Эксперт № 01 (2013) - Эксперт Эксперт

Соответственно, органично из православного учения вытекают и важные вопросы благотворительности (как творения блага ближнему). Причем это также серьезный отдельный вопрос, где просто раздача денег и материальных средств нуждающимся далеко не всегда является творением блага, более важно дать работоспособному человеку условия и возможность приобрести это все своим трудом.

В истории православного предпринимательства есть еще один удивительный пример: это предпринимательская деятельность Почаевской лавры в 1907–1914 годах. Деятельность была организована архиепископом Волынским, (а им был в то время Антоний (Храповицкий) – выходец из дворянского сословия, в 22 года принял постриг, богослов и философ, участник Поместного Собора 1917–1918 годов, один из трех кандидатов на Патриарший престол. Впоследствии, после Гражданской войны, первоиерарх Русской православной церкви за границей), и его сподвижником архимандритом Виталием (Максименко). При лавре был создан банк «Почаево-Волынский народный кредит». Основной капитал банка состоял из членских взносов и займов от Министерства финансов, Главного управления земледелия и землеустройства и Главного переселенческого управления. Основным полем деятельности «Почаево-Волынского народного кредита» была выдача ссуд крестьянам на покупку земли и средств производства. Выдавая малороссийским крестьянам подъемные кредиты, банк вывел миллионы крестьян из-под экономической зависимости от польских диаспор и сделал Волынь зоной процветания и политической стабильности. В 1908-м Почаевская лавра устроила несколько потребительских магазинов, выписала во время случившегося неурожая из Челябинска 75 вагонов дешевого хлеба и тем понудила понизить цены на хлеб спекулянтов, которые пытались нажиться на людском горе.

Подводя итог вышесказанному, отметим, что православие дает каждому из нас неиссякаемый источник оптимизма. Наша вера жизнеутверждающая. Достаточно вспомнить слова митрополита Московского Филарета: «Пусть клевещут на истину; пусть ненавидят любовь; пусть убивают жизнь: истина оправдается; любовь победит; жизнь воскреснет» . В православии есть все, что необходимо для мотивации предпринимателя. При этом оно выводит эту деятельность на высший уровень служения ближнему и Богу. И в этом плане только такой подход является альтернативой деятельности олигархии без Бога, ненасытной, безнравственной, оставляющей после себя пустыню. Потому что это про них Господь сказал: «Горе вам, смеющиеся ныне…»

Верните человека за руль

Станислав Кувалдин

Сегодня мы живем в совершенно нехристианском государстве, в пока еще не христианской стране, которая, может быть, и готова стать христианской, но путь этот очень непростой. Одна из самых главных задач сегодня – вернуть себе человеческое, считает протоирей Алексей Уминский.

Протоиерей Алексей Уминский уже давно совмещает служение в церкви с активной просветительской и медийной деятельностью. Он нередкий участник разговорных передач на общественные и религиозные темы, выступал в роли автора и ведущего телепрограмм, в настоящее время ведет передачу «Православная энциклопедия». Он автор книг и богословских комментариев, в которых пытается донести до читателей понимание смысла самих понятий «вера», «церковь», «христианская жизнь». Его мысли далеки от гладких, казенных рассуждений, а потому часто оцениваются эмоционально. Впрочем, взгляды на роль религии и церкви в российском обществе и современном мире, порою нуждаются в подобной эмоциональной заостренности. Это, по крайней мере, позволяет оценить, насколько нам самим важно разобраться в этих вопросах.

— Как вы относитесь к понятию « постсекулярное общество», которое, по мнению ряда философов, описывает отношения светского и религиозного в современном мире?

— Мне кажется, в понятии «постсекулярный» есть нечто надуманное и неопределенное. Мы привыкли понимать слово «секулярный» как светский, нерелигиозный, а часто — антиклерикальный, вполне отдаленный по своему мировосприятию от религиозного сознания. Что такое постсекулярный мир? Он квазиотдаленный? Или два типа сознания смешались друг с другом и перестали осмысляться вообще как религиозное и светское?

— С тех пор как атеизм и общее стремление к светскости перестали восприниматься как единственно верное направление, грань между религиозным и светским начала стираться — взять хотя бы социологические опросы: респонденты могут ответить, что не верят в Бога, но признают себя православными.

— По-моему, дело не столько в новой форме сознания, сколько в бессознательном. Многие наши соотечественники перестали понимать значение слов. Когда мы называем мир секулярным, или религиозным, или постсекулярным, то должны как-то осмыслять его внутри себя. Сегодня же складывается общество релятивизма, где все относительно. Я — некий такой Понтий Пилат, который при встрече с Христом смотрит на него свысока и говорит: «Ну что есть истина?» Понимаете? Когда 75 процентов опрашиваемых говорят: «Мы православные», — но при этом не понимают, о чем идет речь, это еще не значит, что общество достигло новой стадии самоидентификации, самоосмысления. Напротив, общество до сих пор в самом элементарном смысле не знает ответа на вопрос «Кто я такой?».

— И кто вокруг меня?

— Кто вообще те люди, которые меня окружают. Что за страна, в которой я живу. Что за язык, на котором я говорю. Что за картины, которые висят в Третьяковской галерее, или вообще что значит «Третьяковская галерея». И так далее, и тому подобное. Сегодня можно говорить только об обществе, лишенном смысла. Об обществе людей, которые не научились вообще понимать, осознавать себя в элементарных понятиях человечества. И тогда говорить о религиозности или нерелигиозности, о выборе человека либо об отказе от этого выбора бессмысленно. Поскольку человек не сформулирован для самого себя, о чем-то большем говорить трудно. Самая беда, что к такому обществу и к такому человеку очень сложно обращаться даже с проповедью о Христе, потому что совершенно непонятно, к кому обращаться. И так же сложно обращаться с любой другой идеей, кроме какой-нибудь совсем уж архетипичной: «моя пещера», «моя дубина». Иные идеи такое общество, боюсь, вообще не способно воспринять.

— Вы имеете в виду новозаветный образ человека, который « ни холоден, ни горяч»?

— О, это слишком высокие понятия для современного общества. Вот как раз «ни холоден, ни горяч» — это, наверное, как раз то постсекулярное сознание, о котором вы говорите. Я не холоден и не горяч, мне на всех, по большому счету, наплевать. Моя позиция: хочешь в церковь — пожалуйста! И я с тобой могу пойти в церковь, мне даже интересно посмотреть, что там происходит. Я даже готов восхититься мыслью какого-нибудь вашего философа и со смаком процитировать, например, Бердяева, потому что я интеллектуал и мне есть что сказать. Но, с другой стороны, что бы я ни говорил, по большому счету, мне все равно. Завтра я от сказанного откажусь, потому что мне неинтересно. Постсекулярное сознание — это сознание такого выхолощенного всеядца, решившего, что самое главное — быть вне всего. И это он в себе бережно хранит.

Сейчас часто можно услышать, что мы живем в православной стране. Когда-то давно эта страна действительно была православной. Но теперь это другое пространство и другое сознание. Со всеми нами произошло страшное, я назвал бы это расчеловечиванием сознания. Вернуть себе человеческое — одна из самых главных наших задач. Государство этим заниматься не будет, ему выгодно недочеловеческое общество: им легко манипулировать, оно живет инстинктами толпы, не задумывается о будущем. Для спокойствия ему достаточно небольшого количества пропитания и каких-то самых низменных удовольствий. Церковь, которая пытается взять на себя очень высокие смысловые задачи, рискует быть не услышанной. К кому мы обращаемся, с кем говорим — неизвестно.