Сыны Несчастья - Анн Бренон

Тогда Эн Белибаст поднял голову и мрачным взглядом обвел присутствующих. Он довольно смотрел на своих многочисленных сыновей. Даже с некоторой гордостью. Все они были похожи на него, когда он еще не поседел; у всех были черные волосы и метавшие искры глаза, а лица — благородной лепки с тонкими чертами. Суровое и резкое у Раймонда, светящееся жизнью у Берната, осененное мягкостью, легко переходящей в жесткость у Гийома, немного удивленное у Арнота. Сидя среди них, между Бернатом и Арнотом Белибастами, Пейре Маури, широкоплечий блондин, смотрелся среди них белой вороной. Патриарх улыбнулся:

— Какой стол, какой ужин — одни добрые верующие, — саркастически сказал он. — Наш господин архиепископ сказал бы — еретики. Но мы еще хуже, чем еретики, мы — сарацины!

Старшие сыновья, уже зная, о чем говорит отец, разразились хохотом. Младшие удивились. Пейре тоже был удивлен. Что это еще за новости? Он шутит?

Однако Гийом Белибаст–старший сделался крайне серьезен. Он стал рассказывать.

— Знаете ли вы, что во времена моего отца, Раймонда Белибаста, еще жили монахи и был аббат в аббатстве святой Марии де Кубьер? Это аббатство, ныне уже опустевшее, нуждалось тогда всего лишь в одном несчастном священнике, чтобы служить мессу для трех старых, медленно угасавших монахов. Но когда–то оно было богато и могущественно. Говорят, что сам император Карл Великий решил построить его в нашей прекрасной долине. Мы, жители Кубьер, не забыли, что наших предков привели сюда издалека! Мой дед еще помнил времена, когда мы телом и добром принадлежали этому аббатству. Мы были рабами, прикрепленными к церковной земле. В его времена еще говорили о том, что все мы в Кубьер — потомки бывших пленников. Что отцов наших отцов и матерей наших матерей привели сюда давным–давно из–за Пиренеев. Пленников в цепях, мужчин и женщин, вместе с другой добычей, награбленной славным воинством Христовым, которое архиепископ и его аббаты вооружили и благословили на крестовый поход, реконкисту. Сарацины из южных королевств! И их, конечно же, поспешили крестить, чтобы сделать покорными крепостными Церкви…

Слова патриарха утонули в гуле голосов, и Пейре почувствовал некоторый ужас. Он слышал столько зловещих слухов о сарацинах. Но его окружали друзья, они смеялись, особенно Бернат, во все горло. Так он, Бернат — сын бывших сарацинов? Тот поднялся и, давясь от смеха, воскликнул:

— Белибасты! Надо сказать, что это не слишком католическое имя!

Намного позже, ночью, когда старшие сыновья уже спали вместе с женами и детьми, Пейре Маури лег в комнате на солье, на одном тюфяке с Бернатом и Арнотом Белибастами, недалеко от младших детей. Он повернулся к своему другу, и шепотом попросил рассказать, знает ли тот, что о сарацинах думают добрые люди.

— Всё, что я от них когда–либо слышал на эту тему, — ответил Бернат, оживляясь и блестя глазами, — так это то, что ужасным грехом является убить еврея, сарацина или любого другого человека. Даже инквизитора… Они говорили, что вообще нельзя никого убивать. Что так написано в Евангелии.

Пейре вздохнул. Он был немного обескуражен, и его мысли путались. Спать ему не хотелось. Он был донельзя заинтригован, и ему не терпелось знать больше.

— Пастухи из Акса ходят в низину, за Пиренеи, на зимние пастбища, и говорят, что там, по другую сторону гор, живет много сарацин. Вот хорошо бы было однажды взглянуть на них, как ты думаешь?

Бернат ответил шепотом, напевно звучащими словами:

— Тортоза, Валенсия…

Внезапно юный Арнот заворочался на тюфяке, поднял голову, прислушался.

— Мне вполне хватает травы для пастбищ между Кубьер и Арком. Мне не особенно хочется уходить от добрых людей.

Вернувшись в Арк, и первым делом устроив стрижку овец, Пейре Маури стал радостно готовиться к летнему выпасу. Он начал наносить животным метки на выстриженную шкуру. Он смешал деготь и красную краску в деревянном тазу. У Пейре была красивая кованная железная метка, правда, не его личная. Он каждый раз окунал ее в краску и ставил метку животным на бока, делая это для своего кузена Раймонда Марти. Свою собственную красивую отару из молодых животных он уже пометил кругом, который пересекала косая черта. Он знал, что этот знак немного похож на первую букву его имени, Пейре. Его овцы терялись в огромном стаде Раймонда Пейре — Сабартес, отмеченного буквой S, похожей на змею, а также перемешались с овцами Гийома Ботоля, отмеченными узким треугольником, и с овцами Раймонда Маулена, помеченными кругом с крестом посредине. И когда, несмотря на надзор лабритов, кто–нибудь из овец или ягнят отбивался от стада, и забредал в другую отару, а то, к несчастью, оказывался добычей бродячих псов, Пейре знал, можно ли отыскать пропавшее животное, или остается его оплакивать.

