Изгнание Изяслава - Игорь Росоховатский

"…Всемогущий Бог да озарит сердца Ваши и да переведет Вас от благ временных к славе вечной".

Феодосий поднял взгляд на князя:

– Что же брат Дмитрий ответил папским легатам?[47]

– Сказал, поразмыслю. Знаешь сам:с папой надо речи вести мягко, изъявить на словах покорность.

– Нет! Твердость нужна! – воскликнул Феодосий. – Ибо сказано:"Хищники не вниидут в царствие небесное, ежели не возвратят похищенного". Папа и есть наибольший хищник, лютый, аки тигр. С ним нельзя мягко. Слово из крицы[48], надо отковать!

– Папа обещает помощь против степи, – возразил князь. – А врагов, опаснее половцев, у нас нет…

Феодосий был уверен, что князь ошибается, что сейчас он смотрит лишь себе под ноги. А властитель должен уметь окинуть единым взглядом сегодняшнее и прошлое, чтобы проникнуть мыслью в будущее. Князь должен знать, что есть враги сильные, но сила их быстро иссякает; есть и такие, чья сила в будущем пополнится, да злость убудет, – значит, с ними союзничать можно. И зачастую опаснее не тот враг, что хочет твой дом поджечь или разграбить:злость пройдет – и намерение изменится, а тот, кто желает хозяином стать над твоей душой. Тогда твой дом в любое время станет его домом. И ты сам, и все, что имеешь, и вся сила твоя, и все помыслы твои – в его распоряжении. Для земли Русской папа сейчас опаснее степняков. Кто хочет в земле своей сам править, не должен принимать от него помощь. Неужели князь не понимает этого?

– Половцы надвигаются силой неисчислимой, – продолжал Изяслав. – Их ханы ищут союзников среди соседей наших. Да и не только соседей. Боюсь, найдется и у нас князь, что захочет с помощью половцев стол у меня отнять. Разве не случалось подобное, разве сие не записано в летописях? А папе можно уступить в малом, а зато себе оставить большее…

– Сунь палец – враз руку отхватит, – сурово проговорил Феодосий. Ему бы лишь уцепиться за что-то, а там он себя покажет.

– Может, и прав ты, святой отче, но тогда следует хотя бы начать переговоры и вести их, пока главная опасность не минует.

Феодосий вскочил, воздел руки, словно внезапно вырос, стал высоким, могучим.

– Папа опасней половцев, княже. Половцы придут и уйдут, аки огонь. А папа придет и останется навеки.

Они беседовали долго. Настойчиво и неутомимо игумен наставлял князя, уговаривал и скрывал угрозу за ласковыми словами.

Они договорились, что завтра, когда состоится второй разговор с римскими послами, Феодосий посетит князя и окажет ему духовную поддержку.

Беседа закончилась. Но дождь не дал Ярославичу отбыть. Пришлось остаться в монастыре на ужин.

Игумен усадил Ярославича рядом с собой за длинный дубовый стол, здесь же уселись монахи и дружинники. Перед воинами поставили дымящуюся дичь, перед монахами – лишь сырые овощи, хлеб и воду. Феодосий же и до овощей не дотронулся – запивал тоненькие просвиры ключевой водой.

Для князя и воинов он приказал подать мед. Келарь ответил, что меда нет.

Игумен неодобрительно поглядел на толстого келаря, известного упрямца. И вдруг у него появилась мысль – проучить брата Феодора. Он что-то прошептал на ухо князю, а тот – сидящему около него Изяславу-отроку. Воин незаметно выскользнул из-за стола и прокрался в клеть, где стояли пустые корчаги из-под меда и полные, привезенные князем.

Монахи не подавали виду, что следят за перепалкой игумена и келаря. Но их быстрые косые взгляды были достаточно красноречивы. Феодосий насупился и сказал келарю:

– Неверящий Фома – что скот без ума. Ступай в клеть и найдешь мед в корчаге.

Келарь по обыкновению заупрямился. Феодосию пришлось потратить немало сил, прежде чем келарь пожал плечами – ничего не могу поделать, иду, но не верю – и пошел в клеть. Он наклонился над корчагой, которую еще полчаса тому назад видел пустой, и остолбенел. Сосуд был наполнен до краев янтарным медом.

С возгласом удивления и восхищения перед чудом келарь упал в ноги игумену. Феодосий возрадовался, увидев такое раскаянье. Он поднял келаря с земли и усадил по другую сторону от себя. Монахи с благоговейным трепетом взирали на своего игумена, а он думал:"Господи, владыко всесильный! Отчего сам не заботишься о славе своей? От чего я, червь ничтожный, должен творить за тебя чудо?"

