Хэллоуин: история и традиции - Жан Маркаль

коснувшись ногой земли, превращается в кучку праха. Чем не наглядная иллюстрация теории относительности Эйнштейна, согласно которой время зависит от скорости и выбора системы отсчета? Страна фей находилась на другой планете, которая двигалась не с той же скоростью, что Земля. Пока Бран и его спутники оставались внутри другой системы отсчета, они не старились, иначе говоря, обретали бессмертие – во всяком случае до тех пор, пока не покидали волшебное царство.

Но иногда происходило и обратное. Нера, попавший в сид Круахана, считал, что провел там несколько дней. Однако когда он вернулся в дом Айлиля и Медб, выяснилось, что он отсутствовал всего несколько минут. То есть в Ином мире время растянулось, а в мире живых – сжалось. Именно это и происходит в ночь Самайна. Эпос и мифы, а также народные сказки изобилуют историями подобного рода. Один из наиболее убедительных примеров этого мы находим в начале прекрасной повести «Этайн и Король теней» – одной из самых любопытных во всей ирландской мифологии[87].

Вечером Самайна великий Дагда, «почитаемый всеми за то, что умел творить чудеса, вызывать и прекращать грозу […], защищал урожай и следил за тучностью пастбищ», явился в сид Бруна-Бойна (иначе говоря, в мегалитический курган Ньюгрейндж), где его брат Элкмар устраивал пир. Там он без памяти влюбился в жену Элкмара, прекрасную Боан (персонификация реки Бойн). Женщина ответила ему взаимностью, но испугалась ревности мужа. Тогда Дагда отправил брата с посланием в другой сид. Элкмар повиновался. Но, стоило ему чуть удалиться от дома, Дагда наслал на него чары, чтобы он, отсутствуя целый год, думал, что отлучился всего на один день и одну ночь. За это ставшее «резиновым» время Боан успела родить Дагде сына. Она хотела назвать его Энгусом, что означало «Единственный», и дать ему прозвище Мак Ок, то есть «меньшой», потому что он был младшим сыном Дагды. Но главное, Дагда постарался до возвращения Элкмара переправить ребенка в другой сид, Бри-Лейт, где его отдали на воспитание некоему Мидеру, которому Дагда полностью доверял. Элкмар, ни о чем не подозревая, вернулся в ночь Самайна, уверенный, что не был дома не больше суток.

Но на этом история не закончилась. Прошли годы, и вот однажды в сиде Бри-Лейт товарищ по играм назвал Энгуса «бастардом». Он расспросил Мидера, своего приемного отца, и тот признался, что Энгус – сын великого Дагды. Энгус быстро сообразил, что это значит, и начал искать встречи с Дагдой, чтобы потребовать у него для себя владение. Дагда пришел в расстройство, потому что у каждого сида был свой правитель, но в конце концов решил передать ему сид Бруна-Бойне. Оставалось найти законный предлог, чтобы отстранить от власти Элкмара. И Дагда разработал хитроумный план, которому позавидовали бы даже монахи-молинисты[88], столь нелюбимые Блезом Паскалем.

Прихватив сына и Мидера, Дагда направляется в Бру-на-Бойне, куда они прибывают в вечер Самайна. Элкмар оказывает им самый радушный прием. Дагда отводит сына в сторону и говорит ему: «Этот дом прекраснее всех, что я видел в Земле Обетованной. Он стоит в удобном и красивом месте, на берегу Бойна, на границе пяти провинций! Будь я тобой, Энгус, я бы сделал этот сид своим: наслал бы на Элкмара чары, чтобы он немедленно оставил эти владения, передав мне власть над ними. Сейчас канун Самайна, а ты знаешь, что в ночь Самайна время не существует. Поэтому тебе достаточно попросить Элкмара отдать тебе Бру на одну ночь и один день; он так напился, что одна ночь и один день в Самайн равны вечности».

