Медальон с пламенем Прометея - Юлия Владимировна Алейникова

а утром электричкой на семь десять уехал в город. Соседи Игнатьевой подтвердили. Видели его на платформе.

– Спасибо! Большое! – прокричал Саня, заканчивая разговор. – Ну все, ребята. Спасибо за гостеприимство, побежал! – радостно попрощался он с приютившими его коллегами и поспешил в писательский «недоскреб». Правда, пришлось вернуться, позвонить на Финляндский вокзал, уточнить расписание электричек.

– Добрый день. Вы к кому? – строго спросили Саню из-за чуть приоткрытой двери.

– Я к товарищу Томилину. Из уголовного розыска, – на всякий случай добавил Саня.

– Гм… – недовольно хмыкнули за дверью, но все же впустили.

Холеная, чуть полноватая женщина впустила Саню в прихожую, неодобрительно окинув взглядом его мальчишеское лицо и худощавую фигуру.

– Проходите, Василий Ильич сейчас выйдет к вам.

Саня присел на краешек дивана с высокой спинкой и с интересом огляделся.

Комната была небольшой, но уютной и даже шикарной. Мебель с резными завитушками, шторы из бархата, огромный абажур над столом, буфет со всякими безделушками, у них дома таких вещей не водилось.

– Добрый день, молодой человек, чем обязан? – раздался над ухом у Сани строгий, холодный голос.

– Добрый день, – подпрыгнул он от неожиданности. – Лейтенант Ломакин, уголовный розыск, – пытаясь придать голосу возможную солидность, представился Саня.

Василий Ильич Томилин был мужчина видный, высокий, с седым пышным чубом, прямым крупным носом и несколько оплывшей фигурой, властными манерами и высокомерным взглядом.

– Томилин, – усаживаясь возле стола, коротко, деловито представился хозяин. – Так чем могу быть полезен? Ко мне уже приходили ваши коллеги, и я все, что мог, им сообщил.

«Все, да не все», – усмехнулся про себя Саня, обретая обычную уверенность.

– Я здесь потому, что вы скрыли от следствия один важный факт, – не стал он ходить вокруг да около.

– Какой же? – возмущенно вскинулся Василий Ильич. – Я все чистосердечно рассказал вашему начальнику.

– Неправда. Вы утаили, что в день убийства Зыкова не ночевали дома. И вернулись домой как раз около девяти утра и даже, будучи во дворе дома, слышали, как жена покойного Зинаида Зыкова, выйдя из квартиры, звала на помощь, – не сводя глаз с прозаика, скупо изложил Саня.

Надо отдать должное, владел Василий Ильич собой хорошо, и если бы не Кузьма Терентьевич с его свидетелями, Саня усомнился бы в собственных обвинениях.

– Меня не было дома? Что за гнусная клевета и ложь? Где вы набрались этих сплетен?! Я, молодой человек, заслуженный деятель искусств, человек уважаемый, я веду пристойный образ жизни и не имею привычки ночевать где попало! Я, молодой человек, ночевал дома с женой! – Казалось, возмущению Томилина нет границ, на его лице появилось выражение оскорбленной невинности, а голос звенел от обиды и боли.

– А вот жители поселка Парголово, в лице семи человек, видели, как вы девятнадцатого апреля, выйдя из дома вашей сестры, гражданки Игнатьевой, проживающей в этом самом поселке на улице Ломоносова, прошли на загородную платформу и в семь часов десять минут утра садились на электричку, идущую в город. Что вы на это скажете?

– Ах, Ниночка! Ну, конечно, я ночевал у нее, раз в месяц, иногда чаще, я езжу к ней за яйцами и молоком! – обрадованно всплеснул руками Василий Ильич. – Но разве это было девятнадцатого? Нет, нет. Вы определенно что-то путаете. Это было накануне, восемнадцатого, – почти радостно сообщил Томилин.

«До чего скользкий тип», – поразился изворотливости и сообразительности писателя Саня.

Но свою линию гнуть не перестал. Слава богу, у него хватило ума не сразу ломануться к Томилину, а побеседовать с соседями.

– Боюсь, вы ошибаетесь. Василий Ильич, дворник Никонов, который мел улицу недалеко от вашего переулка, видел в то утро, как вы свернули с набережной канала Грибоедова в переулок и вошли в собственный двор, и было это в день убийства. К тому же вас видела из окна гражданка Сомова Галина Яковлевна, в общем, к чему запираться, Василий Ильич, рассказывайте все как было, – с ноткой усталости предложил Саня.

Писатель на минуту задумался, но, вероятно, придя к выводу о неоспоримости улик, все же решил сознаться.

– Ах, действительно, сейчас начинаю припоминать, действительно девятнадцатого, – изображая внезапное просветление, проговорил Томилин. – Знаете, после известия о смерти Афанасия Петровича все как-то смешалось, ушло на второй план, осталась только эта трагедия. – Он задумчиво качал головой, глядя куда-то вдаль, словно забыв о Сане.

– Гм… гм… – демонстративно громко покашлял Саня.

Прозаик его начал раздражать, и хотя он был воспитан в уважении к старшим и вообще отличался с детства тактичностью и скромностью, но служба в уголовном розыске приучила его к мысли о том, что и старшие, и даже приличные с виду люди могут совершать преступления, и, чтобы поймать их, надо проявить твердость, забыв иногда о хорошем воспитании. Мама бы его такой подход к делу не одобрила, но зато майор, безусловно, да.

– Василий Ильич, – холодно одернул он Томилина.

– Ах да, да. Простите, задумался о бренности бытия, так сказать. Так что вы хотели сказать?

– Это вы хотели сказать, точнее, рассказать, как провели утро девятнадцатого апреля, начиная с выхода из электрички на Финляндском вокзале, в семь сорок три, и по минутам до девяти часов утра.

По лицу писателя мелькнула тень неудовольствия, впрочем, едва заметная.

– Вася, извини, что я вас прерываю, но молодой человек, наверное, уже с утра на ногах, – вплыла в комнату с подносом в руках хозяйка дома, на этот раз с ласковой, гостеприимной улыбкой на красивом, ухоженном лице. – Я вот вам чай приготовила, садитесь, за чаем и беседа лучше идет. Не стесняйтесь, молодой человек, присаживайтесь к столу, – расставляя чашки, приговаривала Томилина. – Вот тут пирожки домашние, а это настоящая краковская колбаса. Василий Ильич недавно был с шефским визитом на мясном комбинате, им с коллегами преподнесли в знак благодарности. Не стесняйтесь, угощайтесь на здоровье. Вася, угощай гостя.

– Да, да, разумеется, – оживился Василий Ильич, благодарно взглянув на супругу, та ответила ему тревожным вопросительным взглядом. Взаимопонимание между Томилиными царило полнейшее.

– Спасибо, граждане, но я обедал, а потому перейдем наконец к делу, – сухо и решительно отказался от угощения Саня, чувствуя при этом, как сжался от голода его желудок, а от запаха колбасы закружилась голова.

– Ну что вы… – принялись было уговаривать его хозяева, но Саня оказался непреклонен, а потому отвечать Василию Ильичу на неудобные вопросы все же пришлось.

– По секундам, молодой человек, я ответить не смогу, но приблизительно дело было так. Я вышел из вокзала, трамвай пришел довольно быстро, я доехал до Конюшенной площади, было, я думаю, около половины девятого, по набережной канала дошел до дома, никого из знакомых по дороге не встретив, вошел во двор, кто-то из жильцов попался мне навстречу.