Далеко ли до Вавилона? Старая шутка - Дженнифер Джонстон

Он взял газету и снова укрылся за ней. Руки у него дрожали.

Мать вытерла салфеткой уголок рта, убирая все следы особого меда и орехового сухарика.

— Ты был очень бессердечен, милый, но я тебя прощаю. Пойдем. Позволь, я уложу твои вещи.

Она встала, подошла ко мне и приложила прохладный палец к моей щеке. Я отмахнулся от него, как от мухи.

— Позволь, я помогу тебе.

— Я беру только зубную щетку.

— Какой ты смешной.

— Да.

Я встал.

Отец за газетой высморкался.

— Ну, — сказал он, — если ты решил ехать, то, конечно, чем скорее, тем лучше.

— Разумеется.

— Жаль, что ты не будешь на открытии сезона.

— Да.

— Для Мод я что-нибудь подберу. Давать ей Морригану ни в коем случае не следует. Она разорвет ей весь рот. Возможно, я возьму ее сам.

— Я был бы очень рад.

— Мммм.

Он внезапно встал и пошел к двери.

— Твой дед был военным. Не могу сказать, чтобы это ему что-нибудь дало. Когда соберешься, я буду у себя в кабинете. Ты решительно отказываешься от автомобиля?

— Решительно.

Я слышал, как он прошел через холл. Я слышал, как он открыл и закрыл дверь кабинета.

— Я так тобой горжусь, — сказала мать у меня за спиной.

Я засмеялся и пошел наверх укладываться.

Уложив зубную щетку и белье в коричневый кожаный чемоданчик, я сел на край кровати. Во все ящики и в высокий шкаф красного дерева положат нафталинные шарики, потом забудут открыть окна, и вскоре комната станет безликой. Что к лучшему. Если я когда-нибудь и вернусь в нее, то совсем другим человеком. Открылась дверь, и вошел отец. Он секунду смотрел на меня, а потом сказал:

— Мне необходимо кое-куда съездить.

Я кивнул. Он протянул мне пачку банкнот.

— Да. Необходимо съездить. Одно непредвиденное обстоятельство.

— Ну, конечно, папа.

— Возьми. Это все, что сейчас есть в доме. Но я пришлю тебе еще.

— Спасибо.

Я взял деньги и продолжал держать, не зная, что с ними делать.

— Не ограничивай себя. Все, что тебе понадобится…

— Спасибо.

— Мне надо уехать. Я не в силах сидеть здесь и ждать.

— Я понимаю.

— Твоя мать захочет проститься с тобой наедине. Я настаиваю, чтобы ты был с нею ласков.

— Хорошо.

— Спрячь деньги как следует. Ты их потеряешь.

Я сунул пачку в карман пиджака.

— Не потеряю.

Он опустил два пальца в карман жилета и извлек свои золотые часы.

— Ни тебе, ни мне сентиментальность не слишком идет. Будем считать это данью традиции. Часы моего отца. Балаклава и прочий вздор. Возьми их, ради бога возьми. Он великолепно ездил верхом. Настоящий великан. Солдатом он, я убежден, был никудышным. Во всяком случае, умер он в своей постели. Теперь они твои. А мне карманные часы больше ни к чему. Весь дом полон настенных и напольных, черт бы их побрал. Тикают повсюду. Спрячь их.

Они были теплыми. Хранили теплоту его тела. Я положил их в тот же карман, что и деньги.

— Мой охотничий костюм я отдал бы Чарли Бреннану и сделал бы его доезжачим.

— Бреннану?

— Он ничем не хуже остальных.

— Хорошо, я подумаю. Ну, и… Ты уложил вещи?

— Только зубную щетку. Какой смысл…

— Разумеется.

— Жаль, конечно, пропустить начало сезона.

— Наверстаешь в будущем году.

Я нагнулся, взял чемоданчик и протянул ему руку.

— До свидания.

Он пожал ее.

— До свидания, мой мальчик. Не слишком… э… увлекайся всякими глупостями.

— Я буду писать.

— Да. Извини, что я тебя не провожаю.

Я ушел, а он все стоял там.

Мать ожидала меня в гостиной. Едва я вошел, она протянула мне навстречу руки великолепным театральным жестом. Я направился к ней. Пол словно растянулся на милю. Наконец я оказался перед ней, и ее руки, как две птицы, вспорхнули мне на шею, и она притянула мое лицо к своему. Я поцеловал одну щеку, потом другую. Но она продолжала держать меня. Я поднял руку и расцепил ее пальцы. Глаза у нее светились синим торжеством.

— Ты приедешь навестить нас в мундире, не правда ли?

— Мама, перед отъездом мне необходимо сказать вам одно.

— Что же?

— О том, что вы сказали вчера вечером.

Она улыбнулась мне.

— Так говори же, милый.

— Я не верю вам. И никогда не поверю.

Она засмеялась.

— Поторопись, милый. Ты опоздаешь на поезд.

