Погружение во мрак - Юрий Петухов

– Ты ошибся. Гуг!

– Нет, я не ошибся. Они все погибли в этом бункере. Это я их убил. Я один – парни из моей команды ничего не знали, а я слышал! Я проверял потом – их имена никогда и нигде не упоминали, на них наложили табу, их забыли, будто их не было. Я выполнил приказ.

Ивана тоже начинало трясти. Гуг рассказывал невозможные вещи. Так не шутят, так не врут. Но верить было нельзя. Билл Аскин не мог отдать приказа уничтожить своих... но ведь он и не отдавал приказа уничтожать своих.

Бред! Просто Гуг допился, ему это все примерещилось в пьяном бреду.

– Что было дальше?

Мулатка сидела ни жива ни мертва, белыми пальцами она вцепилась в Гугово плечо, по нежному личику пробегал нервный тик.

– Эх, что было, Ваня. Это длинная история, – Гуг вздохнул, – говорил, лучше прибей меня, гада ползучего, сразу! Я пошел к Биллу... если б ты видел, как он обрадовался моему приходу, как он разулыбался – рот до ушей!

– А ты?

– А я врезал ему в морду – он чуть не пробил башкой стену. А потом, пока он еще не прочухался, я взял его за ноги, Ваня, и разодрал на две половины. Пришлось уложить трех его секретарей – не знаю, может, и неповинны ни в чем, подвернулись под руку. А потом я пошел к штабным...

– Бокс 14-14X?

– Он самый. Я точно знал, что именно эти парнишечки разрабатывали операцию. Не буду описывать, как я их молотил – такие суки не должны жить, Ваня. И они не живут... – Гуг выдохся, голова его опустилась на грудь, нижняя губа отвисла.

– На глотни, милый! – мулатка поднесла к самому рту Хлодрика бутылочку с фаргадонским ромом.

– Нет, не хочу!

Гуг глухо, беззвучно рыдал, спина его сотрясалась огромным живым айсбергом.

– Это все ошибка, – сказал Иван. Он не мог поверить рассказу. С какой стати штабным уничтожать Парадангский форпост, своих же ребят? Гуг просто спятил. Возможно, прямо сейчас, на каторге немудрено спятить. Иван знал Билла Аскина как отличного парня, своего брата-десантника, прыгнувшего с годами чуть повыше в мягонькое креслице. Нет, не могло быть такого.

– Это все правда, Ваня, – пробурчал Гуг, словно угадав мысли. – Ты много не знаешь. Я тоже много не знал, пока не попал в Синдикат.

– Ты – в Синдикат? – удивился Иван.

– Да, я два года варился в этой каше, ни хрена не понимая, но работая на них. Они уже давно почти всюду пробрались, везде их щупальца. Я даже не знаю, сколько их – Синдикат настоящий, основной, и Синдикат левый, Новый Порядок, Строители Храма, Восьмое Небо, Черное...

– Что – черное? – встрепенулся Иван.

– Нет, я ничего не говорил, это слухи. Их не так уж и много, но они все время делят мир. Наверху эти горлапаны из правительства, парламентов, выборные всякие, министры хреновы и прочая мишура, марионетки на ниточках, а внизу, в темноте они – подлинные хозяева мира. Они все время что-то делят, Ваня. Они не поделили Параданг, а потом поделили, а я им помог, понимаешь?

– С трудом, – Иван слыхал, что где-то вдет какая-то закулисная возня, грязная, подлая, гнусная. Но ему некогда было заниматься всякой ерундой, у него всегда было настоящее дело, по крайней мере, он сам так всегда считал. – Как тебе удалось уйти из Штаба?

– Это они меня вытащили. У них везде свои люди. Синдикат сводил счеты с Восьмым Небом, понимаешь. И они решили, что крутой парень Гуг Хлодрик им не помешает. Грязь, Ваня, гнусь, мерзость. Сколько планет мы с тобой геизировали, вспомнишь?

– Двадцать девять – ответил Иван, – это с тобой. Но ты и без меня работал. А я – без тебя.

– Двадцать девять миров, Ваня! – Гуг схватился за голову. – Семнадцать населенных. Ты знаешь, что теперь на четырех из них?

Иван скрестил руки на груди.

– Что на них может быть? Базы. Дома отдыха. Охотничьи зоны. Заводишки и комбинатики... много чего.

– Вот ты и дурак, самый настоящий, Ваня! Розовый ты карась-идеалист, а не десантник-смертник. На четырех планетах сейчас каторги похлеще гиргейской. Только парятся на них не зэки с Земли, а местная, туземная братия. Черный Шар забетонировали полностью, выхода наверх местным нет, они горбятся на подземных фабриках, гнут спину на Синдикат.

– Врешь!

– Нет, Ваня, не вру. Синдикат взял Черный Шар в аренду на девятьсот девяносто девять лет, вместе со всем, что там есть, вместе с сорока семью миллиардами туземцев. На Шаре сутки – тридцать два часа, а рабочий день – двадцать шесть. Из этих бедолаг выжимают все, они лепят процессоры с утра до ночи и с ночи до утра, они даже не знают, что они делают, для чего, их просто выдрессировали, обучили... – и все с нашей легкой руки, Ваня!

– Неправда!

В голове у Ивана помутилось от слов Гуга, он не хотел верить, не хотел! Великая Россия контролирует населенные миры, она бы никогда не допустила...

– Это рабство. Настоящее рабство. Но бывает хуже, Ваня, Илонян и огазейцев продают с их геизированных планет по всей Вселенной, всем, кто хочет получить дармовые рабочие руки или наложниц. И Сообщество знает об этом, несчастные проходят по статье «псевдоразумные тягловые животные», понял?! А мы-то с тобой старались, несли свет бедным аборигенам, пребывающим во мраке и сырости родных планетенок!

– Ложь!

В мозгу у Ивана вдруг пронеслось полузабытое: «Человеку нечего делать в Пространстве, его дом – Земля, на Земле и искать он себе должен применение, ищущий чуждого несет зло всем...» Отец Алексий умер, а вот голос его жил, звучал в ушах. Иван покачал головой. Не время, сейчас не время погружаться во все эти дрязги.

Он встал, подошел ближе к черному, пустому и безжизненному аквариуму. Провел рукой по холодному стеклу.

– Гуг, – спросил он неожиданно, – а твой Цай хорошо знает дорогу наверх?

– Если он не знает, значит, никто не знает, – философически изрек Гуг.

Два красных глаза мигнули ив глубин, вперились в раскрытую душу, обожгли. Иван вздрогнул, прильнул к стеклу – ничего за ним не было. Пустота холод, мрак.

– Мне надо поговорить с тобой, давай выйдем.

Мулатка вскочила на ноги. Вспыхнула.

– Я и сама могу уйти. Прощайте, грубые и глупые мужланы!

– Ой-ей-ей! – пропел тонюсенько Гуг.

– Простите меня, – бросил Иван вдогонку красавице Ливе, ускользавшей в дверцу, – но дело есть дело. – Он был сух и скуп. Не до деликатностей. Ближайшие три-че" тыре часа решат все.

– Гуг!

– Чего?

– Узнаешь? – Иван держал у горла серенькое гладенькое яичко.

– И не надоело тебе играться? – рассердился Гуг.

– Надо проверить!

Иван нажимал все сильнее и на глазах терял свою стройность, жирел, расплывался, рос. Он превращался в Туга-Игунфельда Хлодрика Буйного – в его абсолютную копию, а точнее, в него самого, раздвоенного сказочным образом.

– Погляди на меня!