Мод навсегда - Доминик Дьен

– И?…

Он подошел к ней и обнял. От него пахло «Поло».

– И я сказал себе, что не могу просто так отпустить тебя!..

– Ты правильно сделал… – прошептала она, отдаваясь во власть его рук.

Чувства, которые всколыхнул в ней его нежный поцелуй, удивили ее. «Значит, – подумала, – я еще способна любить».

Каждую ночь в один и тот же час Франсуа снилась его жена. Всегда один и тот же сон. Она медленно идет к нему. Он протягивает ей навстречу руку. Она улыбается. До этого момента все шло хорошо. Но затем, как только он пытался прикоснуться к ней, его рука проходила сквозь пустоту, словно ее тело было голограммой. Он плакал: «Где ты? Я не могу до тебя дотронуться!» Она со смехом отвечала: «Я же умерла! Разве ты забыл?» Что за глупая штука эти сны, потому что, стоило ей произнести это, как он, вместо того чтобы и дальше пускать нюни, начинал хохотать. «Ты умерла? По-настоящему?» – «А ты уже видел кого-нибудь, кто бы умер не по-настоящему?» – отвечала она. Потом они вместе покатывались со смеху. Ржали до колик. Полный бред! Наконец она шептала: «Мне тебя не хватает» – и нежно притрагивалась к нему языком. Ее тело витало над ним. Он чувствовал, как его обволакивает нежностью. Ему было хорошо. Сколько это длилось? Десять минут? Не больше. До тех пор пока до него не долетал запах. Омерзительный запах, который невозможно описать. Зловоние обгорелых костей и костного мозга, зловоние с содранной плоти. Тошнотворный запах. Сон становился кошмаром. Лицо жены превращалось в череп. Череп мертвеца, разумеется. Этот череп был настолько жутким, с огромными, вылезшими из орбит ядовито-зелеными глазами, что он без труда мог бы продать его в качестве маски для Хеллоуина. Успех был бы бешеным! Короче! Его жена была по пояс в могиле и тянула его за руку. Ее смех все более делался похожим на металлическое бульканье… Она шелестела: «Пойдем со мной! Пойдем со мной! Пойдем… туда, где вечный холод». Подобно Рэмбо, он мужественно сопротивлялся, чтобы не дать затащить себя под землю, но жена была намного сильнее его. Он кричал и отбивался. Это длилось часами. По крайней мере, ему так казалось. До тех пор пока зыбучие пески не смыкались над ним. Но не до конца, ибо в самый последний момент его тело становилось похожим на разжавшуюся пружину. Бум! Он вырывался и тут же просыпался. Уф!

Этот проклятый кошмар не давал ему покоя. Напрасно он внушал себе, что все это фикция, плод не в меру разыгравшегося воображения. В такие минуты он сравнивал себя с матерью, убеждающей свое драгоценное чадо, что страшилище из фильма, который он – вот проказник! – не должен был смотреть, всего-навсего модель из папье-маше. Сама мысль о том, что пора спать, неизменно вгоняла его в холодный пот. Он кружил по квартире до тех пор, пока не падал от усталости. Он знал, что эта чудовищная картина снова возникнет перед ним. Вместе со сном он терял заодно и здоровье.

С сексом же, как ни странно, дела пошли намного лучше. Через раз у него даже появлялась эрекция. И все это благодаря Барбаре! Франсуа встречался с ней в интимной обстановке, которая, признаться, больше напоминала курс лечебных психотерапевтических сеансов. Незлопамятная по мелочам и необыкновенно упорная, Барбара помогла Франсуа восстановить его мужскую силу. «И на том спасибо! – говорил он себе. – Я потерял сон, но зато вновь обрел желания! Вот ведь как! Будем живы – не помрем!»

По Франции прокатилась волна антисемитских актов, на которые общественность никак не отреагировала. Более того, израильско-палестинский конфликт, казалось, только придал им легитимности. Выпадки против евреев становились настолько банальными, что средства массовой информации теперь сообщали о них в разделе бытовых происшествий. Антисемитизм не ставил под угрозу благополучие французов, и те не испытали потребности выразить свою поддержку сынам Давида. В определенной мере история повторялась. Даже если история никогда не повторяется один в один.

Трудно сказать, во что бы все это вылилось в дальнейшем, но в конце апреля кандидат от крайне правых сил вышел во второй тур президентских выборов. На этот раз молодежь проснулась. Во всех городах Франции состоялись многотысячные демонстрации. Средства массовой информации активизировались. Республика была в опасности. Франция гражданских свобод сплотилась против фашизма, но, казалось, все забыли о том, что одним из его рычагов является антисемитизм. Или же поступки, в отличие от идей, стали слишком абстрактными, чтобы беспокоиться из-за них? Если бы выпадки против евреев были делом рук крайне правых группировок, реакция на них была бы совершенно иной. Но, поскольку они исходили от исламских экстремистов (пресса стыдливо называла их «несовершеннолетние хулиганы с окраин»), общественность молчала. Лишь небольшая горстка людей, среди которых выделялся Малек Бути, руководитель организации «SOS-расизм», имела смелость обличить корень зла, четко его обозначив. Власть была задушена политической корректностью. Партии и организации хранили молчание, пресса пыталась минимизировать чудовищные акты или, хуже того, найти им пропалестинское оправдание. Тем самым они становились сообщниками новой формы антисемитизма. Зло гангреной расползалось по обществу.

Такие вот горькие мысли обуревали Мод, когда она выключила телевизор. Девушка только что посмотрела запись французского выпуска новостей. Она чувствовала себя причастной к происходящему и сильно страдала от изоляции французских евреев. «В это смутное время лучше быть в Нью-Йорке», – сказала она себе, входя в спальню Майкла. Она смотрела, как он спит, преисполненная нежности. Они встречались вот уже четыре месяца, а в последнее время – практически ежедневно.

Они ездили на выходные в Лонг-Айленд. На взятой напрокат в «Херце» машине. Движение на сабвее было отличным, учитывая, что выехали они утром в пятницу. Машина ни разу не остановилась, и они всю дорогу распевали песни из «Саймона и Гарфункеля». В конце пути их голоса были немного охрипшими.

Амагансетт считался одним из самых привлекательных уголков Хэмптона. На въезде в город Мод заприметила с левой стороны пожарную часть, узнав ее по огромным сверкающим хромом грузовикам. Развешанные повсюду рекламные стяги сулили lobsters special's[21] в субботу вечером. На отгороженном участке, примыкавшем к fermer's market,[22] люди собирали цветы. Мод захотелось последовать их примеру. Оставив машину на обочине, она нарвала себе большой букет.

Майкл забронировал номер в небольшом семейном пансионе в пятидесяти метрах от пляжа.