Первая в списке - Магдалена Виткевич

после того, как встала, выпила кофе и выкурила две сигареты, купленные на обратном пути из больницы, я потянулась к телефонной трубке.

– Мама, все кончено, – сказала я спокойно.

– Дитя мое. В жизни так бывает, люди приходят и уходят. Это ждет каждого из нас.

– Мама, она забрала с собой моего ребенка.

– Детка, что ты говоришь? – не могла сдержать эмоций мама.

– Сегодня ночью… я была в больнице. Уже не было что спасать, – говорила я сквозь слезы.

– Я еду к тебе.

– Нет, мама. Я хочу побыть одна. Я должна побыть одна.

Я повесила трубку и закурила еще одну сигарету. Вот тогда я и начала курить. Курение помогало снять напряжение. Как все просто. Хорошо, что я не додумалась до чего другого – алкоголя или наркотиков. В той ситуации скатиться до них было проще простого.

Я решила продать дом. Дала объявление, и мой план стал медленно обретать формы. Моя типичная реакция: сначала впадала в отчаяние, а потом что-то «вставляло» меня в режим работы. Так было и сейчас. Я не хотела, чтобы мне кто-то помешал. Я решила полностью изменить свое окружение. Продать дом, найти работу, желательно подальше от всех печалей и забот, от мест, которые были у меня связаны с болью.

Я хотела начать все с нуля. Я знала, что будет нелегко. Но, как всегда, думала, что уже хуже быть не может. И похоже, тогда я наконец-то оказалась права, потому что теперь жизнь стала помаленьку налаживаться. А может, я просто научилась жить, менее эмоционально смотреть на многие вещи? Я знала, что ни в чем нельзя быть уверенным. Ну, разве что в смерти.

Я полночи проискала работу. Просмотрела все объявления, достала все газеты за прошлую неделю. Имея диплом экономиста, ты в общем-то мало что умеешь. А где ты приземлишься через десять лет, на самом деле зависит от твоей первой работы. Мне повезло. Нашла работу в Варшаве. Достаточно далеко, чтобы убежать. Помощник директора по связям с общественностью в одной из фирм, занимающейся мобильной связью. Они наверняка легко могли мне отказать из-за отсутствия опыта работы. Но обошлось. Может быть, им понравился мой английский, а самому боссу – моя большая грудь и мои длинные ноги. А что? Если тебе сам Бог дал такие козыри, грех с них не зайти.

Даже не пришлось ехать на собеседование в Варшаву, потому что оказалось, что мой будущий босс находится в отпуске у моря и с удовольствием пригласит меня на кофе. Как-то не очень по-деловому это прозвучало, ну да ладно. Короче, пришла я в кафе…

Невысокий мужчина в приличном костюме тут же смерил меня взглядом. Когда мы поздоровались и обменялись всеми необходимыми любезностями, он спросил:

– Почему именно Варшава?

– Потому что Варшава настолько далеко от моего дома, что у меня появляется оправдание не приезжать сюда на каждый уик-энд, – ответила я честно.

– Вам здесь так не нравится? – удивился он.

– Скажу вам честно: хуже быть не может.

– Мужчины?

– О, не только. Мужчины, женщины, дети, молодые, пожилые – я должна изменить все.

Затем он спросил меня, достаточно ли я пунктуальна, старательна, даже расспрашивал о взглядах на какие-то щекотливые темы, чего, наверное, не должен был делать. А еще он спросил, есть ли у меня где остановиться в Варшаве. И сказал, что для начала корпорация что-нибудь придумает. Он развернул передо мной такую райскую картину моей будущей работы, что мне захотелось поскорее приступить к ней. Да не просто поскорее, а сразу.

Мне повезло. Через две недели он сам позвонил мне и спросил, с какого числа я могла бы начать.

– Да хоть с завтрашнего дня, – пошутила я. – Не знаю только, успею ли добраться.

– Тогда мы приглашаем вас выйти на работу с начала месяца.

Кажется, был ноябрь, потому что, помню, прямо с кладбища от бабушки я поехала в Варшаву.[8] В поезде я всю дорогу стояла, потому что все возвращались домой после выходных. У меня был один чемодан. Мой новый босс организовал мне квартиру, и я чувствовала, что еду к себе домой. Родители даже не попрощались со мной. Мама жутко обиделась, что я продала дом, ничего никому не объясняя. Ну да, действительно, продать его удалось быстро. Мне перевели очень хорошую сумму, прямо на счет, без посредников. Как и хотела бабушка. Мама считала, что я не уважаю память о бабушке и что я совсем спятила. Она не понимала, как вообще можно продавать семейный дом. Дом, в котором она, маленькая девочка, сделала первые шаги, в котором всегда жила семья. Она не знала о нашей с бабушкой договоренности. А бабушка поняла бы меня, потому что ей тоже когда-то пришлось начинать все с нуля. Она была сильной. Не помню, говорила я уже, что она была самой ярой феминисткой из всех, кого я знала? Ну да ладно, я сейчас о другом…

Может быть, это странно, но я никогда не верила в Бога слишком сильно, но после смерти бабушки я часто с ней, с бабушкой, разговаривала. Конечно, в течение первого месяца я пеняла ей, что она взяла с собой на тот свет моего ребенка. Забрала против моей воли. Я много плакала, сетовала, а потом… Потом успокоилась.

Дом я продала со всем его содержимым. Оставила только маленький секретер, который напоминал мне о детстве. В нем было много полочек и ящичков, и мне всегда нравилось копаться в нем, когда бабушки не было рядом. В одном ящичке были разноцветные пуговицы, в другом косметика, еще в одном – листочки с записями. Этот секретер я взяла таким, какой он был. Не наводила порядка, не заглядывала внутрь. Я перевезла его в Варшаву. Сейчас это просто: есть курьерская доставка.

Я попрощалась только с соседом бабули, с тем, который всегда косил траву в ее саду.

– Вы не жалеете об этом доме? – спросил он. – Мне будет вас не хватать…

– Да как сказать. – Я задумалась на секунду. – Если о чем и жалею, так это о том, что я больше не наивна.

– А при чем тут дом?

– Не знаю. То, что он больше не наш, что он теперь просто символ нового. Перемен.

– К лучшему?

– Надеюсь, что к лучшему, потому что к худшему я бы больше не выдержала.

– Хуже уже быть не может?

– Знаете, я уже столько раз говорила «хуже быть не может», что сейчас боюсь сказать это. Даже думать об этом боюсь. Потому что каждый раз, как только я это говорила,