Погружение во мрак - Юрий Петухов

– Гуг, – спросил он неожиданно, – а твой Цай хорошо знает дорогу наверх?

– Если он не знает, значит, никто не знает, – философически изрек Гуг.

Два красных глаза мигнули ив глубин, вперились в раскрытую душу, обожгли. Иван вздрогнул, прильнул к стеклу – ничего за ним не было. Пустота холод, мрак.

– Мне надо поговорить с тобой, давай выйдем.

Мулатка вскочила на ноги. Вспыхнула.

– Я и сама могу уйти. Прощайте, грубые и глупые мужланы!

– Ой-ей-ей! – пропел тонюсенько Гуг.

– Простите меня, – бросил Иван вдогонку красавице Ливе, ускользавшей в дверцу, – но дело есть дело. – Он был сух и скуп. Не до деликатностей. Ближайшие три-че" тыре часа решат все.

– Гуг!

– Чего?

– Узнаешь? – Иван держал у горла серенькое гладенькое яичко.

– И не надоело тебе играться? – рассердился Гуг.

– Надо проверить!

Иван нажимал все сильнее и на глазах терял свою стройность, жирел, расплывался, рос. Он превращался в Туга-Игунфельда Хлодрика Буйного – в его абсолютную копию, а точнее, в него самого, раздвоенного сказочным образом.

– Погляди на меня!

– Грех смеяться над старыми больными людьми! – Гуг подошел и ударил здоровой ногой по протезу своего двойника.

Иван чуть не упал.

– Ну и шутки у тебя!

– Привыкай! Я ведь привык. А вообще, Ваня, зря ты меня не прибил, – Гуг смотрел на самого себя с презрением и враждой.

– Успеется еще. Я оставлю за собой это право, согласен?

– Согласен. Прибьешь, когда все до конца поймешь!

Гуг повернулся к нему спиной, уперся ручищами в резную столешницу массивного деревянного письменного стола, совсем неуместного на глубине восемьдесят километров.

– Обязательно прибью.

Иван быстро вытащил из-под мышки возвратник, накинул его на предплечье Гуга Хлодрика, с силой сдавил контактные пластины. Прежде, чем раздался полуслышный щелчок, Иван сказал:

– Привет Бронксу!

Гуг обернулся разинул рот... и пропал.

В эту минуту, с разинутым ртом и выпученными глазами он уже стоял на борту Дубль-Бига-4, в приемной камере, обшитой мягкой оленьей кожей вперемешку с пластинами угазавра с планеты У.

Лива не выдержала и получаса. Когда она вошла, Иван, он же Гуг Хлодрик Буйный, главарь гиргейской освобожденной банды, сидел в мягком черном кресле, забросив голову на спинку.

– А где это фраер, где твой карась? – спросила мулатка томно на немецком. – Сбежал?

– Я его отпустил, Ливочка, – произнес Иван, гуговым голосом, – он нам только помехой будет, все испортит, да забудь ты про него.

– А то, что ты лепил давеча – неужто правда?

– Туфта, Ливочка, туфта. Психа из себя давил, понимаешь? Ну ты иди, ладненько? Чертовски устал, буду спать тут, на диванчике, иди, лапушка.

– Фу-у! Как был ты мужланом, так и остался им. И за что таких любят!

Ивану не пришлось спать в эту ночь. В теле Гуга Хлодрика он почувствовал себя неважно – погрузневшим, постаревшим, необычайно могучим, но вместе с тем неповоротливым. Досаждала искусственная нога – будь прокляты звероноиды, отгрызшие живую Гугову ногу! Причина его бессоницы была, конечно, иной. Иван напряженно продумывал все ходы – шансов на успех прорыва не было. Сейчас они находились самое меньшее в трех кольцах блокады. Как только они начнут дергаться, их обложат еще сильнее – обложат, а потом начнут сжимать кольца. Щадить не будут, каторжников-смертников не щадят. Могут и заложниками пожертвовать... Кстати, о заложниках.

Иван-Гуг подошел к черной панели. Постучал.

Карлик Цай тоже не спал.

На порожке отпрыск инопланетной императорской фамилии замер и пристально установился на Ивана-Гуга – даже белесые бельма вдруг прояснились, высветились. Неужели догадался? – подумал Иван. Любое недоразумение сейчас могло испортить все дело. Нет! Карлик прошел к столу, выложил на него лист белого объемного пластикона.

И языком жестов показал – прослушивают.

Иван-Гуг подошел ближе. И подумал – их наверняка не только прослушивают, но и просматривают, уровневая камера не могла не находиться под видеоконтролем.

«Видеосистемы уничтожены, – языком жестов, безмолвно сказал Цай ван Дау, – я все проверил!»

Пластиконовая объемная карта напомнила Ивану чтото, но что именно он так и не вспомнил, не смог. Это была даже не карта, а скорее схема – переплетения лабиринтов, камеры, ходы, тахты, стволы: заполненные ядовитой водой были окрашены в голубой цвет, жилые, с воздуходувами – в розовый, последних было меньше, намного меньше. Но было еще семь извивистых черных ниточек, уходивших за пределы карты. Иван сразу понял, что это такое.

«Да! – подтвердил карлик Цай, он будто мысли читал, – это те самые ходы и тупики Синдиката. О них охрана не знает, их, попросту говоря, нет. Мы с Гугом решили идти вот этим!» – Он ткнул корявым пальцем в черную ниточку, спиралью спускавшуюся вниз, в глубины планеты.

Иван внутренне содрогнулся, но не показал вида – «Мы с Гугом»! Значит, он раскусил его? Но это невозможно! Неужели он телепат, нежели он способен проникать даже сквозь психозащитные барьеры?! Но почему он так спокоен?

«Я понял сразу, что вы не Гуг, – безмолвно сказал Цай ван Дау, – я не читаю мыслей, но я это умею определять, мы все умеем это делать... вы отправили Гуга к себе. Он вас не простит никогда, плохо вам придется, если вы выберетесь отсюда и встретитесь с Буйным! Но это все неважно сейчас. Дело сделано, надо приступать к другому. Не беспокойтесь, я никому не скажу. Даже эта киска, Ливочка, ни за что не догадается».

«Хорошо! – ответил Иван. – Оставим эту тему. Почему мы должны уходить вниз? Мы сами себя зароем в проклятой Гиргее!».

Карлик скривил губы – желтый клык выступил наружу, придавая лицу хищное выражение. Цай ван Дау смотрел на Гуга-Ивана с явным сомнением в его умственных способностях.

«Пробиваться наверх глупо – восемьдесят километров, сто семьдесят два охранных яруса, десятки тысяч вооруженных андроидов, дублирующие системы многоканального подавления, поверхностная защита, орбитальные фильтры... я вам называю только главное, в промежутках понапихано столько всякой всячины, что черт ноту сломит!».

«Но вниз идти еще глупее, что мы будем делать на стокилометровой глубине, на двухсоткилометровой? Я не собираюсь вечно сидеть в засекреченном тупике!»– Иван умело вел разговор на пальцах, хотя последний раз практиковался лет восемь назад – навыки, заложенные в Школе, из памяти не выветривались, их забивали намертво.

«Нам не дано вечной жизни, – глубокомысленно заметил карлик Цай. И тут же перешел на деловую нотку: – В двух пазухах на разных глубинах Синдикат установил Д-статоры...».