Моя Теодосия - Ани Сетон

– Но я не хочу покидать тебя. Я никогда не думала… что ты позволишь мне уйти.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, задела его за живое, и все же он упорно продолжал:

– Я не собираюсь расставаться с тобой. Ты будешь приезжать сюда ко мне, а я буду навещать тебя. Ты ведь знаешь, не правда ли, что забота о тебе всегда была моим главным, моим самым важным делом.

Она попыталась улыбнуться:

– Да, я так и думала.

– Конечно, ты знаешь об этом. Ты помнишь о письме, которое я написал тебе прошлой зимой из Олбэни, я говорил, что в тебе все счастье моей жизни; ради чего же еще или ради кого еще я живу?

Она уткнулась лицом ему в плечо.

– И разве ты не убедилась в том, что мне виднее, что для тебя лучше?

Да. Она в этом никогда не сомневалась. И как это было всегда, она, успокоившись, подчинилась его воле.

– О, папа, я знаю, что ты самый лучший и самый мудрый из всех. Конечно, я сделаю так, как ты считаешь правильным, но…

Он улыбнулся ей:

– Никаких «но», мисс Присей. Лучше пойди и осчастливь своего серьезного ухажера. Я вижу, как он с горя прячется за орешником возле молочной фермы.

Теперь, после разговора с отцом, Теодосия обнаружила, что помолвка не такое уж неприятное дело. Дату свадьбы не назначили, так что все это отдалялось в туманное будущее. Ничего не изменилось, кроме того, что теперь она временами называла мистера Элстона «Джозеф» и вынуждена была соглашаться на уважительный поцелуй в щеку или руку.

Под руководством Аарона и по своему собственному разумению Джозеф сводил любовные дела к минимуму. Он чувствовал страсть и определенную привязанность к невесте. Но такая потеря самообладания, какая произошла с ним в день ее рождения, никогда не должна повториться. Конечно, после свадьбы ситуация автоматически изменится, и он с нетерпением ждал этого. Однако как раз теперь он страдал от небольшого приступа лихорадки, которой периодически подвергались все каролинцы, живущие в зоне приливов, и еще Аарон забирал большую часть его энергии.

Ежедневно до самого обеда Джозеф и Аарон закрывались в библиотеке. Аарон не жалел сил, чтобы подготовить своего будущего зятя к новой политической роли. Он посвящал его в сложности продвижения по службе, обучал его одному из своих личных шифров и ослеплял его сугубо драматичной ситуацией, сложившейся в стране. Он, кроме того, одалживал у него деньги, но с таким обаянием и лестью, что Джозеф воспринимал возможность одолжить ему деньги как привилегию. В каких-то делах Джозеф оказался даже более полезен, чем мог надеяться Аарон. Молодой человек проявил неожиданный талант к составлению писем. Его речь была столь же цветиста и пространна в письменном виде, сколь немногословна в разговоре.

Аарон, чей собственный стиль был всегда предельно лаконичным, тактично устранял в деловых бумагах пышность риторики, но давал Джозефу возможность писать письма на Юг. Письма влиятельным семьям, в которых расхваливались качества полковника Бэрра. На выборах это должно было принести свои плоды.

Во время их занятий в библиотеке Теодосия была предоставлена самой себе, если не считать обязанностей по хозяйству. Однако Аарон ежедневно ожидал от нее перевода на «изящный английский» строчек из Теренция и Корнеля.

– Лучше расстаться с головой, чем утратить привычку к учению, – говаривал он ей и находил время, чтобы самому контролировать ее работу.

После обеда обычно наступали часы досуга: совершались поездки к заливу Черепах на Ист-Ривер, где сочное зеленое черепашье мясо поджаривалось на костре из морских водорослей; длительные верховые поездки к «Таверне моряка» севернее Гарлема, красивому старому зданию, в котором бывал Вашингтон, теперь совсем заброшенному: его еще не купили и не обновили Стивен Джумел и его прелестная, но пользовавшаяся дурной славой жена Элиза. Они ходили в гости, посещали вечеринки, бывали на раутах и балах; кроме того, можно было ходить на театральные спектакли, исполнявшиеся до открытия театрального сезона вторым составом трупп.

В тот год после летнего перерыва на пятое сентября было намечено открытие нового «Парк-театра». Предполагалось, что это будет гала-представление, и вся та часть нью-йоркского общества, которая не считала игру в театре аморальным действом, собиралась быть там. Аарон заказал приличную театральную ложу за двенадцать шиллингов и пригласил графа де Жольет сопровождать Натали и замкнуть круг их небольшой компании, поскольку в одной ложе с комфортом могли разместиться только пять человек.

Был чудесный теплый вечер, но в воздухе уже чувствовалось приближение осени. Они пообедали пораньше, чтобы не торопиться перед поездкой в город. Начало спектакля намечалось на семь.

Теодосия надела желтое платье, подчеркивавшее золотисто-каштановый оттенок ее волос, над которыми возвышалась маленькая вечерняя шляпка из соломки и синевато-зеленого сатина. На ней был гарнитур культивированного жемчуга: кольцо, ожерелье, брошь и даже пряжки на новых зеленых лайковых туфельках – все они имели форму крошечных рогов изобилия. Эти драгоценности достались ей в наследство от матери, и их приглушенный блеск шел ей больше, чем Аарону его бриллианты, то и дело вспыхивавшие яркими искорками.

Натали в изящном парчовом платье модного цвета, коричневых орехов кэшью, следовала за Тео. В карете мужчины расположились напротив девушек.

На Аароне, который, как женщины, обожал тонкий материал, был его лучший костюм из серого шелка, сшитый в Лионе и оттенявшийся жилеткой с узорной вышивкой. Джозефа он отправил к лучшему портному Нью-Йорка, чтобы тот выглядел более ухоженным и менее неуклюжим, чем обычно. Аарон и Джозеф были одеты просто и без вычурности, как подобало республиканцам, если не считать гофрированных жабо под подбородками.

Кучер захлопнул крашеные дверцы кареты, и они отбыли ровно в шесть вечера. Тео ненавидела езду в экипаже и предпочла бы скакать верхом на Минерве. Зато когда они подъехали к Лиспинадским луговинам, где из болотистых водоемов поднялись тучи комаров, она была весьма рада тому, что оказалась под защитой кареты.

– Ох уж эти болота, – сказал Джозеф, вяло шлепая себя по ноге. – У нас дома та же проблема. Они создают болезненную атмосферу. Ведь у вас в прошлом году тоже была эпидемия лихорадки, верно?

Аарон кивнул:

– Была. Люди желтели, как платье Тео, и мерли косяками. Но в Ричмонд-Хилле мы в безопасности, там воздух чистый. Надеюсь, кстати, ты не оставишь Тео на плантации, в сезон лихорадки, пока она физически не адаптируется к климату вашего Юга?

Тео, до того слушавшая невнимательно, быстро подняла глаза, и у нее дрогнуло сердце. Возможно ли, что ей действительно придется поехать так далеко, в эту варварскую страну? Как отец может говорить об этом так безучастно?