клочке земли живет тысяча человек, а у тебя – сто тысяч, но у меня двести танков – и тебе конец. Я заберу у тебя твою землю и выкопаю из нее нефть для моих машин. А твоих людей сожгу в топках за ненадобностью. На протяжении всей человеческой истории люди были придатком к изменяющимся средствам производства, но не самостоятельной ценностью. Сегодня все изменилось, и успех обеспечивают не столько высокие технологии, сколько люди, которые их производят. Человек сам стал самостоятельной производственной единицей, обладающей, как следствие, высокой свободой трудового выбора и поведения. Раньше потеря работы означала бедствие, нищету, голод семьи, потерю статуса в попытках устроиться уборщиком или курьером и лишение жилья за просроченную ипотеку. Диктатура работодателя была практически феодальной. Сегодня, если вы способны производить ценность, то не можете потерять работу. Вы и есть своя собственная работа. И только от Вас зависит, насколько она будет успешной».

Там еще было много про рекрутинг, и мотивацию, и про то, что раньше корпорация для людей была в основном только кормушкой, а сейчас все больше становится генератором идей и источником смыслов. Особенно ярким и точным, на мой взгляд, получился финал:

«Конкуренция за человека как основную производственную ценность привела к значительным изменениям в организационной культуре компаний. Древняя бюрократия, директивное управление, железобетонная иерархичность, чинопочитание и менеджмент в стиле «я начальник – ты дурак» не просто устарели – они губят бизнес, потому что отторгаются людьми, осознающими свою востребованность и ценность. Адепты культуры насилия и контроля рискуют остаться – уже остаются! – с такими сотрудниками, которым некуда податься, которые никому не нужны, а потому согласны вытерпеть все ради оклада».

Я дочитал статью до конца и напечатал в ответном сообщении:

«Спасибо! Прочел. Очень толково».

Оксана, по здешнему обыкновению, прислала в ответ улыбающуюся желтую рожицу и сложенные вместе ладошки, а на следующий день позвонила, снова примерно в полдень:

– Вы дома?

– Где же мне еще быть? Я почти не выхожу никуда.

– Можно, я заеду на полчасика?

– Буду рад.

Я действительно был ей рад. Мы выпили чай, поговорили про интервью, а потом, когда отправились снова на лоджию – Оксана курить, я стоять рядом, – она попросила:

– Я буду предлагать шефу проект по трансформации корпоративной культуры; она у нас тяготеет к традиционной, с приоритетом контроля, высокой дистанцией власти – в общем, довольно стандартный набор. Хочу сдвинуть дело, как минимум, в сторону конкурентной парадигмы и меритократии, а там посмотрим. Поможете набросать аргументов с точки зрения эффективности?

Я с удовольствием согласился и вечером засел за работу с блокнотом и карандашом – никак не могу привыкнуть по любому поводу включать ноутбук! – аккуратно исписав в итоге несколько полных страниц:

«Обратная селекция: успешными становятся не талантливые, а лояльные.

Патриархально-военная культура безусловно ставит лояльность выше таланта и навыков. В ситуации перманентной войны против всех верность важнее профессионализма. Умник подозрителен, интеллигент ненадежен, спорщик представляется потенциальным предателем. В итоге неизбежно происходит дегенеративная селекция посредственностей, пробивающихся наверх не с помощью труда и способностей, но благодаря выказанной лояльности и личной беспринципности. Дело взялся было поправить капитализм, попытавшийся совладать с этой бедой при помощи меритократии, заявив тезис о том, что теперь успеха будет добиваться тот, кто способнее и умнее – конечно, на свой, капиталистический лад. Возможно, так и было какое-то непродолжительное время, но потом традиционная культура неизбежно свела идею социальной эволюции на принципах интеллектуального превосходства к нулю: в иерархической корпоративной среде умным является тот, кого таковым считает начальство, а вертикальная карьера в наибольшей степени зависит от соответствия принятым в компании ценностям, умению лавировать в рамках заданной организационной модели и таланту к аппаратным интригам.

Патриархально-военная культура существует при любом общественном строе – феодализме, капитализме, социализме, легко справляясь с попытками преодолеть ее как через капиталистическую меритократию – лояльность важнее! – так и через социалистический интернационализм, при котором врагами становятся не нации, а идейные противники, и в случае отсутствия внешних врагов находятся внутренние. И на государственном, и на корпоративном уровнях победила в итоге тимократия – власть не самых способных, а способных эту власть взять.

Авторитарное управление и генерация ошибок.

Единоличный лидер в системе традиционной культуры прекрасно осведомлен и об обратной селекции, и об уровне реального профессионализма своих непосредственных подчиненных. Он сам прошел тот же путь