Денис Давыдов - Александр Барков

Прибыв на главную квартиру, адъютант Багратиона увидел там панику и замешательство, коих не встречал даже среди отступающих, смертельно усталых и голодных солдат. Ему показалось, что у Беннигсена сложилось неверное представление об упадке воинского духа в армии, в особенности ее арьергарда.

Давыдов хотел лично доложить главнокомандующему об истинном положении дел в войсках, сказать, что атаки французов день ото дня слабеют и настает самая благоприятная пора для того, чтобы перейти в наступление и свести счеты с неприятелем.

Молодой гусар застал в главном штабе весьма разнообразное общество: тут были военные и гражданские чиновники, а также англичане, шведы, пруссаки... Ему сказали, что Беннигсен отдыхает, но через час-другой его превосходительство соизволит пожаловать в залу. Чтобы скоротать время, Давыдов вышел на улицу взглянуть на переправу войск через Неман и на приготовление к поджогу моста. Здесь он увидел знакомого штабного офицера и решил посоветоваться с ним о своем намерении доложить главнокомандующему об истинном положении дел в армии. Но щуплый офицер из немцев тотчас же резко изменился в лице и замахал руками: «Нечего тебе соваться не в свое дело». Однако это ничуть не охладило пыл гусара.

Вскоре Давыдов со свойственной ему решительностью и горячностью прорвался к Беннигсену, передал ему пакет от князя и сказал об удовлетворительном состоянии арьергарда.

Главнокомандующий выслушал адъютанта Багратиона со вниманием и даже с некоторым удивлением. Задал ему ряд вопросов. Многое оказалось для Беннигсена неожиданностью. Вскоре аудиенция закончилась, и надменный барон молча отпустил Давыдова.

После ряда поражений русские войска продолжали отступать к Неману. Наша пехота, артиллерия и конница с трудом преграждали путь полчищ Наполеона к границам России.

За это время в русский арьергард прибыло «подкрепление» – несколько полков башкир, вооруженных луками и стрелами.

Русские и те из французов, которые впервые узрели «грозных» башкир, встретили их улыбками.

Вскорости Давыдов стал очевидцем довольно забавного случая.

После одной ожесточенной перестрелки был пленен французский подполковник. Причем матушка-природа одарила его носом громадной величины. Превратности войны «пронзили этот нос стрелой насквозь, но не на вылет». Словом, стрела застряла в носу.

Подполковнику помогли слезть с лошади и усадили его на землю, дабы избавить от опасного «украшения».

Лекарь вынул из своего чемоданчика пилку с намерением поскорее перепилить стрелу и облегчить муки страдальца.

Несколько солдат и стрелков-башкир обступили лекаря.

И надо же такому случиться: в тот момент, когда лекарь приступил к делу, один лысый башкир с узкими карими глазами признал свою стрелу и мертвой хваткой вцепился в руки медика.

– Нет-нет, бачка! – вскричал башкир. – Я не дам резать стрелу мою...

– Как это твою? – возмутился лекарь.

– Не обижай, бачка, не обижай! Я лучше тебя знаю свою стрелу...

– Так что же ты хочешь? – пуще прежнего гневался лекарь.

– Это моя стрела, я сам ее выну...

– Что ты задумал? – накинулись на него солдаты. – Каким образом ты вынешь стрелу?

– Да, бачка, очень просто! Возьму за один конец и вырву вон. Стрела будет цела!

– А нос? – спросил лекарь.

– А ног? Что нос? Черт возьми этот нос!

Солдаты, давясь от смеха, тотчас же силой отогнали сумасбродного и настырного башкира.

Меж тем плененный француз, не зная русского языка, все же догадался, о чем идет речь, и с мольбой обратился к лекарю за помощью.

Вскоре грозное орудие смерти благополучно перепилили, и громадный нос подполковника восторжествовал!

Через несколько дней после встречи с Беннигсеном Денис Васильевич с прискорбием наблюдал, стоя среди офицеров в главной квартире, за визитом французского парламентера Луи Перигора. Перигор пожаловал из приграничного городка Тильзита с миссией о перемирии.

В торжественной обстановке парламентер вручил главнокомандующему письмо от маршала Бертье. Причем за время этой тягостной для русского командования церемонии француз держал себя весьма надменно, «нос кверху», не пожелав даже снять с головы пышной медвежьей шапки, сославшись на воинский устав. Сам же барон Беннигсен и генералы его свиты учтиво улыбались, обнажив и почтительно склонив головы перед наглым молодым французом. Все это вызвало бурю негодования в душе патриотически настроенных офицеров, ибо, по их единодушному мнению, не могло идти речи о мире между императором Бонапартом, преступно обагрившим руки в крови многих европейских народов, и законным русским государем. «Если бы мы сбили тогда шапку с головы Перигора, – с горькой иронией вспоминал об этом визите Давыдов, – из головы Наполеона вылетело бы несколько статей мирного трактата. Дело было в шапке».

