Эксперт № 01 (2013) - Эксперт Эксперт

Логической связкой между православием и мракобесием выступает статистика. По некоторым данным (не так важно, как они получены и насколько верны, — важнее, что их цитируют), в стране 80% людей считают себя верующими. Понятно, что большинство — православные. Это большой процент для секулярной страны, и эту ситуацию обозначают как «мракобесие».

Однако к ситуациям, когда статистика выступает в качестве логической связки, правильнее будет относиться с подозрением.

Например, многие верующие относятся с осуждением к тем событиям и мероприятиям, которые считаются делом рук мракобесов. Мракобесие грозит всем вменяемым людям, в том числе религиозным, — вряд ли все верующие согласятся, что им по пути с мракобесами. Так что простого разделения на ваших и наших не выйдет, и опять получается, что понятие «мракобесие» используется для того, чтобы люди посильнее озлились и крепче били.

Проще говоря, если убрать нечестно выстроенное и идеологизированное понятие, выяснится, что выступающие против мракобесия очень различны меж собой, предельно различны. Сторонники славянского язычества, скажем, выступающие именно против православия, за Род и Кровь, — это одно. А ученые, озабоченные падением уровня образования и тем, что государственные институты все чаще занимают антинаучные позиции, — это другое. А приверженцы воинствующего атеизма — третье. Не стоит забывать, конечно, что и внутри православия наличное православное мракобесие осуждается. И так далее. И важно всех этих первых и третьих различать, и им бы самим очень важно найти слова, которые бы их убеждения не маскировали в рамках общей дурно пахнущей смеси, а различали.

И все же что-то происходит, напряжение нарастает — в чем же причина?

Кажется, негодуют совсем не против того, что в самом деле происходит. Если отбросить все фальшивые причины негодования, вызванные незнанием, непониманием, невежеством, личными мотивами, то останется, насколько можно понять, довольно простая ситуация.

Происходит изменение идеологической политики государства, непривычное и незаконное. Государство нарушает собственные законы и ожидания многих своих граждан. Эти изменения вызваны определенными частными интересами правящих групп. Вместо того чтобы разбираться с неправовыми действиями, которые совершают государственные чиновники самого высокого уровня и по их указаниям — крупные социальные институты, вместо того чтобы принимать исправленные законы и следить за практикой законоприменения — начинают обращать недовольство на православных.

В самом деле, когда карта сама идет в руки, не многие будут так честны, чтобы отказаться, — и некоторые православные одобряют вроде бы выгодные для православия изменения внутренней политики. Но это короткая игра, рассчитанная на короткие сроки, и вряд ли такую стратегию можно назвать умной. Однако насколько умно ведут себя некоторые православные — дело их и их единоверцев, а у общества вопросы в данной ситуации могут быть лишь к тому, кто в самом деле должен представлять общие, а не особенные интересы, то есть к государству. Стоит привести государство хоть в относительный порядок и в приличное состояние, как ни от какого мракобесия и следа не останется — а будет лишь ряд решений свободных граждан, которые могут строить себе храмы или проводить просветительские лекции, насколько это не нарушает законов и общественного порядка. Однако вот тут загвоздка: ладно мракобесие, это никакой не противник, а одна пустая пугалка, а вот что с государством нашим многострадальным делать и как его в среднеприличное состояние привести? Вот это в самом деле задача.

В связи с проблемой «роста мракобесия» и иррационализма вменяемые действия практического характера могут быть только одни — публичная огласка неправовых актов, детальное отслеживание правоприменения, дискуссии с госчиновниками, судебные иски к государственным учреждениям. К православию и какой-либо другой религии вся эта кампания большого отношения не имеет.

Заключение: ты за кого?

Когда две крупные силы всерьез дерутся и кто-то говорит, что это их дело, а людям лучше подальше держаться, он рискует получить с обеих сторон. Мол, так кто ж прав на самом деле? За кем окончательная правда? Что за двурушничество? Либо мы правы, либо они. Отвечай!

Видите ли, дело в том, что тут не важно, кто прав. Самым ценным является человеческая свобода. От того, за кого лично я, ничуть не меняется ситуация моего соседа: я ему не указ. Война этих лагерей мне не нравится, потому что ущемлена свобода, ведь обе стороны воюют нечестно и к свободе не чутки. Каждая сторона с радостью захапала бы под себя образование — чтобы лишить людей выбора, доказать свою правоту с самых ранних лет. Каждая сторона расписывается в презрении ко всем инакомыслящим и действует вполне тоталитарно. Мне это не нравится. Причем наука и религия ведут себя так, будто они тут одни, стремятся нацело поделить поле мировоззрений, чтоб не было мысли, будто может быть что-то еще. Это тоже не слишком приятно.

Вопрос первенства между наукой и религией должен решаться внутри людей, а не между ними. Там, где «между» — в обществе, — не должно быть принуждения в мировоззренческих вопросах. А сейчас оно есть. Можно возмущаться появлением священников в школах — ровно до тех пор, пока не придется признать: а до сих пор образование было атеистическим. Принудительность и к клерикализму, и к антиклерикализму крайне неприятна.

Что является мракобесием — решается не содержанием, а формой посещения. Если взрослые люди свободно собираются на лекцию, то здесь нет ничего мракобесного, не важно, это религиозная лекция, научная, или антирелигиозная, или антинаучная. Если группу людей принуждают посещать ту или иную лекцию, она — мракобесная, не важно, пусть ее содержание — опровержение мракобесия.

Отсюда понятно, как следует относиться, например, к клерикализации армии или государственного аппарата.

Наука не касается вопросов религии, это ненаучные вопросы, наука не решает их «отрицательно», она просто ими не занимается. Столкновение религии и науки происходит не «за знания», они сражаются за людей: кому будут верить люди. Тут надо уточнять, кто же сражается — скажем, не наука, а научное мировоззрение, что совсем особое дело. Но в любом случае это борьба за власть, и взрослые люди сами могут решать, кому они подчиняются, или остаться анархистами в этом вопросе.

Взрослые могут решать. В этой формуле присутствует некоторое лукавство. Как знает каждый, они не могут. В подавляющем большинстве взрослые совершенно не способны разбираться ни в науке, ни в религии. Они верят в бессмысленные формулы («каждое живое существо изначально способно отличать правду от лжи», «народ не обманешь», «уже здравый смысл подсказывает…»), они что-то себе решают, но их решения не имеют никакого смысла, это бессмысленное курлыканье, а не мысли. Но все же они могут решать. По факту: идти или не идти, соглашаться или нет. Что они принимают решения на недостаточных основаниях, бессмысленно и обычно беспощадно — это другой вопрос. На взрослых людях уже можно ставить крест — все, ничего уже не сделать. Они уже свободны, то есть уже отдали свою свободу мысли какой-то партии.

Человеческая свобода рождается в муках сомнения и умирает в момент выбора или голосования. Такой у нее жизненный цикл.

Однако это касается взрослых людей. А как быть с теми, кого принуждают по необходимости? Проблема образования подразумевает — до некоторой степени — принудительность. Чему же можно учить детей, чтобы это не было мракобесием? Как это сделать в условиях равноценности мнений?

Пожалуй, для начала — не врать.

На фоне этой непрекращающейся войны, взаимных возмущений, ярости и пожеланий смерти я бы сказал, что вопросом тут является совсем не то, о чем спорят. Вопрос в том, как построить свободное образование.