Вслух же молвил:

– Не по нашему хотенью, а по Божьему изволенью. Воистину, десница Господня – чудотворна!

Изяслав-дружинник посмотрел на свою правую руку, липкую от меда:"Так это и есть десница Господня?"

5

Как-то на рассвете возвращался Феодосий от князя. Он изрядно устал от душеспасительных бесед и дремал в одноместном княжеском возке. Возок плавно покачивался, убаюкивал. Игумен вновь переживал сегодняшнее пиршество, прием папских послов. Какие злобные искры засверкали во взорах легатов, когда увидели рядом с князем Феодосия… Поняли, зачем он здесь. Но еще страшнее был их ответ на отказ князя. Они не вздрогнули, не закричали. Наоборот – смиренно притенили глаза ресницами и произнесли в один голос:

– На все воля Господня.

Феодосий хорошо понимал, что означает "воля Господня". Папа присвоил себе сан, равный апостольскому. Он направляет длинные руки своих слуг. А в тех руках – бич коварства, яд клеветы, нож измены. Игумен советовал князю поестеречься. Ярославич испуганно глянул на черноризца. На лбу князя сошлись морщины раздумья. Если послушаться папу, он поможет вступить в союз с иноземными властителями-католиками. Вместе с ними легче будет отражать несметные полчища степняков. Но и Феодосий прав:папа ничего не делает даром. На каких же весах взвесить, кто опаснее для Русской земли и власти Ярославичей – папа или половцы?. .

Игумен печерский ехал в тревожном настроении. Делу, в которое он вкладывал всю свою жизнь, грозила опасность. Он нуждался в утешении и словно снова увидел лики икон, созданные в печерах лучшими художниками, свитки пергамента, десятки книг, списанных монахами, широкие листы летописи, составляемой великим Никоном.

В разные концы Русской земли разошлись послы Феодосия, странствующие монахи. Среди них был и любимейший брат Кукша, немало потрудившийся для обращения язычников в православие. Труды Кукши увенчались щедрыми плодами. Сотни язычников пришли в лоно Христианской церкви. "И хотя теперь его нет среди нас, – думает игумен, – хотя он вкушает блаженство в райских кущах, крестники продолжают его дело. И вместе с ними он опять живет среди нас…"

У Феодосия от долгого сидения затекла нога. Он уселся поудобнее. Теперь игумену видно возницу, сидящего верхом на коне. Он что-то напевает себе под нос, чтобы не уснуть. Это – слуга княжьего дружинника Изяслава, бывший новгородский челядин Верникрай. "Говорят, будто он превосходный древосечец, – думает игумен. – Надо поручить ему сделать дверь для церкви".

Время от времени Верникрай оборачивается. Игумену кажется, что возница с любопытством и почтением глядит сквозь полуоткрытый верх возка на черноризца. "Верникрай не знает, кого везет, – мыслит игумен. – Но и простой монах вызывает в нем чувство уважения. Он готов свой живот положить за меня. Простая чадь – верное стадо наше".

От этих мыслей игумену становится спокойно, дремотно. Он опять закрывает глаза и откидывается на подушки.

Внезапно возок останавливается. Возница слезает с коня и заглядывает к игумену[49]. Их взгляды встречаются. Феодосий ласково улыбается – очевидно, древосечец хочет спросить, удобно ли ехать святому отцу. Игумен слышит:

– Черноризче, ты вечно нероба, а я всегда в трудах. И сейчас не могу сидеть на коне. Я отдохну в возке, а ты сядь на коня. Так будет по правде.

Глава VIII

НА ТОРКОВ!

1

Всадник в кольчуге и островерхом шлеме скачет по Подолию. Он поднимает на длинном копье, чтобы все видели, вить – горящий обруч, свитый из луба, лубяную гривну. Завидя ее, женщины с плачем прижимают к себе ребятишек, кого-то проклинают, о чем-то молятся. Мужчины угрюмо глядят вслед всаднику и направляются по своим дворам. Там одни седлают коней, другие достают боевые топоры на длинных держаках, дубины. Остальные спешат за оружием на гору, в княжий двор. Всадник, несущийся с витью по Подолию, – витский, вестник войны.

Увидел витского и Славята, сплюнул с досады через правое плечо и начал собирать в дорогу одного из своих захребетников – Грома. "На черта собралась дружина, – думал Славята, – все эти бояре и отроки, если они сами не могут управиться с врагом, без помощи воев? Их кормят за охорону, а они? Жрут, пьют, гуляют, а как дело делать – так подавай других! Дармоеды!"

Знал Славята, что многие бояре, которые должны были бы сейчас идти на торков, осели в своих наделах маленькими князьками. Расползается княжья дружина, а воюет простой люд. Расплачивается за боярские забавы не только потом, но и кровью.