Лилобус - Мэв Бинчи

Вскоре Джуди велела всем отдыхать. Главный секрет ее успеха заключался в том, что она объявляла перерыв раньше, чем ее помощники успевали устать.

Всем вручили по большому бокалу ягодного вина, которое, как говорят, куда лучше всякого пива в «Райанс» и пробирает куда сильней. Они уселись на стену и стали пить вино и греться на солнышке, а потом братья Кеннеди ушли домой.

В домике было темно. Отмывшись от земли, Джуди ощутила, что может расслабиться, и уселась на подоконникe, заложив руки за голову.

- Ты похожа на кошку, - сказал Руперт с порога. Дверь в доме не запиралась ни летом, ни зимой.

- Это хорошо. Кошки не напрягаются, - ответила Джуди.

- А ты напрягаешься? – поинтересовался он.

- Голова – да. Беспокоится о ерунде вроде денег. Раньше меня деньги совсем не волновали.

- Наверное, ты знала, где их брать.

- В старые добрые времена где брала, я тебе говорила, а с тех пор они и не были мне особо нужны. Я просто хочу, чтобы магазинчик не закрыли, вот и все.

Руперт сел в кресло-качалку, послышался скрип. Он тут же встал и принес масло.

Джуди поблагодарила его, но заметила, что в доме его родителей тоже есть кресло-качалка – там ему и надо бы сидеть.

- Нам не о чем говорить, я не могу, надо отвлечься хоть чуть-чуть, - пожаловался он.

- Только совсем чуть-чуть, - согласилась Джуди.

- Просто он пытался беседовать. Спрашивал, много ли домов на рынке и все такое. – Лицо Руперта перекосилось от боли.

- И что в этом плохого? Ему лучше, он в сознании, помнит, где ты работаешь. Интересуется, как ты живешь.

- Мама говорит, что он радуется тому, что я дома. Но ему все равно. Вообще все равно.

- А тебе не все равно? – Джуди встала и потянулась. Запасы сочувствия у нее истощились. – Послушай, Руперт Грин, я больше ни единой минуты не отниму у твоего отца. Пойду прогуляюсь в лесочке Джека Хикки.

Ей показалось, что Руперт обиделся.

- Мальчик мой, прошу тебя. Подумай, сколько лет потом ты будешь мучиться и думать: «Хоть бы я сел с ним рядом, поговорил, неважно о чем». И, пожалуйста, пожалей маму. Потом встретимся в «Райанс», и можешь угостить меня пинтой того искусственного напитка, который там именуют «охлажденным вином».

Он просиял.

- Правда? Вот здорово.

- Но только после того, как он уснет, а ты уделишь ему хоть каплю внимания.

- А то я не уделяю?

- Уделяешь. Но ему было почти пятьдесят, когда ты появился на свет, и он терпел твой крик и рев и не спал по ночам, когда у тебя резались зубы. А потом ты вырос и не стал его партнером: он не смог назвать фирму «Грин и Сын», и теперь на вывеске «Грин и МакМэхон». Иди, посиди с ним, поговори хоть о чем-нибудь. Какая разница, что это пустая формальность – ты рядом, и стараешься… и это главное.

- А когда мы пойдем в «Райанс»? – с нетерпением спросил он.

- Руперт! Ступай домой! У нас что, свидание? И «Райанс» не ресторан, а деревенский паб. Я приду, когда захочу. Сперва дождись, пока твой отец крепко уснет, и побудь немного с мамой.

- Около девяти, да? – не унимался Руперт.

- Хорошо, около девяти, - смирилась Джуди.

Она надела ботинки. Уже давно она не гуляла по лесу. Три монахини, которые проводили в большом доме экуменические конференции и епархиальные семинары, смутно помнили, что его хозяйкой когда-то давно была миссис Хикки. Они всегда были к ней добры и позволяли гулять везде, где захочется. Но, наверное, в душе были рады, что эта странная, похожая на цыганку женщина в цветастых платках не злоупотребляет их любезностью. Возле дома она не появлялась и довольствовалась тем, что иногда гуляла в старой роще и собирала цветы. Иногда она оставляла им на пороге пышный букет колокольчиков, завернутый в мокрые листья. Она ни разу не позвонила в дверь и не попросилась в гостиную. Отношения полностью устраивали обе стороны.

Но в этот раз Джуди отправилась в лес не просто так. Не для того, чтобы праздно гулять, любуясь природой. Нет, сегодня у нее была цель.

Она нашла то, что искала – среди деревьев, поросших плющом. Грядка заросла сорняками, но осталась в целости и сохранности – поваленное дерево надежно скрывало ее от самых зорких глаз. Она перебралась через ствол и присмотрелась к побегам. Здесь двадцать два года назад она посеяла коноплю, с тех пор многие растения погибли, или дали семена и зачахли. Но какие-то остались живы и не потребуют особого ухода.

Сбыть марихуану в Дублине будет нетрудно. Только подальше от магазина: Крис и Карен ни в коем случае не должны узнать.

Она не сомневалась, что поступает правильно – как был уверен ее муж, когда увозил Эндрю и Джесику.

Она ощутила, как сердце снова учащенно забилось. Будет здорово вернуться в дело спустя столько лет..

