Вагон 7, место 15 - Клод Авелин

— Чего вы не понимаете, господин Бержерон? Что для меня было бы лучше, похитив у вас пять тысяч триста франков, затем спастись бегством? Но вы поставьте себя на мое место.

Он не ставит себя на мое место, он словно не занимает и свое. Тем не менее он бросает сигарету, чтобы не быть вынужденным делать какие-то жесты. Лишь полная неподвижность поможет обрести уверенность в собственном хладнокровии. И снова я киваю головой, подтверждая свои слова.

— В лице доктора Тюрло, господин Бержерон, вы обрели такого хорошего друга! Такого надежного, такого верного! Только вот...

Раскаты голоса обрушиваются на меня. Лицо вновь оживает, наливается гневом. Не будь я так уверен в своей правоте, я и правда подумал бы, что господин Марион изумлен до крайности.

— О чем вы тут толкуете? — восклицает он. — Клянусь, я ничего не понимаю, совершенно ничего, ни единого слова! Вы наверняка что-то путаете, любезный! У вашего хозяина множество больных. Марион, Бержерон — звучит похоже: вы приняли одно имя за другое!

И вы понапрасну теряете время! Вы теряете время! Это наконец невыносимо.

Он вытаскивает из кармана новую сигарету, энергичным движением откидывает полы пальто и пожимает плечами.

— Простите, — говорю я ему, — я вовсе не принял одно имя за другое, и дело тут не в том, зовется ли кто-то Марион или Бержерон. Неважно, кто такой Марион, — я хочу сказать, что это некое лицо, весьма положительное, которое никто ни в чем пе может упрекнуть. В то время как Бержерон — ого-го! — великий, прославленный Бержерон!..

— Кто это? — устало спрашивает он. И тотчас добавляет: — Вор... мошенник?

Я шлю ему благодарную улыбку.

— Я никогда бы не осмелился, господин... господин Бержерон! Вы сами это сказали. Вор. Мошенник. Мсье может подумать, разве дело такого бедного человека, как я, идти по следу Бержерона! У меня и без того хватало в жизни неприятностей. Ведь я не всегда был камердинером. Поверьте, порой все шло не так уж плохо.

— О, — со смешком отзывается мой противник, — очень хорошо! Теперь я вижу, куда вы гнете! Вы вообразили, что я Бержерон, и на сей раз вы будете нажимать кнопку сигнала тревоги? Забавно! Неожиданно и забавно. Нажимайте же, молодой человек! Только после этого вы кончите не просто тюрьмой, но богадельней!

Я смеюсь.

— Неужели мсье мог такое предположить? Что я стану нажимать кнопку тревоги? С какой это стати? Что мне это даст? Тогда и в самом деле я должен быть сумасшедшим! Или же вы должны были повести себя слишком неразумно, а это невозможно. Конечно, если б мсье стал упрямиться и я бы рассказал все, что я знаю, уверен, полиция заинтересовалась бы этим! Но мсье не станет упрямиться. Мсье наверняка предпочтет договориться с Люсьеном.

От нарастающего гнева все больше багровели щеки Мариона (невозможно называть его иначе, не то пропадет вся прелесть этой беседы). Однако при последних словах правая рука его слишком поспешно сжалась в кулак. Но я продолжал:

— Мсье вспоминает Люсьена? Конечно, слугу не замечают, на него не обращают внимания. Это все равно что фартук, подметальная машина, поднос. У слуги скорее запоминают имя, чем черты лица. Доктор, возможно, сказал как-то мсье: «Я огорчен, заболел Люсьен, и все разладилось»? А может, он рассказал, что я сплю с горничной? Такие истории очень развлекают хозяев и гостей. И все же воспроизводство слуг необходимо, не так ли? Наших хозяев всегда поражает, что мы можем заниматься любовью, болеть, иметь собственные заботы! Они замечают наше существование, только проявляя к нам недоверие. Они запирают сахар. Они включают в кухонное меню толстый край, тогда как «для господского стола» имеется филейная часть — точно мы можем есть все, что угодно! Они меняют тему разговора, когда мы входим. И после этого еще удивляются, что мы подслушиваем у дверей!..

Марион словно бы и не слышал моей тирады. Клубы дыма от сигареты вздымаются вверх как-то нервно, рывками. Он барабанит пальцами по диванчику: я обращаю внимание на его большие пальцы, пальцы душителя. Я понижаю голос:

— Так вот, мсье, мы такое слышим... В нашем доме доктор ничего не скрывает от мадам. Образцовый супруг! Рассказывает все, что он делал в течение дня, обо всех визитах, по порядку, — даже к больным, которых не было дома, когда он приходил их лечить! Он рассказывает все, и мадам смеется! Она смеется!..

Марион стал бледен как полотно. Но он не из тех, кто падает в обморок при возникновении опасности. Тем более что с какой-то минуты, я в этом уверен, он угадал мою цель. Он кашляет, проводит ладонью по лицу и парирует удар:

— Неужели доктор Тюрло и в самом деле таков? Я считал его менее болтливым, чем изображает его лакей, даже перед...

Сжав челюсти, я обрываю его:

— Его лакей говорит так, потому что это правда! Откуда бы иначе его лакей знал, что во время войны Бержерон, переодетый в форму капитана, вся грудь в орденских ленточках, завладел драгоценностями, золотой и серебряной монетой одной дьявольски богатой американки в обмен на обещание жениться? Откуда его лакей знал бы, что фальшивые банкноты...

Марион, в свою очередь, перебивает меня:

— Чтение газет не приносит никакой пользы, только вредит! После каждой подобной истории Бержерон сам писал письма, чтобы все объяснить! Впрочем, никто не понимает почему. А вы такой хитрец...

Я обрываю его, хлопнув ему по губам, отчего он приходит в ярость.

— Конечно, я такой хитрец... Даже больший, чем вы думаете. Может, я получил образование получше, чем вы, хоть вы и Бержерон. Только я никогда не был мошенником и всегда старался честно заработать себе на жизнь. И так и буду поступать всегда! Потому что шантажировать какого-нибудь Бержерона тоже значит оставаться честным. Только заработаю я при этом больше прежнего и с меньшими трудностями.

— Чтобы шантажировать Бержерона, тебе придется в тот день, когда ты его встретишь, подыскать другие доказательства, жалкий болван!

— Доказательства? У меня они есть все, ясно вам? Все! Я знаю даже, где вы были сегодня утром, и всю эту вашу историю с Жерарденом, и как вы над этим смеялись, завтракая с Тюрло! Вернувшись домой, он обо всем рассказал! Я знаю, где находится бриллиантовое ожерелье Фонтена! Этого ведь не прочтешь в газете, не так ли?

Дыхание Мариона становится