13 июня 1807 года наступил достопамятный день встречи в Тильзите двух императоров. По сему случаю на середине Немана построили на плотах с вензелями два четырехугольных павильона, обтянутых белым полотном. Причем один павильон выглядел наряднее другого и был значительно больше, он предназначался для императоров, а меньший – для свиты. По обеим берегам реки стояли две барки с гребцами. Они должны были доставить монархов к месту их встречи.

Александр I со своей свитой находился в некогда богатой крестьянской усадьбе на берегу Немана. Время от времени он выходил из избы, в глубокой задумчивости стоял у реки и ожидал своего часа, чтобы сесть в барку и отправиться на встречу с овеянным громкой славой французским полководцем. Наполеон в течение двух лет одержал ряд блестящих побед и покорил почти все европейские державы.

Багратиона в свите государя не было, он не пожелал ехать в Тильзит, сказавшись больным. Зато Денис Давыдов имел туда допуск как адъютант доблестного, не ведающего страха генерала. Ему довелось стать свидетелем важных событий...

Стоя при полном параде в кругу офицеров, Давыдов наблюдал за встречей императоров в подзорную трубу.

Наполеон со сложенными на груди руками находился в окружении государственных сановников. На французском императоре блистал мундир старой гвардии с лентой Почетного легиона через плечо, а его голову украшала неизменная шляпа-треуголка.

Денису Васильевичу запомнились строки из романса, сочиненного по сему торжественному случаю в честь встречи великих монархов придворным стихотворцем:

На одном плоту я видел двух повелителей мира,

на одном плоту я видел

и Мир, и Войну,

и судьбу целой Европы –

все на одном плоту.

Лодка, на которой находился Наполеон, первой причалила к плоту. Он быстро прошел вперед и приветливо протянул руку Александру I, когда тот сходил с барки.

– По какой причине мы сделались с вами врагами, государь? – быстро и непринужденно спросил Бонапарт. – Из-за чего вся эта баталия?

– Мне не по душе эти чопорные англичане. Я им не доверяю так же, как и вы, – с добродушной улыбкой на устах отвечал Александр. – Я буду содействовать вашему величеству во всех замыслах, которые вы будете противу них осуществлять.

– Если таково ваше мнение, государь, то я весьма рад, – Наполеон пожал руку Александру. – Будем считать, что мир заключен!

Монархи прошли и скрылись в большом нарядном павильоне. Они проговорили там с глазу на глаз около двух часов. Затем туда пожаловала свита.

С детства Давыдов имел обыкновение со вниманием примечать все, что происходило вокруг него. Многие события и детали встречи двух императоров запомнились ему на всю жизнь. Он предчувствовал, что Тильзит будет иметь важное историческое значение. Вечерами адъютант садился за стол и при свечах кратко записывал свои впечатления.

С той первой знаменательной встречи прошло несколько дней, и судьба вновь свела Давыдова с Бонапартом, причем самым неожиданным образом. Наполеон остановился в нескольких шагах от него, и Денис Васильевич поразился тому, сколь не схожи все виденные им дотоле изображения великого императора Франции на портретах современных художников. До сего часа он представлял себе властного и величественного монарха суровым, с резкими чертами лица и большим горбатым носом, с черными глазами навыкате, нахмуренными бровями и слегка вьющимися волосами – словом, человека с южным, итальянским типом лица. Однако в жизни все обстояло иначе.

Давыдов лицезрел, казалось, совершенно другого человека. В отношении Наполеона в его душе кипело негодование, смешанное с растерянностью и даже неким благоговением. А франтоватые, напыщенные французские офицеры столь скоропалительно превратились из лютых врагов в пылких друзей... Острое перо гусара так живописало Бонапарта: «Я увидел человека малого роста, ровно двух аршин шести вершков, довольно тучного, хотя ему было тогда только тридцать семь лет от роду и хотя образ жизни, который он вел, не должен бы, казалось, допускать его до этой тучности. Я видел человека, держащегося прямо, без малейшего напряжения, что, впрочем, есть принадлежность всех почти людей малого роста. Но вот что было его особенностью, это – какая-то сановитость благородно-божественная и, без сомнения, происходившая от привычки господствовать над людьми... Не менее замечателен он был непринужденностью и свободою в обращении, так и безыскусственною и натуральною ловкостью в самых пылких и быстрых приемах и ухватках своих, на ходу и стоя на месте. Я увидел человека лица чистого, слегка смугловатого, с чертами весьма регулярными. Нос его был небольшой и прямой, на переносице которого едва приметна была весьма легкая горбинка. Волосы на голове его были не черны, но темно-русые, брови же и ресницы ближе к черному, чем к цвету головных волос, и глаза голубые, – что, от его почти черных ресниц, придавало взору его чрезвычайную приятность».