Белые раджи - Габриэль Витткоп

— По виду и не скажешь, что знать.

— А должно быть видно?.. Взять, к примеру, сэра Томаса: он ведь тоже из знати, а больше похож на школьного учителя, да вдобавок и выпить не дурак.

— То совсем другое дело. А по этим должно быть видно. Я встречал знать на Яве. Что твои куколки, говорю тебе... Этим не чета ...

Марсовый выплюнул табак, второй матрос ничего не ответил, и оба продолжили наблюдать за роскошно одетыми особами, что приближались к лодке с царскими знаками отличия, готовившейся пристать к «Аженкуру». В этот ранний час над брунейским рейдом, где стоял на якоре английский флот, веял теплый ветерок. Поднявшиеся на борт трое эмиссаров передали Джеймсу послание неграмотного султана. Мистер Брук не должен обращать внимания на слухи. Если он согласится нанести визит его высочеству, пусть приблизится лишь с двумя маленькими лодками: проходить мимо батарей не позволяется ни одному другому судну. Джеймс быстро и небрежно сложил письмо - так снимают кожуру с банана. Слишком грубая хитрость. Речь у трех «дворян» плебейская, а их происхождение выдают ногти. Эти переодетые домашние слуги поначалу горячо, но все же неуверенно отпирались. Хотя их и разоблачили, сам поступок оставался оскорбительным надувательством. Возмущенный сэр Томас решил подняться по реке вместе со всем своим флотом.

У первой же излучины эскадра оказалась зажатой между размещенными со стратегическим расчетом огромными батареями. Едва англичане приблизились на тысячу ярдов, по ним открыли огонь.

— Хорошие пушки, да никудышные артиллеристы, - со смехом сказал Джеймс.

Поскольку неприятель целился слишком высоко, все снаряды падали позади кораблей. Британские орудия отвечали гораздо точнее, на берег неожиданно высадились bluejackets и redcoats, и растерявшийся враг, оставив оружие, бежал. Сам же Хаджи Семан проявил упрямство. Он возвел вдоль реки батарею, которую считал непобедимой, и, как только флот приблизился, открыл огонь по большим колесным фрегатам.

Люди не слышали друг друга из-за грохота канонады и ничего не видели за тучами пороха и дыма. Казалось, море вскипело. Ядра нанесли ущерб английскому флоту, и крушение «Флегетона» было, пожалуй, эффектным: на плаву от него остался лишь разделенный на отсеки остов. Стоявший на палубе «Аженкура» властный близорукий адмирал управлял хаосом, решая все вопросы с уверенностью Юпитера. Время от времени матрос подливал ему спиртного, которое в просторечии зовется «сиропом». Находившийся на борту «Роялиста» Джеймс хмелел от сражения, но волновался за свой корабль: одежда порвалась, волосы слиплись от пота, однако он готов был на все. Тем не менее, продвигаясь сквозь шквал артиллерийской стрельбы, британские войска сломили сопротивление и захватили тридцать девять пушек. Девятнадцать из них были отлиты из латуни в Брунее, но попадались и крупные испанские бомбарды тридцатого и сорокового калибра - изобилующие барочными украшениями причудливые машины смерти.

Джеймса вполне устраивало, что султан нарушил свой долг: его преступления оправдывали отмену ежегодного налога. После долгого хныканья и переговоров Омару Али пришлось-таки публично покаяться. Он должен был пасть ниц на могилах своих жертв и - что гораздо щекотливее - продиктовать, а затем добровольно подписать письмо к ее величеству с извинениями за то, что осмелился открыть стрельбу по ее знамени. В Брунее остались два фрегата, и англичане предупредили, что дальнейшие взаимоотношения будут зависеть от поведения его высочества. После умело инсценированной угрозы новой британской атаки Омар Али, разумеется, стал сговорчивее. Он подтвердил права Джеймса Брука на Саравак и уступил ему горнопромышленную монополию на обширную территорию. Можно было предвидеть, что особого труда не составит и передача Лабуана. В итоге раджа записал дворцовый переворот в свой актив, и хотя убийство его союзников вначале, похоже, навредило его репутации, она с лихвой восстановилась после победы над Омаром Али. Теперь Белый раджа как никогда стремился закрепить в глазах британского правительства эту репутацию.

Дурманящий аромат ренклода и источаемый лугами запах юной подмышки возвещали о скором конце лета. Ивы уже роняли мечевидные листья, напоминавшие перья, на маленькие пагоды Виндзорского парка.

