Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова

церковного вина и просфор на первые литургии»[246]. Несмотря на крайнюю скудость средств, пришлось дать и денег – о. Сергею (Судзуки) обществом было обещано 30 иен в месяц на прожитие в Мацуяме, 20 иен дорожных и еще 20 иен на доставление вещей к месту. Однако денег на это не было, хотя и «положили христиане собирать ежемесячно для этого 80 иен»[247], вот и попросили «одолжить».

В первой половине июня 1904 г. о. Сергий (Судзуки) прибыл в Мацуяма и был размещен в гостинице. Оплачивать ее о. Сергию приходилось из своих денег. Это было дорого, и впоследствии он вызвал к себе семью и переехал на частную квартиру.

Служение должно было совершаться в пяти местах поочередно с 8.30 до 11 утра. Началось оно не слишком удачно: «После службы отпалил <…> проповедь по-русски; это было нечто вроде путешествия по болоту с прилеганьями <…> русские, вероятно, с изумлением и удерживая смех смотрели на это оригинальное хождение»[248]. Недостаточное знание языка было не единственной трудностью. При контактах о. Сергия с военнопленными, в том числе и при исповеди, согласно правилам, должен был присутствовать японский чиновник, знающий русский язык. Таким образом, таинство исповеди нарушалось, хотя о. Сергий не видел в этом большой беды.

Довольно быстро о. Сергий почувствовал неоднородность паствы. Нижние чины, как ему казалось, отличаются благочестием, офицеры же в большинстве своем – «своевольны и непокорны», к религии равнодушны[249]. Русские военнопленные отнеслись к японскому священнику с энтузиазмом – просили благословения, целовали руку, во время обедницы – пели. После службы поднесли о. Сергию 4 иены и просили прислать им книг. Позже – собрали и передали еще 5 иен (В. П. Касимов) – пожертвование на миссию.

В конце июня к обязанностям о. Сергия прибавилась еще одна – погребение[250], а необходимых предметов для этого он не имел – они были высланы в Мацуяма только в ноябре 1904 г.[251]

Поначалу служба ладилась не очень. О. Сергия невзлюбили местные чиновники. Они даже требовали «замены его кем-либо другим, более способным к сношению с ними»[252]. Его стали называть «кокузоку» (враг отечества). О. Василий (Ямада) попытался добиться отзыва о. Сергия из Мацуямы, однако о. Николай воспротивился этому и даже обещал полностью содержать о. Сергия за счет миссии.

В сущности, серьезных оснований отзывать о. Сергия действительно не было. Виной недоразумения был его слишком открытый характер. «Вы притесняете религию, вы гоните христианство, не понимая его»[253], – говорил он японским чиновникам. Горячность и «бестактность» о. Сергия была незлонамеренной. Японские чиновники, обязанные присутствовать на богослужениях, тяготились непонятной им службой, скучали, торопили о. Сергия. Кроме того, иногда они бывали заняты другими делами, и о. Сергий тщетно дожидался переводчиков на богослужение.

Отношения же с паствой складывались значительно легче. По свидетельству капитана 1-го ранга Георгия Гавриловича Селецкого, «отец Сергий сразу же завоевал себе симпатии всех пленных, которые видели в нем идеальнейшего священнослужителя, напоминающего первые века христианства»[254].

Вообще, Г. Г. Селецкий[255], видимо, сильно привязался к о. Сергию (Судзуки). В сентябре 1904 г. о. Николай получил от Г. Г. Селецкого письмо, в котором, между прочим, говорилось: «Присылка вами о. Сергия Судзуки и его служение, отличающиеся таким благолепием, которое не встретишь везде и у нас в России, делает нас еще более религиозными, чем мы до сих пор были. Не знаю, особенность ли нашего положения или действительно выдающееся служение о. Сергия заставляют меня и многих других во время служения забывать все и помнить только о молитве»[256]. О. Николай в своем дневнике пометил, что «достоинства о. Сергия, конечно, утрированы»[257], однако отзыв этот очень примечателен. Он показывает, насколько военнопленные на самом деле нуждались в духовном утешении.

Постепенно русский язык о. Сергия значительно улучшился, опыта проведения службы прибавилось. «Раздается всем с детства знакомое наше родное полупонятное заунывное чтение часов с проглатыванием слов, с растягиванием фраз; голос звучит все время одной нотой; по всему видно, что чтец опытен. С головокружительной быстротой летят с его языка слова известных молитв и славословий – чем-то родным и грустным веет от всей обстановки», – вспоминал об о.Сергии Ф. П. Купчинский[258]. И хотя Купчинский, в отличие от Г. Г. Селецкого, не слишком религиозен, его воспоминания показывают, насколько дорого для военнопленных было это, хотя и косвенное, напоминание о Родине.

Паства о. Сергия увеличивается. Он уже совершает богослужение в 8 помещениях пленных, разбросанных по городу, встречает прибывающих пленных при высадке на берег, беседует с ними, пытаясь утешить, благословляя крестиками. Вскоре (в сентябре 1904 г.) по собственной инициативе о. Сергий начал окормлять пленных еще и в Маругаме, стараясь выделить им хотя бы один день в неделю. К этому времени «они уже два месяца остаются без религиозного утешения».

Говоря о служении о. Сергия (Судзуки), нужно отметить, что, несмотря на многочисленность паствы, он наилучшим образом справился со своей задачей. Причин тому несколько. Во-первых, изначально о. Сергий желал этого служения искренно и из сострадания к участи пленных. В его письмах к о. Николаю корыстный мотив не возникает. Во-вторых, о. Сергий довольно хорошо знал русский язык и имел большой опыт служения, а о. Николай имел некоторое время, чтобы подготовить его. Помогал о. Сергию и Селец-кий. Поэтому и удалось о. Сергию, несмотря на многочисленность паствы, организовывать обучение неграмотных, составить хор (они получали от миссии ноты и даже фисгармонию). Он много и часто беседовал с пленными, навещая их при каждой возможности. Были среди его подопечных и те, кто желал перейти в православие (видимо, из иудеев). Желая наилучшим образом исполнить свою миссию, именно о. Сергий первым поставил вопрос о коллективной исповеди и просил у о. Николая разъяснений, как это сделать. Вопрос возник неслучайно – количество пленных увеличивалось, и их пришлось размещать не только в Мацуяме и Маругаме.

В начале июля 1904 г. для окормления военнопленных был назначен еще один священник – Павел (Морита)[259]. Общество вновь положило жертвовать на содержание его деньги добровольно, но миссии снова пришлось расплачиваться из собственного кармана. Правда, на этот раз денег уже хватило – начали поступать пожертвования. Таким образом, о. о. Судзуки и Морита стали получать по 20 иен в месяц сверх обычного содержания.

21 июля / 3 августа 1904 г. о. Николай встретился с о. Павлом (Морита) для обучения его службе на славянском языке. «К счастью, он с