Вслед за героями книг - Борис Бродский

Просто трудно себе представить, сколь много вмещали желудки людей той эпохи. Вот, например, что однажды съел король Людовик XIV: четыре тарелки супа, целого фазана, куропатку, тарелку салата, два куска ветчины, овощи и варенье.

Жидкие блюда ели обычно из общих мисок ложками, а мясо или салат – руками. Вилки, распространённые в Италии уже в XVI веке, в остальной Европе вошли в быт лишь во второй половине XVII столетия. Поэтому в правилах хорошего тона того времени говорилось, что кавалеры не должны облизывать руки во время еды, плевать в тарелку и сморкаться в скатерть.

Последнее правило, впрочем, не означало, что надо иметь носовые платки. Роскошные платки, подобные тому, какой носил с собой Арамис, имела каждая дама, но им только обмахивались и вытирали лицо.

На одной из площадей Парижа на высоком постаменте стоит бронзовая фигура человека в ботфортах.

Из-под широкополой шляпы высокомерно глядят на поток модных автомобилей чуть прищуренные умные глаза. Тонкие губы человека решительно сжаты, рука уверенно легла на эфес шпаги, а вся его поза выражает энергию, отвагу, волю.

Это памятник д’Артаньяну, не придворному Шарлю дю Бас графу д’Артаньян, чьё имя часто упоминается в документах и в письмах его современников, а литературному персонажу, герою Дюма.

Парижане любят всё, что связано с их родным городом: и его настоящее, и славное прошлое, его исторических героев и героев книг, ставших бессмертными.

И никто не удивляется, встречая бронзового д Артаньяна на площади современного города. Это старый знакомый парижан, и многие, проходя мимо, вежливо приподнимают шляпы.

С Таней Лариной по Москве

Отгремели выстрелы на Сенатской площади Пятеро декабристов были повешены, сотни – наполнили кандальным звоном тёмные штольни сибирских рудников.

Началось царствование жестокого и злобного самодура Николая I.

Страна превратилась в огромную казарму. «Всё идёт в ней, как в военном училище, с той только разницей, что ученик не оканчивает его ло самой смерти», – писал современник.

Об этой эпохе рассказывали многие русские писатели. Но одно из самых ярких, самых красочных и совершенных её изображений – бессмертный «Евгений Онегин». Недаром великий русский критик В, Г. Белинский назвал этот ро ман энциклопедией русской жизни.

Особое место в этой энциклопедии занимает Москва.

Как часто в горестной разлуке,В моей блуждающей судьбе,Москва, я думал о тебе!Москва… как много в этом звукДля сердца русского слилось!Как много в нём отозвалось!

Мы уже побывали в Москве XVI века. Пушкинская Москва была совсем иной, чем при Иване Грозном. Пожар 1812 года почти начисто уничтожил древний город: новая Москва возникла из пепла и мало походила на прежнюю.

И вот в этот город отправляются старушка Ларина и её дочь. Помните, как хлопотливо собирались они в дорогу? Сколько было забот и волнений, надежд, опасений, разговоров!

Но всё это уже позади, и возок Лариных несётся Петербургским трактом. Не раз езживал по нему сам Пушкин. Ларинский возок останавливается в Харитоньевском переулке, в том самом переулке, где так часто бывал юный Пушкин. А потом попадает Таня и в театр, столь любимый поэтом, и в Дворянское собрание, шум балов которого был тоже знаком Пушкину…

Однако вернёмся к этому дню, когда возок Лариных въезжал в город по Петербургскому тракту.

Возок Татьяны

Если на обыкновенных санях укрепить нечто вроде большой бочки и покрыть её брезентом или кожей, то это и будет возок. Пассажир лежит под кучей одеял и шуб, кузов спасает его от непогоды. Кучер сидит на передке саней, ветер и снег хлещут ему в лицо.

В ту пору на больших дорогах через каждые тридцать – сорок вёрст стояли бревенчатые избы.

Назывались они «почтовые станции». Почта того времени перевозила не только письма, но и людей. Звеня бубенцами, к станции подъезжали почтовые тройки. Ямщики меняли здесь усталых лошадей. Пока на станции перепрягали лошадей, ямщик и путники успевали отогреться и наскоро закусить. Затем они мчались дальше. Это называлось «ездить на почтовых».

