Слепая судьба - Андрей Михайлович Голов

«Предатель. Я не собираюсь пособничать бандитам».

Ши Юн выписал знак огня, и тут же что-то обрушилось ему на голову сзади, сознание померкло. Очнулся он уже связанным, его куда-то везли в телеге. Слышно было, как ветер шелестит в бамбуковой роще. Рядом раздалось недовольное пыхтение Синя.

— Вот зачем ты так? А вдруг я бы силу не рассчитал. Да, был не прав, надо было тебе всё раньше рассказать, но я побоялся, что не поймёшь. Люди — странные существа. Вы легко убиваете друг друга, но если убиваем мы, то это приводит вас в ужас. Я обманул тебя, второму зрению тебя не обучат в монастыре. Этот секрет знают только в городе лис-оборотней. Туда-то мы скоро и прибудем, я попросил нас встретить и проводить, — бормотал извиняющимся голосом Хун Синь, развязывая верёвки на Ши Юне.

Тут где-то позади раздалось лисье тявканье, а потом человеческие вопли, треск ломаемого бамбука, и до Ши Юна донёсся запах дыма.

— Это сечжи! — закричал Хун Синь.

Заревел зверь, и в ответ кто-то заскулил. Треск дерева, повозка дёрнулась и остановилась. Ши Юн поднялся и достал кисть, прислушиваясь, чтобы понять, куда атаковать.

— А ну стойте, поганцы! Мерзкие ёкаи, куда вы дели моих друзей?! — зазвенел сталью знакомый голос.

— Да это госпожа Ван Лин! Госпожа! Мы тут! Нас никто не похищал! — закричал в ответ Хун Синь, забравшись на повозку и подпрыгивая.

— Братик! Я вам хвосты поотрываю, а ну кыш, зверьё!

Утихомирить Ван Лин удалось не сразу, она ещё долго рвалась набить рожу предателю Хун Синю.

— Так и знала, что нельзя отпускать вас вдвоём.

«Ты сбежала от Чжана?»

— Нет, просто отпросилась проводить тебя в храм, всё равно свадьба будет только в начале зимы.

Ши Юн не поверил, понял, что Ван Лин врёт, знал он эти смущённые нотки в голосе. Да и сечжи взрыкнул недовольно, этот зверь ложь не переносил.

— А сечжи откуда? — спросил Хун Синь, с восторгом похлопывая волшебное животное по чешуйчатому боку.

— Чжан подарил. Так, хватит меня допрашивать, а ну-ка быстро рассказывай, что связывает тебя с бандой красных халатов и этим выводком лисиц-оборотней.

— Эти, как ты говоришь, лисицы и есть банда. Каюсь, я один из них, в некотором роде конечно. Они мои соплеменники. Боюсь, это будет длинная история.

— Ничего, я узнала у рыжих, что в город ёкаев мы попадём только к вечеру, так что можешь приступать к рассказу. Помни, что сечжи различает ложь и правду. Так что не ври, если не хочешь, чтобы он проткнул тебя рогом.

Хун Синь запыхтел, но выпросил себе место на широкой спине сечжи и начал историю.

Когда-то давно, сто лет назад, не меньше, бродил по миру великий воин Дэн Фэй, его слава ещё не достигла Золотого города, но он совершил немало хороших дел и поучаствовал в нескольких битвах.

В том году начало лета оказалось дождливым, бесконечные потоки воды изливались с неба, превращая горные ручьи в полноводные реки, бурлящие, несущие грязь с предгорий, смывающие и закручивающие в водоворотах всё на своём пути. В провинции Синего города передвигаться можно было только на плоскодонках и джонках, множество крестьян и фермеров потеряло своё жильё и хозяйство. Дэн Фэю не раз приходилось видеть плывущие и зацепившиеся за стволы трупы утонувших людей и животных. От обилия не захороненных по правилам мертвецов расплодились падальщики тимиморё. Эти отвратительные существа настолько обнаглели, что жрали покойников, не скрываясь от живых. Дэн Фэю платили за голову каждого убитого ёкая. Он исследовал островки суши вокруг города, где могли затаиться со своей добычей тимиморё. На одной из таких возвышенностей Дэн Фэй нашёл умирающую женщину. Халат её был разодран, а в прорехах виднелось израненное острыми камнями тело, из которого текла кровь. Самая страшная рана была на голове, кровь из неё пропитала длинные волосы. Раненая, заметив его, попыталась отползти. Дэн Фэй подумал, что затуманенные смертью глаза женщины увидели в нём тимиморё. Но когда красавица захрипела и глаза её остекленели, она превратилась в лисицу. Красный халат её зашевелился, и оттуда выбрался мокрый лисёнок, которого мать прятала в складках одежды. Лисёнок был совсем плох, бурный поток оставил на нём и его матери кровавые рваные раны, но ему повезло больше, мать постаралась спасти его, превратившись в человека и закрыв от ударов своим телом. Шерсть лисёнка была вся в крови, глаза закрыты от боли, он жалобно поскуливал, словно плакал младенец, зовущий мать.

«Похоже, без матери, он долго не проживёт», — решил Дэн Фэй. Он мог бы поплыть дальше, какое ему дело до погибших в наводнении ёкаев. Он взялся за шест, чтобы оттолкнуться от острова. Тут лисёнок открыл глаза и посмотрел на него. Это был взгляд, полный боли и одиночества, взгляд маленького ребёнка, потерявшего мать. Дэн Фэй сплюнул и вернулся на остров, подобрав лисёнка и завернув его в свой халат. Он тогда поделился с умирающим детёнышем своей ци, накормил и выходил. Когда лисёнок выздоровел, то обернулся мальчиком, и Дэн Фэй отвёл его в монастырь недалеко от Золотого города. Там с почтением относились ко всем носителям ци и уважали воина Дэн Фэя, так что взяли на себя заботу о ребёнке, дав ему фамилию и имя — Хун Синь. Поделившись своей ци, Дэн Фэй установил с маленьким оборотнем связь. Хун Синь рос и всегда знал, что с его спасителем всё хорошо, но прошло сто лет, и Хун Синь почувствовал, как ци Дэн Фэя стала слабеть. Он решил отправиться в путь и найти спасителя, чтобы наконец отблагодарить и выразить своё уважение. Дэн Фэй стал уже известным учителем, и все знали, что он ушёл отшельником в горы рядом с Синим городом. Увы, караваны туда не ходили, и от Синего города Хун Синь шёл пешком и почти сразу нарвался на банду Красных халатов, те оказались его родичами. Люди изгнали лис-оборотней с обжитых мест, и те скитались, выживая за счёт грабежей человеческих караванов. Хун Синь оказался среди своих. В монастыре, где он жил, к нему относились хорошо, там он учился, а потом помогал учёным собирать сведения о ци, но никогда он не чувствовал себя там среди своих, словно невидимая стена стояла между ним и людьми. Как бы хорошо они к нему ни относились, чувствовалось, что не считали его равным себе. Для них он так и остался ручной зверюшкой. Среди кицунэ он понял, чего ему не хватало всю жизнь: понимания его звериной части. Но ци продолжала