Простой советский спасатель - Дмитрий Буров

ему же снова поплохело практически в том же месте. Ну и взяли красавчиков на горячем. Уже не знаю, чем закончилось дело, надеюсь посадили, отбили охоту воровать. Хотя опыт показывает, рассчитывать на исправление преступников на зоне — это утопия. Ну да ладно.

— Ты вот что, паря, ты, пожалуй, помолчи пока. Ментам висяк не нужен, это точно. Да и тебя затягают в ментовку. А ты же знаешь, у нас потом не отмоешься. И попробуй докажи, что ты помогаешь, свидетель так сказать. Решат, что осводвоцы тоже замешаны. А оно нам надо? Нет, оно нам не надо! — Кузьмич поучительно задрал палец вверх и покачал перед моим носом.

— Так, а что делать-то? — как можно невиннее хлопнул я ресницами.

Не нравилась мне эта ситуация. Еще и дежурство вечернее, рейд по воришкам. Никак гастролеры пожаловали? Город у нас и при моей взрослой жизни был тихим, воровали редко. А в советское время и вовсе в курортное болото превращался.

Ох, как я ошибался!

Глава 7

— Пока молчим и наблюдаем. Увидишь снова, скажешь мне, — Кузьмич докурил, потушил бычок о подошву, завернул в бумажку от пирожков. — На гастролеров и вправду похожи, Леша. Местные так не борзеют, — мичман смотрел на мен в упор, проверяя реакцию на свои слова.

Юный комсомолец Алексей Лесаков очень удивился. Был он парнишка достаточно пробивной, умел подзаработать на свои мужские удовольствия, на одну стипендию не жил. Но с криминалом никогда не связывался, и где-то был даже слегка наивным раздолбаем.

Обратную строну советской жизни парень практически не знал. Так что и реакцию я постарался выдать подходящую возрасту и характеру того Лехи, которого Кузьмич знал несколько месяцев. Первокурсников не брали на спасательные работы, так что познакомились ребята с мичманом только по весне, когда он пришел в секцию набирать сотрудников.

До этого и Леха, и Жека были с ним знакомы по стольку, поскольку. «Здрасьте», «До свидания» при встречах и все.

Я постарался сильно не пялиться на Кузьмича, хотя изумление не отпускало. Надо же так откровенно с молодым пацаном. Хотя, какие откровенности? Ну признал наличие воровства на пляже. Так это не великая тайна. Мама никогда не брала с собой много денег на море. Да и золото не надевала. К чему?

Но вот взгляд Кузьмича, испытывающий, прощупывающий, изучающий, когда он говорил о наглости залетных и о воровской «порядочности» местных, заставляла задуматься. Тут либо Кузьмич сам связан с пляжниками, либо имеет процент и закрывает глаза, улаживает конфликты. А может и менты в доле.

Заяву у потерпевшего по любому не возьму: зачем ментам такой висяк? Но вот искать борзых будут, не афишируя, через местных деятелей. Вопрос в другом: зачем Кузьмич меня в это втягивает? Проверяет? Приглядывается? Ладно, поживем, увидим. А сейчас пора бы уже и реакцию какую-то выдать, а то молчание напрягает. Но в голову, как назло ничего не приходило.

Положение спас Женька. Напарник с шумом и затихающим смехом взлетел на вышку, протянул Кузьмичу две бутылки, зажатые в одной руке, и два стаканчика крем-брюле. Напряжение спало. Сидор Кузьмич оставил мороженое и один «Байкал» нам, и ушел в опорник.

Крем-брюле, шоколадное и сливочное в вафельном стаканчике — одно из самых легендарных лакомств Союза. Я помню, отец рассказывал, как впервые попробовал его в Москве в ГУМе (Главном универсальном магазине). И загадочным шепотом уверял меня, укладывая спать, что секретный рецепт самого лучшего мороженого в мире хранится в тайне, и никто-никто никогда его не узнает, кроме главного мороженщика страны и его маленьких помощников снежков.

Я засыпал под его таинственный говор, и мне снился огромный снеговик, который готовит мороженое в большом чане, а снежки на ножках с ручками-веточками наполняют вафельные стаканчики вкусным крем-брюле.

Я смаковал каждый кусочек, совершенно забыв о своих обязанностях. Вкус из детства такой, каким я его помню! А вместе с ним ко мне в воспоминания пришли и родители.

Мой отец, большой любитель тайн и загадок, мифов и неизведанного, после перестройки увлекся изучением истории, связанной с Советским Союзом с момента зарождения. И до последнего дня жизни без устали отыскивал интересные факты из жизни республик, великих социалистически строек промышленности. Все его бумаг, увы, погибли в том проклятом пожаре.

Что-то царапнуло сознание, но я не стал ловить мысль. Солнце море, молодость и вкусное мороженое лучше, чем копание в прошлом. Давно пора поставить точку и начать жить заново. Начать заново. Леха, здесь и сейчас. «Здравая мысль, обязательно подумаю глубже», — решил я, договариваясь сам с собой в очередной раз, и откусил еще кусочек

Среди прочих моментов истории отец глубоко интересовался и вождем народов Сталиным. Собирал по крупицам рассказы очевидцев, обрывки каких-то полумифических рассказов о личных встречах. Пытался из анекдотов извлекать истину, чтобы узнать, есть в них правда или все выдумка. На пустом месте ведь ничего не появляется.

Летом за мороженым обычно бегал я. Мама выдавала мне целлофановый пакет (теперь и не помню, откуда он у нас взялся, яркий, красочной, с рекламой знаменитого Мальборо), отец давал денег, и я мчался в парк к киоску с мороженым. Покупал сразу десять штук и бежал обратно.

За кухонным столом, покрытым скатертью, сшитой мамиными руками, мы сразу съедали по порции, остальное укладывали в морозилку. Пакет мама забирала, стирала и вывешивала на балкон сушиться. Каждый раз отец вспоминал одну и ту же историю о товарище Микояне и его визите в капиталистическую Америку. Рассказчиком он был умелым, одна история — целое представление. И мне никогда не надоедало слушать его по нескольку раз.

— Жека, а ты знаешь, почему у нас дома холодильники появились намного позже, чем во всем мире?

— Неа, — жмурясь от удовольствия, протяну напарник.

— А потому, дорогой ты друг мой Женька, что товарищ Сталин Иосиф Виссарионович. Выслушав доклад своего наркома про житье-бытье в далекой Америке, объяснил товарищу наркому Микояну Анастасу Ивановичу, что советские граждане привыкли летом пользоваться ледниками и погребами, а зима у нас в стране доо-о-олгая. Вот поэтому, Жека, в пятидесятых мы и приобщились к тому чудо техники. А все могло бы быть по-другому.

Женька покосился на меня, закинул в рот последний кусочек мороженого, отпил глоток и протянул мне бутылку. Так, попивая «Байкал», мы сидели на стульях, задрав ноги на ограждение, и наблюдали сверху за свои участком пляжа. Время от времени я поглядывал в бинокль, надеясь обнаружить плешивого или паренька, но никого не заметил.

Внизу бурлила жизнь. Отдыхающие фотографировались с живой обезьянкой у пальмы, вырезанной из фанеры. Дети верещали от восторга, гладили её и пытались накормить. Анфиса не отказывалась, совала