Езда на почтовых стоила дорого, и люди, не имевшие особенно срочных дел, ездили «на обывательских», тащились на паре или тройке обыкновенных крестьянских лошадок, не меняя их всю дорогу.

Путь тянулся бесконечно долго. То и дело приходилось делать длительные остановки, чтобы дать отдохнуть лошадям.

Петербургский тракт

Петербургский тракт, по которому тащился возок Татьяны, был одним из первых замощён булыжником. Это произошло всего лишь за десять лет до поездки Татьяны в Москву.

Вдоль тракта на десятки вёрст тянулся заснеженный лес. Лишь изредка попадались полунищие деревеньки или покрытые снегом поля.

Около самой Москвы лес незаметно сменялся парком.

Там, где сегодня высится бетонная чаша стадиона «Динамо» и стоят многоэтажные дома, в ту пору росли вековые дубы и между ними только начали разбивать первые аллеи.

Пушкин называет этот парк «дубравой»:

Вот, окружён своей дубравой,Петровский замок. Мрачно онНедавнею гордится славой.Напрасно ждал Наполеон,Последним счастьем упоённый,Москвы коленнопреклонённойС ключами старого Кремля.. .

«Замком» поэт именует сохранившуюся до наших дней постройку из красного кирпича и белого камня. Приземистые башни у ворот придавали этому зданию отдалённое сходство с укреплённым замком. На самом деле это был вовсе не замок, а «путевой дворец» русских царей.

Даже в роскошной царской карете путешествие из Петербурга в Москву по ухабистой, покрытой выбоинами дороге было очень утомительным.

Перед самой Москвой царь и его свита целые сутки отдыхали в специально построенном роскошном дворце. Лишь на следующий день в раззолоченной парадной карете, с конвоем, знамёнами и барабанным боем царь въезжал в город. Случалось это не чаще двух-трёх раз в год, а бывало, что и по нескольку лет цари не посещали «первопрестольную столицу». Всё это время десятки зал путевого дворца пустовали.

Дворец назывался Петровским не по имени Петра I, а по названию Петровского монастыря, у которого была куплена земля для постройки дворца.

В 1812 году в Петровском дворце спасался от пожара Наполеон. Императору было уже не до ключей от Кремля. Москва была объята пламенем, и французам приходилось думать о собственном спасении.

И вот Таня Ларина в Москве.Пошёл! Уже столпы заставыБелеют; вот уж по ТверскойВозок несётся чрез ухабы,Мелькают мимо будки, бабы,Мальчишки, лавки, фонари,Дворцы, сады, монастыри,Бухарцы, сани, огороды,Купцы, лачужки, мужики,Бульвары, башни, казаки,Аптеки, магазины, моды,Балконы, львы на воротахИ стаи галок на крестах…

„Столпы заставы“

В середине XVIII века Москва была окружена кольцом земляного вала; по гребню которого день и ночь размеренно ходила стража.

Строили вал не полководцы, ожидая нападения неприятеля, а бородатые московские толстосумы, торговавшие водкой. В городе она стоила дорого, и, чтобы никто не провозил беспошлинно дешёвый самогон и другие товары, купцы огородили валом всю Москву.

Въехать в город можно было только через одну из застав. Около каждой стоял полосатый шлагбаум и дежурили стражники. Во времена Николая I, когда служба в армии длилась двадцать пять лет, на заставах караульными были солдаты, по возрасту и по здоровью уже непригодные для строя. Этих солдат называли в те времена «инвалидами».

Самой оживлённой заставой Москвы была Тверская. Через неё шла дорога в тогдашнюю столицу – Петербург. На Тверской заставе шлагбаум был укреплён между двумя столбами из белого камня – их-то Пушкин и называет «столпы заставы».

Сразу за «столпами» начиналась просторная площадь с величественной аркой посредине. Это были «Триумфальные ворота», воздвигнутые в память победы над Наполеоном. Шестёрка вздыбленных чугунных коней на арке, с колесницей крылатой богини победы, была обращена в сторону Петербурга.

Когда Татьяна проезжала «столпы заставы», Триумфальная арка ещё стояла в лесах. Она была уже построена, но на ней предстояло установить отлитые из чугуна изображения гениев славы и военных трофеев.

„Фонари “