Книжные черви 3 - Фаусто Грин

особо не смог разрулить произошедшее. У меня есть пара идей, как попытаться вытащить вас из всего этого, но для этого нам понадобится живой Ленский или кто-то из Непримиримых.

– Живого Ленского ты не получишь, – отрезал Женя.

Родион изогнул бровь. Он недолго знал Онегина, но большую часть времени тот казался ему истеричной размазнёй. Сейчас это был либо очередной приступ истерики, либо за время скитаний в Стрелке что-то надломилось.

– Я слишком долго противился его смерти, и посмотри, к чему это привело. Я ужасный человек, Родион. Я виноват во всём, что случилось. Я потерял Машу, из-за меня погибли Виолетта и Остап, мы потеряли ожерелье, и всё из-за меня! Всё потому, что я не смог убить его. Что-то во мне противилось тому, что Владимир стал таким, я не верил в это. Он мог быть лучше. Но в нём не осталось ничего человеческого. Так что теперь лучше будет убить его.

– Убить… Нам нужен повод, Женя. Одних людей, которых хотим сохранить для себя, как любимую вещь, мы оправдываем, верим, что в них есть что-то хорошее. Других… напротив. Найдём сотни причин, почему они недостойны жизни.

Родион закашлялся. Приступы становились чаще. Он быстро вытер кровь с губ. Но Женя заметил.

– Это эта твоя болезнь?

– Вроде того. Это не совсем обычный туберкулёз. Неправильный призыв имеет ряд неприятных последствий. Я должен платить своим здоровьем за ту силу, которой владею. И чем чаще её использую, тем меньше мне остаётся жить. Я боюсь, что ещё пара-тройка раз, и всё кончится.

– Но ты можешь её не использовать! Продлить жизнь!

– Не могу, Женя. Моё тело уже разрушается. Обратного процесса нет. Док перепробовал много вариантов. Не помогло ничего. Это не страшно, если всё получится. Я вернусь обратно. Я вернусь к Сонечке.

– А если нет?

– Такова жизнь. Но, возвращаясь к вопросу о Ленском, я понимаю, что ты хочешь его смерти, но в нашем случае он может быть полезен живым. А когда разберёмся с ним, вернём ожерелье, мы все уйдём обратно, и его смерть не будет нести критичных последствий.

– Зачем сохранять ему жизнь?

– Мы заставим его признаться в убийстве. Не только Виолетты. Всех остальных творцов. Не важно, он ли убивал или его дружки. Серийный убийца. Полиция получит виновного, а вы – оправдательный приговор. Да, тебе он может и не нужен, но подумай о девочке.

Онегин ударил кулаком по стене.

– Я и так думаю. Ношусь здесь по округе, как бешеный пёс. По крупицам собираю информацию. Ищу её. А вы сидели всё это время в Москве сложа руки. Я, конечно, понимаю, что вы и до этого не очень-то хотели спасать её, и всё, что вас волновало – это чёртово ожерелье…

Раскольников равнодушно снял кастрюлю с рагу с печи и поставил на стол. Затем начал как ни в чём не бывало накрывать на стол.

– Оси больше нет, чтобы придумывать планы. Я посмотрел, над чем он работал. Что ему удалось найти. И он явно зашёл в тупик. Так что придётся действовать топорно и быстро. Но на холодную голову. – Родион попробовал варево и поморщился: холодное, надо ещё погреть.

– Я и не собирался врываться и всех стрелять в усадьбе. Это было бы безрассудно.

– А до этого тебя не смущало так делать, – непроизвольно вырвалось у Раскольникова. Но Онегин шутку не оценил. – Давай поедим, и ты мне расскажешь, что удалось разузнать.

…Онегин рассказывал долго. Как сначала он отправился в квартиру Остапа и забрал все записи, которые касались предположительных мест нахождения Непримиримых. Как искал по Москве, но каждый раз его ждала неудача. Как он пошёл на отчаянный шаг и выбил информацию у Карамазова. Как добирался сначала до Саратова, затем до Перми автостопом. Как не дал ограбить на дороге фуру. Как он учился думать, а потом говорить и действовать, как ставил себя на место Бендера и думал, как бы думал тот.

Наконец, как добрался до Екатеринбурга, бродил по местным кабакам в поисках «элиты», которая могла хоть что-то знать про усадьбу. Родион слушал и искренне удивлялся. Как же иначе начинало работать человеческое сознание в экстремальных ситуациях! По крайней мере, Раскольников искренне надеялся, что всё было так, как рассказывал Женя, а не так, что он каждого избивал, пытал и ранил, выбивая информацию.

– Ну, ты, конечно, и мамкин аутло!.. – полувосхищённо-полунасмешливо резюмировал он, когда Евгений закончил свой рассказ.

– Кто? – не понял Онегин.

– Вне закона. Бандит и разбойник. Устроил тут настоящий Дикий Запад, ковбой. Давай только не будем грабить поезда и банки.

– А как насчёт тех, кто сам грабит банки? Кажется, это справедливо – воровать у тех, кто сам ворует у людей и живёт нечестно, – медленно проговорил Онегин, накладывая остывшее рагу.

– А, ну так это уже не Дикий Запад, а Шервудский лес, – расплылся в улыбке Родион. – И тем не менее внимательно слушаю.

Глава 33

С момента столь внезапного визита Онегина постыдно полученные ранения Ивана всё ещё давали о себе знать. Трость, некогда бывшая красивым аксессуаром, превратилась в неприятный атрибут. Карамазов понимал, что, скорее всего, навсегда останется хромым.

Путь от кабинета до спальни Иван преодолевал без трости, однако более протяжённые расстояния были для него проблемой. Иван ненавидел, когда кто-то знал о его проблемах, Княжна же стала свидетелем его беспомощности практически с самого начала. В день визита Онегина она планировала серьёзно поговорить с Инквизитором на тему того, что произошло в Барвихе, в частности об улучшении качества командной работы Непримиримых. Однако вместо скандала наткнулась на Ивана, которого на носилках грузили в машину работники скорой помощи.

Мери бросилась следом. Представилась девушкой пострадавшего, и ей позволили ехать с ним до больницы. Трясясь в медицинской «Газели», Княжна только и выдала:

– Надо тебе ноги сломать, чтобы ты больше ни во что не вляпывался!

– Прости, милая, но тут тебя опередили, – горько рассмеялся в ответ Иван.

На огнестрельные ранения врачи обязаны были вызвать полицию. Немного поразмыслив, Иван дал показания, что нападавшего не знает и что из дома пропали деньги и ценные вещи. Разбираться с тем,