Кев

Кеву стало казаться, что от Пеликана ему не отделаться никогда. У того было на редкость хорошее настроение, и он болтал о людях, которых никто кроме него не знал, упоминая сотню человек, не меньше, причем никто из них не фигурировал дважды. Кев слушал внимательно: если пропустишь момент, когда один пришел, а другой уже был там, а третий вышел на улицу, то не уловишь самую соль, а потом Пеликан что-нибудь как спросит, и поймет по ответу, что ты хлопал ушами.

Пеликана Кев боялся, а остальные и вовсе приводили его в ужас. Но все равно, пусть возле него сидел и не самый страшный авторитет, Кев скорей смирился бы с тем, что «Лилобус» уедет без него, чем рискнул оскорбить человека с большим крючковатым носом, который и стал причиной прозвища. С Пеликаном не шутят. Кев многого не понимал, но это он знал точно.

К счастью, Пеликана отвлек более интересный ему собеседник, и Кева отпустили на волю; он бросился за угол. Автобус был почти полон, но Кев оказался не последним. Мики Бернс потирал руки от удовольствия. О нет, только не это… может, он хоть сегодня обойдется без дурацких викторин? Мики отличный попутчик, если угомонится, но когда он заводит свое «так-так-так», будто комик в музыкальном телешоу, не знаешь куда деваться. Беда в том, что у него шутки совсем несмешные, и сам он смеется невпопад. Было бы здорово сесть рядом с Силией – это лучше всего: она из вежливости скажет пару фраз, и потом будет смотреть в окно, оставив его наедине со своими мыслями. Или Руперт, тоже тихий парень, и вовсе не сноб. Братья Кева, Барт и Ред, удивляются, что он не подружился с миссис Хикки – они-то от нее в восторге. Отец даже считает, что они скорей станут возиться у нее в саду, где растут всякие колдовские травы, чем копать картошку в собственном огороде, как мужикам и положено. Миссис Хикки и правда ничего, но ему становилось не по себе от ее взгляда – она так пристально смотрит, будто не собирается болтать о пустяках. И Кев, разумеется, не хотел бы говорить о пустяках, но ему делалось неуютно от взгляда этих темных, глубоких глаз: она будто видит его насквозь и понимает куда больше, чем ему хотелось бы

Кев работал в охране – но не в такой, которая носит шлемы, вооружена дубинками и ездит с овчарками в специальных фургонах. Он являлся, скорей, швейцаром или посыльным, но их тоже называли «охраной». Например, когда по телефону звонили в приемную и спрашивали, доставил курьер письмо или нет, или сообщали, что прибыл такой-то посетитель, - Кев отвечал: «Алло, охрана слушает».

Однажды позвонил отец - он просил привезти ящик каких-то новых картофельных чипсов, реклама которых прошла по телевидению, и все в городке словно с ума сошли, подавай им эти чипсы. Когда Кев назвал себя «охраной», отец ужасно развеселился и пригрозил, что будет звонить каждый день, просто ради удовольствия это слышать. Кев слегка встревожился и сказал, что личные звонки у них на работе не приветствуются. Но зря беспокоился: Кеннеди-старший не стал бы тратить деньги, чтобы каждый раз слушать одну и ту же шутку.

Барт и Ред не могли понять, зачем он на выходные приезжает домой. Не то чтобы они возражали – им было, в общем-то, все равно. Но приезжать все время - зачем? На этот вопрос они не могли найти ответа. На танцы в субботу вечером он не ходит. И в «Райанс» его не ждет толпа друзей - он туда заглядывает, конечно, выпивает пару пинт, но не засиживается. С отцом братья Кеннеди говорят мало – во рту у него вечно торчит сигарета, к тому же радио в доме орет с утра до вечера, - так что вряд ли он приезжает ради общения.

Кев понимал, что он для братьев загадка. Равно как и для Тома Фитцджеральда, который объяснил, что рейс ему выгоден лишь при одном условии: если ему платят все семь пассажиров. Поэтому выходило так дешево. Он договорился, что будет возить всех домой в течение десяти недель, а тот, кому понадобится по какой-то причине остаться в Дублине, должен найти себе замену – необязательно пассажира, которому надо в Ратдун –  он может сойти в городе в семнадцати милях от дома, или где-то по пути. Но за билет все платят в любом случае. Зато поездка обходится в два раза дешевле, чем могла бы стоить, и самое главное, каждого довозят до самого порога. Еще до того, как часы показывали десять, Кев выходил из автобуса, желал спокойной ночи Нэнси Моррис, которая живет напротив, и с огромным облегчением глубоко вдыхал воздух и медленно выдыхал, понимая, что, наконец, он дома в Ратдуне, где бояться нечего. Том провожал его озадаченным взглядом, а отец кивал ему в знак приветствия, и, перекрывая шум радио, сообщал, что вот-вот будут новости. Иногда ему наливали чашку чая и угощали пирогом из магазина. Других угощений на столе Кев с братьями не видали - мама умерла много лет назад, и даже Барт, который еще помнил ее, не знал такой, какой она была, пока была здорова и пекла хлеб или пироги. После выпуска новостей отец, бывало, спрашивал, как прошла неделя, пришлось ли отбиваться от вандалов-грабителей. Он говорил, что в Дублине разгул преступности еще хуже, чем в Чикаго, и без вооруженной охраны он сам туда ни ногой. Кев поначалу пытался с ним спорить, но потом решил поберечь силы. В любом случае, теперь он и сам приходил к выводу, что, похоже, отец прав.