В окна гостиной для аудиенций вместе с пением дроздов лился зеленый свет, слегка припудривая большой ковер с Эсфирью, парящей под потолком, откуда отплывала к Храму Добродетелей Катарина Брагантская[52]; и отделывая светлой каймой скульптуры на большом столе, за которым сидела Виктория. Не в силах оторваться от государственных дел, королева пригласила некоторых своих министров в Виндзор, где царственное семейство проводило лето.

— Мистер Брук упорно добивается признания Саравака Великобританией, - грустно сказал лорд Пальмерстон, - но я ответил ему, что правительство не готово к такому решению.

Королева сделала неопределенный жест и вытаращилась на Пальмерстона.

— Мы всегда можем сослаться на то, что верховная власть Брунея над Сараваком мешает нам ратифицировать какую бы то ни было независимость, - предположил граф Грей.

Молодая женщина разглаживала складки своего бледно-серого тафтяного платья. Она всегда носила большие кольца, которые ей не шли, но притягивали взгляды, и, как у всех, кто много играет с собаками, кисти ее были расширены у запястий.

— Надо поразмыслить над тем, способно ли положительное решение уравновесить нидерландскую аннексию Бали...

«Как только это пришло ей в голову? - Подумал граф Грей. - Она беспрестанно нас удивляет. Никогда не знаешь, что она выкинет. Непонятно, беременна ли она или просто так выглядит».

— Ваше величество полагает, что под этим углом можно рассматривать и аннексию Лабуана?

— Тогда мне пришлось бы проникнуть в замыслы мистера Брука, хотя они часто кажутся неясными и противоречивыми.

— Предложив защиту от пиратства, британское правительство, очевидно, может потребовать взамен полную и окончательную власть и право собственности на остров Лабуан для вашего величества, наследников и преемников. Агент Джеймса Брука мистер Уайз утверждает, что каменноугольные месторождения Лабуана отодвинули бы на второй план предложенные султаном горнопромышленные концессии.

Королева вначале ничего не ответила, изучила несколько разбросанных на столе документов, а затем как бы про себя пробормотала:

— Главное для нас - ни в коем случае не выносить решения о положении раджа и мистера Брука... но при этом, естественно, продолжать защищать их позиции, несмотря на притязания Нидерландов.

Лорд Пальмерстон задумался. Его точеный рот, подбородок и горизонтально перерезанные уголками воротника седые бакенбарды свидетельствовали о решительном характере.

— А если пожаловать мистеру Бруку титул генерального консула при султане и независимых вождях Борнео? Разумеется, с ежегодным окладом. Тогда мы могли бы заставить его подписать гарантийный акт о территориальной целостности Брунея...

— ...которым султан и так распоряжается лишь с разрешения Великобритании, - без тени улыбки закончила королева. - Отличная идея, господин министр.

Лорд Пальмерстон поклонился.

— Мистер Уайз сообщил мне, что Джеймс Брук надеется в скором времени побывать в Англии.

Толстые щеки Виктории обвисли еще сильнее.

— Ясно... Видимо, чтобы пожать лавры. Это вполне естественно. Вы читали его книгу?

Джеймс передал Кеппелу свои дневники, которые вел долгие годы, и тот вызвался опубликовать отрывки из них в своем рассказе об экспедиции «Дидоны». Самому Джеймсу прекрасно удавалось излагать факты с субъективной точки зрения, зависевшей от настроения. Он их преуменьшал либо преувеличивал, и мысли нередко опережались Длинными строками. Опубликованный в 1846 году «Дневник» Джеймса Брука не оставил ни одного читателя безразличным или равнодушным. Одни считали раджу благородным паладином, а другие бледнели, представляя несущиеся по багровым от крови рекам обезглавленные тела и отрубленные головы.

В глубине души Пальмерстона интересовало, какого мнения о «Дневнике» Виктория. Позолоченного циферблата как раз прозвонивших четыре часов коснулся солнечный луч.

— Все, - сказала королева и встала, давая понять министрам, что аудиенция окончена.

Когда оба спускались по большой лестнице, граф Грей остановился под трофеями, словно придававшими его словам категоричности:

— Мистеру Бруку следовало бы знать, что настоящий джентльмен любой ценой избегает осложнений.

Пальмерстон покачал головой.

— Порой я думаю, что осложнения, наоборот, подпитывают мистера Брука: так из перегноя вырастают грибы.

24 декабря капитан Манди поднял над Лабуа-ном «Юнион-Джек». Омар Али не отказался бы от какого-нибудь вознаграждения, но ему холодно объяснили, что Лабуан - это цена за прощение королевы. Договор о передаче был короток и поразительно односторонен. Что касается султана, он был не в состоянии спорить: монарх не только понес наказание за то, что обстрелял знамена Виктории, но и страдал раком ротовой полости, придававшим ему крайне жуткий вид.