Энгус последовал советам отца, и по его просьбе Элкмар передал ему власть над Бру на одну ночь и один день. «Когда же этот срок прошел и Элкмар потребовал вернуть ему владение, Энгус наслал на него чары и приказал немедленно покинуть Бру и никогда не возвращаться. Едва услышав этот приказ, Элкмар вспорхнул легко, как птичка, спасающаяся от готовой прыгнуть на нее кошки».

Противиться чарам – волшебному заклинанию гейс – было так же невозможно, как отрицать, что ночь и день Самайна длятся вечность. Человеческое время, разделенное на дни и ночи, в священный праздник исчезало, возвращаясь в состояние, описанное в библейской Книге Бытия или в римских легендах о Золотом веке и царствовании Сатурна – доброго бога-защитника, антипода Крону, с которым он впоследствии вступил в борьбу.

Мы не знаем ни одной другой традиционной культуры, в которой понятие времени подверглось бы такому радикальному упразднению. Если принять подход, обращающий время в ничто, то отстранение от власти Элкмара выглядит вполне законным и не может быть оспорено, во всяком случае пока мы находимся в сиде, владении племен богини Дану, и в уникальный в году период празднования Самайна. В Ином мире, судя по всему, существующим параллельно с миром живых, не действует земная логика. Но и метафизика, свойственная Иному миру, тоже отличается от земной. В ее контексте мы внезапно попадаем в мир богов, героев и фей. Но, если разобраться, кто они все, если не мертвецы, сумевшие переселиться в другую вселенную, неподвластную человеческим законам? Получается, что христианское содержание Дня всех святых не так уж далеко отстоит от этой концепции упраздненного времени.

Глубинный смысл Самайна

Религиозная и светская жизнь кельтов была отмечена двумя главными датами – 1 ноября и 1 мая (или во всяком случае ближайшей к ним ночью полнолуния). Если Самайн знаменовал конец лета и наступление периода «темных месяцев», то есть зимы, то Белтайн, который праздновали около 1 мая, означал конец зимы и приход «месяцев света». Таким образом Белтайн – это антитеза Самайну, позволяющая нам лучше понять его глубинный смысл и разобраться, для чего он был нужен и как проходил.

На Белтайн стада выгоняли на пастбище, после чего приступали к очистке хлева не только от материальных нечистот, но и от возможного присутствия злокозненных сущностей, проникших сюда за «темные месяцы». Прощание с зимой сопровождалось всевозможными увеселениями; ближе к вечеру кельты жгли костры. Белтайн – праздник света, о чем говорит и его название: «огни Бела»; имя Бел – сокращенный вариант галльского Belenos («блестящий», «сияющий»). В необычном календаре кельтов-христиан, живших на Британских островах, костры в честь Беленоса часто отождествляли с пасхальным костром[89] или переносили на время солнцестояния и называли кострами святого Иоанна[90]. Кроме того, на Белтайн славили просыпающуюся природу и сажали Майское дерево (позднее превратившееся у англосаксов в Майский шест). Из этого ритуала родился обычай на 1 мая дарить друг другу на счастье ландыши[91]. Наконец, кельты радовались наступлению лета и устраивали в честь этого пиры с обильной едой и алкоголем, а также затевали всевозможные игры, по большей части сакрального характера[92].

Таким образом, Белтайн находится на противоположном полюсе от Самайна, хотя включает аналогичные элементы. Насколько нам известно, ирландские фении проводили лето – от Белтайна до Самайна – на открытом воздухе, занимаясь охотой и рыбной ловлей. Но в период от Самайна до Белтайна они переходили к «оседлости» и селились вместе с людьми. Можно сказать, что они, подобно медведям в берлоге, впадали в зимнюю спячку и восполняли запас энергии, потраченной летом. Разумеется, по поводу Белтайна так же устраивали пирушки, а сам праздник, как и Самайн, длился три дня и три ночи. Спиртное лилось рекой, но вот с едой дело