Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт

подумывала в августе съездить в Чикаго помочь друзьям бедокурить на Демократическом национальном съезде. Но тут вдруг у нее возникла тяга расспросить Бабулю о белорусских погромах, поэтому ясным воскресным днем – четырнадцатого июля, в День Бастилии, Тыщадевятьсот шестьдесят восьмого – она собрала свой рюкзачок, проголосовала на дороге и направилась по Трассе шестьдесят к Прибрежному государственному парку на заднем сиденье мотоцикла: вел его черный парень лет тридцати в шлеме Вермахта и кожаном жилете, на спине которого было написано «Громохрана Ричмонда». Была она в бабулиных очках в стальной оправе, бабулином платье и косынке в огурцах; потому-то я и вспомнила.

Следующую часть ты знаешь: как банда белых Дородных Стервятников нагнала черного парня у Форта-Стори, избила его и раскурочила ему мотоцикл, а Мимси, пинавшуюся и визжавшую, отволокла в лес и связала ей руки косынкой, а бабулиным платьем обмотали ей голову, и украли у нее рюкзачок, и разбили ей очки, а их подружки держали ее, пока парни по очереди харили ее спереди и сзади, и всерьез обсуждали, не отрезать ли ей соски и не съесть ли их в каком-то ритуале посвящения, но вместо этого решили на нее нассать, все до единого, женщины присаживались ей над лицом, а потом они ее бросили привязанной к дереву и на грудях у нее нарисовали пальцами звезды, а на животе – американский флаг теми красками, что я ей подарила, но она их так и не открыла.

Все верно, Сьюзен: все это незачем упоминать еще раз.

Ну вот. Хоть Мимси и была потрясена и в ужасе, что они ее прикончат или изувечат, все равно запомнила их голоса и клички, какие у них выскальзывали, а также мелкие детали – из нее бы получился хороший агент Компании! И все время думала: Слава богу, что они пока не сделали мне больно по-настоящему, если не считать содомизации, но даже для такого они применяли тавот из мотоциклетных наборов. Однако ее не били и не резали, не прижигали сигаретами или не совали в нее ничего, кроме своих стручков, а некоторые женщины – пальцев. Бросая ее, они ей даже велели не беспокоиться: она возле парковой тропы, и скоро ее кто-нибудь найдет.

Очень заботливая группа насильников.

Она провела там четыре часа – с таким же успехом легко могло пройти четверо суток или четыре года, – и с ее головы капала моча, а по ногам текло семя, из задницы шла кровь, ее покусывали комары и мухи, а Мими на самом деле думала, что ей повезло: стояла сушь, а не сезон мошки!

Затем появился ее спаситель.

Этого так и не нашли. Тощий вахлак средних лет в потертых до блеска твиловых штанах, с седым бобриком и кожистым лицом, голос тихий и хриплый. Мимси показалось, что с этими лесами он знаком хорошо; у него не было ни рюкзака, ни какого-то походного снаряжения, и он сообщил ей, что просто вышел прогуляться. Она услышала, как что-то движется по тропе и как можно громче застонала сквозь платье, которым они заткнули ей рот и обернули голову. Она помнила, как благодарна была за то, что в этой части Вирджинии не осталось медведей, а затем этот непринужденный надтреснутый голос произнес: Боже всемогущий, похоже, милочка, над тобой кто-то потрудился.

Он размотал ей голову, цокая языком от мочи и всего прочего, спрашивая, изнасиловали ее или нет, один это было парень или целая банда, да и вообще куда мир катится. И чокнутая Мим ответила, что, к черту, точняк ее изнасиловали и вдобавок нассали на нее, и подонков этих было пятеро и с ними три бабы, мотоциклетная банда под названием «Язычники Дикси» из Ньюпорт-Ньюз, и она уловила их некоторые клички и может опознать их мотоциклы и кое-какие лица. Мужчина хмыкнул и сказал: Похоже, настоящие они патриоты, как ни верти; да только не надо было этот флаг янки на тебе рисовать, раз они «Язычники Дикси».

Она поняла, о чем это он, – то, что ее разрисовывали, она чувствовала, но до сего мгновения не знала, что именно на ней нарисовали. Она увидела на земле выдавленные тюбики акрила, и несколько пустых пивных бутылок, и свои разбитые очки, и то, что стекало у нее по бедрам, и спросила у мужика, есть ли у него машина и не против ли он отвезти ее в ближайший полицейский участок; сукиным детям с рук это не сойдет.

Учти, Фенн, руки у нее по-прежнему связаны косынкой за деревом; но она не сознает, что происходит, даже когда мужик медлит, чтобы закурить, и произносит: Мне кажется, больница тебе нужна больше, чем по-лицья.

Только полиция, отвечает Мими, и: Вы не против развязать мне руки, Христа ради?

Дядька делает затяжку, смотрит ей в глаза, оглядывает ее с ног до головы и выуживает большой карманный нож. Мим на ум только приходит – но тут он шагает за дерево. Мысль, должно быть, пришла и ему в голову, и он пытался решить, что́ ему хочется сделать. Возможно, он бы и дальше ее спасал – в конце концов, Мимс видела его лицо и ясно дала понять, что намерена опознать «Язычников Дикси». Но тут ей стало страшно и в то же время она разозлилась; она заплакала и сказала: Ну давайте уже; освободите меня!

Нож он приставил ей к горлу, чтоб заткнулась, и развязал косынку, и заставил ее лечь лицом вниз, нажав коленом ей на спину, пока вновь связывал ей руки за спиной. После чего отконвоировал ее с тропы поглубже в лес, говоря ей, что если у него от нее не встанет, он ее порежет. Она спросила, чего он от нее хочет, и он ответил: Вероятно, ты что-нибудь придумаешь. Он пообещал выпотрошить ее, как оленя, если она вздумает шуметь, а потом ткнул сигаретой ей в голую задницу – показать, что не шутит. Со связанными руками Мимс ничего не могла поделать – только отсосать ему, что она и сделала, – и он вынудил ее просить его позволить ей это сделать, а потом держал за волосы, поднеся лезвие к самой глотке, пока она сосала. Мимс рассказывала мне, что хер у него был длинный и толстый, но совершенно вялый, даже когда он запихнул весь его ей в рот и кончил ей в горло. Она подавилась, и ее вырвало; и тут она поняла, что попала.

Весь остаток дня он делал с нею разное, так и не сняв с себя одежду, но расстегнув