Я повернулся и пошел к двери. Обратный путь был не таким долгим. Она сказала мне вслед:

— Пиши! Непременно пиши! Я так буду ждать твоих писем.

В холле меня окружили слуги, пожимали мне руки, поглаживали по пиджаку. Миссис Уильямс, кухарка, всхлипывала в большой голубой платок. Да, новость разнеслась стремительно.

— Увидимся на рождество. — Больше я не нашел, что сказать, сбежал с крыльца и сел в автомобиль. Я опустил стекло, чтобы вдохнуть торфяной дым, чтобы успеть деть двух лебедей, покачивающихся на озерных волнах.

Далеко ль до Вавилона?

Странная мысль для подобной минуты.

Сто три мили, говорят, сэр.

Только эти строчки крутились в моем мозгу. Нелепый спотыкающийся стишок, которого я не слышал с детских лет.

Я туда успею к ночи?

Пока мы ехали по аллее, перед нами все время вальсировали палевые листья каштанов.

И воротитесь назад, сэр.

Следующие полтора месяца я провел на берегах Белфаст-Лоха, учась быть солдатом. Это походило на какую-то сумасшедшую детскую игру, только правила полагалось соблюдать со всей серьезностью. Джерри оказался прав: никому и в голову не пришло, что я могу быть чем-то, кроме офицера. Я отрастил усы, чтобы придать лицу хоть какую-то солидность, чтобы спрятать мой нежный детский рот, а может быть, просто чтобы иметь причину улыбнуться всякий раз, когда я смотрелся в зеркало. Ничего хоть сколько-нибудь заслуживающего упоминания не произошло вплоть до первого декабря, когда майор Гленденнинг прислал за мной и объявил, что на следующий день я отбываю с ним на фронт. Затем он долго сверлил меня взглядом над своим полированным письменным столом. Мне оставалось только сверлить его взглядом в ответ. Его лицо было словно обтянуто лакированной кожей, которую тщательно содержат в порядке. Его руки умели лежать перед ним на столе в полной неподвижности, словно были просто еще двумя принадлежностями письменного прибора. Он имел обыкновение откусывать крупными блестящими зубами кончик каждого слова, выходящего из его рта. Он выглядел человеком, который постиг все тонкости контроля над собой.

— Судьба послала мне, мистер Мур, — сказал он напоследок, — такой букет никчемностей, какого я в жизни не видел: неграмотные крестьяне, хулиганье и вчерашние школьники. Тем не менее я намерен сделать из вас настоящих солдат.

Я это уже слышал. На протяжении полутора месяцев он раз в неделю обрушивал на нас свои тирады. И я знал, что отвечать не следует.

— Сделать все возможное. Ничего другого нам не остается. Постройте своих людей ровно в девять.

— Есть, сэр.

Я не понял, отпустил он меня или нет. А он приподнял одну из своих рук со стола и что-то написал на листе бумаги. Потом снова посмотрел на меня или, вернее, сквозь меня.

— Вы откуда-то из-под Дублина?

— Примерно, сэр.

— По пути мы захватим там еще парочку никчемностей. Если хотите, можете часа на два съездить повидаться с родными.

— Благодарю вас, сэр, но я предпочту не ездить.

— Как угодно.

— Я предпочел бы обойтись без этого, сэр.

Он записал на листе еще что-то.

— Можете идти.

— Благодарю вас, сэр.

Когда я подошел к двери, он меня окликнул!

— Мистер Мур!

— Сэр?

— Будьте общительнее, мистер Мур.

— Общительнее, сэр?

— Я сказал именно это. Я слежу за вами всеми. И у меня создалось впечатление, что вы считаете себя выше остальных.

— Нет, сэр.

— В таком случае, почему вы не общительны?

— Я как-то об этом не думал, сэр.

— Не думали?

— Я не знаю, что сказать, сэр.

— Беда подобных войн в том, что в армию идут совершенно неподходящие люди. Бесхребетные.

— Мне очень жаль, сэр, если я подал вам повод к неудовольствию. Я был бы рад служить рядовым.

— Идиотизм.

Он разорвал лежащий перед ним лист и бросил в корзину для бумаг. У меня возникло ощущение, что он каким-то образом адресовал это движение мне.

— Просто возьмите себя в руки и общайтесь. Можете идти. Постройте своих людей в девять и помните, что я сказал.

Я закрыл за собой дверь. Капельки пота выступили у меня из-под корней волос и поползли по лбу. Дежурный сержант ухмыльнулся мне. Я вытащил из кармана платок и вытер лоб. Сержант подмигнул. Я кивнул ему, стараясь сохранить достоинство.

Джерри околачивался около двери. Я в первый раз увидел его не в строю с тех пор, как мы завербовались. Он отдал мне честь. Его постригли, заставили немножко подтянуться, но настоящим солдатом он не выглядел. Мы пошли рядом по дорожке к офицерской столовой.