Через несколько дней — едва пастухи успели устроиться на склонах горы Рабассоле, и как только Пейре Маури стал готовить специальный летник для сыров — Раймонд Пейре — Сабартес послал за ним одного из своих юных слуг, нищего ребенка, которого он взял в услужение, и который зарабатывал себе тяжелым трудом кусок хлеба.

— Хозяин требует Вас, — сказал запыхавшийся мальчик. — Он хочет, чтобы Вы спустились к нему.

Пейре накормил малыша, сказал ему, что тот может переночевать здесь, вместе с пастухами, и отправился в путь. Уже стемнело, пока он добрался до Арка, а когда он открыл двери дома Раймонда Пейре, на дворе стояла темная ночь. Но в фоганье еще не спали. В углу при свете калели пряли женщины. Пейре слышал, как Себелия жалуется, что ее грудной ребенок совсем не имеет аппетита. В глубине зала отблески жара в очаге, еще горевшем этой прекрасной летней ночью, освещали троих мужчин, сидящих на лавке. Те встали, чтобы поздороваться с молодым пастухом. Он отбросил назад капюшон. Поздоровавшись вначале с Госпожой матерью и хозяином дома, он узнал доброго верующего Пейре Монтани из Кустауссы, сердечно пожавшего ему руку. И тогда, по выражению лица Раймонда Пейре, верхняя губа которого дрожала от волнения, Пейре Маури понял, что здесь есть еще один, очень важный гость. Этот человек, стоявший перед ним, молодой и стройный, завернувшийся в темный плащ, был не кто иной, как добрый человек Жаум Отье, сын Мессера Пейре из Акса.

Пейре прижался лбом к плечу юного монаха, трижды приветствовал его и поцеловал в лицо. Он был поражен его ясным взглядом, смотревшим ему прямо в глаза, и улыбкой, одновременно дружеской и далекой, словно этот молодой человек, несмотря на весь свой юный возраст, не принадлежал уже больше к миру пастухов и клириков, а находился где–то в ином мире, на пути апостолов, открывавших другим дорогу Добра. Его лицо, с таким же решительным подбородком, как и у отца, было обрамлено широким капюшоном. Подняв голову, он серьезно и искренне благословил верующего.

Этой ночью Пейре Маури спал всего несколько часов. Еще стояла абсолютная тьма, когда он поднялся задолго до рассвета вместе с Пейре Монтани и Жаумом из Акса, которого они должны были сопровождать в Риу, в долину Дайньи.

ГЛАВА 13

ИЮНЬ 1303 ГОДА

По дороге еретик сказал мне: Видели ли Вы Монсеньора моего отца? Я ответил ему, что да, видел. Тогда еретик спросил меня: И он показал Вам дорогу [добрых] верующих? Я ответил, что да, потому что его отец говорил мне об этом. Он сказал тогда: Поговорим теперь об Отце Святом. Смотрите, что сказал Отец Святой: когда Сатана проник в Мое Царствие…

Я никогда не забуду этого юного святого. Я думаю, что ты, Гийом, его не знал. Он не часто бывал в Монтайю, а ты в те времена был еще слишком мал, чтобы сопровождать добрых людей. По–моему, тебе тогда было четырнадцать или пятнадцать лет? Я помню, в те годы твой брат Раймонд Маурс однажды сопровождал его до Арка вместе с моим братом Гийомом Маури. Но я никогда не забуду его. Он был одним из первых, кого сожгли в Каркассоне, когда Инквизиция вновь набросилась на нас. Один из первых наших мучеников, юный святой. Добрый человек Жаум из Акса, сын Мессера Пейре Отье…

Он был худощавым и стройным юношей, с красивыми руками и тонкими запястьями; и такой белой кожей, что под ней виднелись вены. Это был человек с непреклонной волей. Он казался таким же бестелесным, как и его отец, с тем же синим взглядом, с таким же решительным профилем; его темные волосы всегда были аккуратно подстрижены, как у человека ученого. Да ведь он, в сущности, и был ученым. Перед тем, как креститься и стать добрым человеком, он учился в Тулузе на нотариуса, как и его отец, и почти все мужчины в его семье. Я много раз видел, как он читал из книги по–латыни, а его отец, стоя рядом, объяснял каждую фразу, которую тот произносил. Цитаты из Святого Писания. Сам он знал его наизусть. Он цитировал мне по памяти целые куски из Святого Писания, по дороге, когда мы шли из Арка в Риу Эн Валь. И объяснял мне это так, что все представлялось мне столь ясно, словно я увидел свет, который невозможно забыть. Я думаю, что добрый человек Жаум Отье мог бы проповедовать еще красивее, чем его отец, Мессер Пейре из Акса…