Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы - Митрополит Антоний (Блум)

всех изображены Господь Иисус Христос, Богородица или святые, рука, написавшая их, отличается. И можно сказать: эту икону написал преподобный Феофан Грек, эту – Леонид Успенский, преподобный Андрей Рублев, о. Григорий Круг и т. д. Это не означает, что они неверны первообразу. Любая икона – неизбежно неполный образ Христа, Богородицы, того или иного святого: только сам человек является истинным образом самого себя. Но каждый иконописец приобщался к Богу, узнал нечто о Боге через приобщение, в приобщении и запечатлел свой опыт на холсте или на дереве. Каждая икона передает нечто абсолютно подлинное, но через восприятие конкретного иконописца. В некотором смысле это то, как мы воспринимаем Христа в Его Воплощении. Мы пишем иконы, которые сильно разнятся между собой, и ни одна из них не воспроизводит абсолютно точно Самого Христа, а изображает Его так, как я Его вижу, как я Его знаю. Замечательно то, что у нас нет фотографического изображения Христа, которое дало бы нам сиюминутное и чрезвычайно ограниченное представление о Его облике и сделало бы Его чуждым любому, кто знает Его иным. Говоря простым, обыденным языком, есть русский Христос, есть греческий Христос, есть английский Христос, но есть еще негритянский Христос, китайский Христос, потому что каждый народ, пытавшийся изобразить Бога, ставшего человеком, Бога во плоти, наделяет Его чертами своего собственного народа, иначе воплощенный Бог казался бы чужим, чуждым, не имеющим в действительности ничего общего с людьми, которых Он пришел спасти в том или ином уголке света. Я думаю, нам чрезвычайно важно помнить, что у нас нет портрета Христа как такового. Он был Всечеловеком. Да, на время Он принял человеческие черты, но эти черты как бы представали каждый раз иными в глазах тех, кто на Него смотрел.

Я видел иконы Христа и Богородицы, написанные неграми. На них был изображен Христос, но Он был негром. То же я видел на иконах китайских и японских иконописцев: каждый раз это были иконы Христа, но Он имел черты, которые узнавали бы люди этих народностей, потому что Он был таким, хотя был также и другим. Не знаю, понятно ли я объясняю, но мне думается, нам очень важно сознавать, что икона – это образ того или иного мужчины или женщины, Христа, Богородицы, святых, дошедший до нас через человека, через его непосредственный опыт или через воспринятый от других опыт, и этот образ не претендует на абсолютною полноту Это верно и по отношению к тому, что люди говорят о Боге. Все святые говорили о Христе, о Богородице, о святых, и каждый не с иной точки зрения, а с разными нюансами, неодинаково. Порой они видели в Нем Судью, потому что в этот момент встречали Его в сознании своей греховности и не могли воспринимать Его иначе, как Судью, но после, покаявшись, изменив свою жизнь, видели в Нем милосердного Спасителя, Который пошел на смерть ради того, чтобы они могли жить. Но то, что можно сказать об иконописи, верно и в отношении любого способа, которым мы пытаемся сообщить нечто о Боге или о духовной жизни. Я могу продолжить эту мысль, сказав: это верно и в отношении того, что мы рассказываем друг другу о наших знакомых. Как часто случается, что двое дружат с одним человеком, говорят о нем или о ней и обнаруживают, насколько по-разному видят этого человека – у вас наверняка был такой опыт, – и не потому, что он по-разному вел себя с ними, это они его воспринимают каждый по-своему. По поводу разного восприятия мне приходит на ум такой образ: если посмотреть на отражение деревьев, домов или людей в пруду или в озере, то оно будет выглядеть неодинаковым в разное время. Во-первых, отражение будет окрашено, потому что пруд или озеро отражает не только лицо человека, но и небо. Во-вторых, черты лица могут выглядеть четкими и спокойными, когда вода в озере неподвижна, но если вдруг подует ветерок, набежит рябь, то отражение совершенно изменится – дерево уже не такое, каким было, и лицо выглядит по-другому. Поэтому нам необходимо отдавать себе отчет в том, что даже в пределах нашего собственного опыта бывают моменты, когда мы видим Бога, Его святых, Божью Матерь, друг друга и себя совсем по-новому, no-иному. Но неверно думать, будто одна точка зрения правильная, а другая – нет: то, что мы видим, остается прежним, меняется наше восприятие в зависимости от внешних обстоятельств, а еще чаще – в зависимости от степени нашей зрелости или от нашего внутреннего состояния.

Если оставить в стороне иконы и изображения, существуют другие способы, которыми опыт сообщается нам. Я уже не раз говорил о том, что композитор тоже начинает с внутреннего опыта, который невозможно выразить словами, звуками или любыми другими средствами. Этот опыт сперва пронизывает его, наполняет его, изменяет его, а затем начинает обретать форму, которую композитор воспринимает непосредственно – как красоту или как ужас. Потом он пытается передать этот опыт другим, и, если он музыкант, ему приходится использовать звук, который, вероятно, будет еще одним шагом вниз или в сторону от первоначального опыта, молчаливого, неизреченного, или от первоначальной формы, словесной или музыкальной, в которую он облек этот опыт для самого себя. Но когда опыт превращен в звук, он может быть передан другим людям в пределах того, что может передать музыка. В конечном итоге, выраженный в музыке, он будет записан на листе бумаги особыми знаками. И люди возьмут ноты, посмотрят на них, кто-то ничего не поймет, кто-то приблизится к пониманию, и, наконец, наиболее одаренные, наиболее восприимчивые, способные разделить с музыкантом то, что он пережил, постепенно начнут приобщаться непосредственно к самому опыту.

И это еще один путь, который ведет к пониманию Бога: иконы, да, но еще церковная музыка и сверх того – звуки этого мира, звуки ветра в ветвях деревьев… Я вспоминаю, как один психолог из Америки путешествовал по Европе и ставил людям один и тот же вопрос, вернее, два вопроса: первый – что такое молчание, и второй – что такое дерево. Он задал эти вопросы мне, я довольно нескладно ответил, а потом обратился к одному образованному молодому человеку из культурной семьи и спросил его: «Что такое дерево?» И его ответ сразил меня. Он сказал: «Дерево – это стройматериал для кухонной мебели». Он ничего больше в дереве не увидел. Позже я спросил очень простую, необразованную девушку, она посмотрела на меня с сияющей улыбкой и сказала: «Дерево? Но это