Правила Мерджа - Остап Иванович Стужев

«Что за комиссия, создатель…» – повторил он про себя слова известного Фамусова и, с головой укрывшись одеялом, попробовал отвлечься от тревожных дум и поспать еще пару часов.

Следующее утро после трехдневного снегопада выдалось солнечным и по-январски морозным. В части были расквартированы два батальона спецназа, состоящих только из офицеров и сверхсрочников, и рота обеспечения. Из окна генеральского коттеджа был виден сверкающий черным вымерзшим асфальтом плац, и дальше, ближе к лесу, длинная цепочка бойцов в белых маскировочных комбинезонах с короткими автоматами наперевес, уходящая на лыжную подготовку. Кольцов зажмурился от яркого солнца, отражающегося от белоснежного снега, и вернул занавеску на прежнее место. В комнате снова наступил полумрак. Не сходя с места, он зацепил мизинцем браслет платиновых часов «Дайтона» с черным циферблатом. Дорогие побрякушки были его слабостью, стрелки сейчас находились в том положении, в котором обычно выставляют часы на витрине: десять часов десять минут. После контрастного душа он почувствовал себя бодрее и, покопавшись в шкафу, выбрал свежую рубашку и галстук, потом быстрым движением руки пробежался по вешалкам с наглаженными костюмами и остановился на темно-синем в крупную вертикальную полоску. В гостиной на столе стоял кофейник, стопка бутербродов и сковородка с только что пожаренной глазуньей. Женщина лет сорока, вольнонаемная из ближайшего поселка, вежливо поздоровавшись, продолжила раскладывать недостающие приборы.

– Чего, не словили супостата? – обратился Кольцов к адъютанту, спортивного вида старшему лейтенанту со сломанным, как у профессиональных боксеров, носом.

– Никак нет! Доставлен в два часа сорок семь минут! Товарищ генерал!

– Прекрати юродствовать! – они обычно общались по имени-отчеству, без званий и прочей мишуры, и только когда Славу – так звали старлея – ожидал легкий нагоняй за мнимое нарушение дисциплины (а к оным и относилось не разбудить генерала, ослушавшись его приказа), он принимал официальный аллюр и, вытягиваясь в струнку, начинал нести всякую ахинею.

– Почему не разбудил? – Кольцов потянулся за белоснежной салфеткой и, положив ее на брюки, принялся намазывать булку толстым слоем масла.

– Не успел, товарищ генерал! Задержанный помещен на гауптвахту, а там в казематах трубы, видно, воздух набрали, температура низкая, всю ночь искал слесаря, переживал за здоровье доставленного. – Слава продолжал стоять по стойке смирно, самоотверженно глядя прямо перед собой. За два года на этой должности он ни разу не ошибся с выбором, когда будить шефа, а когда нет.

– Тогда понятно. Вольно, садись, давай рассказывай дальше. Нашел слесаря?

– Никак нет! – он опять вскочил.

Кольцов хлопнул ладонью по столу.

– Так, стоп, прекращай паясничать, говори нормально. Живой там этот, как его, Живов?

– Жомов? – осмелился уже нормальным тоном ответить адъютант. – Жив, чего ему будет? Орал, мол, дубленку ему порвали при задержании, обещал жаловаться. Так я того, изъял дубленку, думаю спросить кого из солдат, может, зашьют.

Доев яичницу и промокнув жир с тарелки белым хлебом, Кольцов не спеша допил кофе.

– Остальные вопросы решены?

– Да, все тип-топ. Репортаж в одиннадцать часов сорок семь минут тридцать секунд по второму в хронике выйдет.

– Отлично, иди спать, вечер будет долгий сегодня. И пусть мои нукеры ждут меня в штабе минут через двадцать. – Кольцов достал зубочистку и начал ковырять в зубах. Он никогда не любил спешить.

Вадим Вениаминович Жомов, промерзший за ночь до костей в нетопленом, обычно пустующем каземате, представлял собой жалкое зрелище. Из разбитой в суете задержания нижней губы сочилась сукровица, лацкан пиджака был надорван, а галстук, как и ремень, у него отобрали. Единственно нетронутыми были его очки: все знали про чувство солидарности Кольцова со всеми очкариками планеты. Зашедший за ним конвой поднял его из подвала на третий этаж в скупо обставленное помещение с огромным телевизором «Панасоник», кое-как зажатым в углу тремя ящиками из-под патронов, поставленных один на другой.

Жомов испуганно осмотрелся; решетки на окнах ему очень не понравились. Увидев четверых вошедших, он безошибочно узнал в них людей своего круга и попытался вернуть себе свою вальяжность и хамоватость ни за что конкретно не отвечающего высокопоставленного функционера. Дождавшись, пока они рассядутся кто куда, он без приветствия и ненужного пролога решился пойти в атаку.

– Вы знаете, кто я такой? Я сотрудник Администрации, и все службы сейчас стоят на ушах! Кто вы такие? Я сейчас позвоню вашему начальству, и в лучшем случае вас просто уволят с волчьим билетом. Вы понимаете? – взгляд его рыскал по лицам сидящих напротив мужчин, он хотел понять, кто из них главный, кто опасен и какие еще садистские приемчики вроде заморозки можно от них ожидать. Один из них, в таких же тяжеловесных очках, с непозволительным для простого чекиста «Ролексом» на руке, явно был старшим. То, что это были чекисты, Вадим Вениаминович мог поклясться под присягой. Их постные рожи он мог вычислить из тысячи любых других. Будучи опытным политработником, он привык ставить свою службу выше остальных в армии по той простой причине, что особистам было запрещено лезть в их огород. Однако здесь творилось нечто, не поддающееся логике и явно выходившее за рамки уставных отношений.

– Вадим, не стоит запираться, – сказал один из мужчин, одетый в красный спортивный костюм с вышитыми сзади белым шелком словами «Сборная СССР». Подойдя и положив ему руку ладонью на загривок, он продолжил говорить все тем же доверительным тоном: – Игра проиграна. Рэкет, вымогательство – и это лишь малая часть преступлений, совершенных вашей группой. Вопрос, кем будешь в ней ты? Жертвой, вовлеченной обманом и угрозами, или активным членом?

«Ну это наглеж! У них ничего нет!» – Жомов как-то сразу воспрял духом, услышав обычную чекистско-ментовскую трепотню.

– Так, я требую адвоката, я имею право на телефонный звонок! Как я понимаю, у вас ничего нет. Неужели вы думаете, кто-то скажет про меня плохо?

Кольцов ждал этого момента, нетерпеливо поглядывая на стрелки хронографа.

– Вадим Вениаминыч, а знаете, вы, наверно, правы, никто не даст никаких показаний, – сказал он, произнося слова медленно, почти по слогам. Затем, пощелкав пультом, направленным на «Панасоник», он выбрал второй канал.

В ленте происшествий рассказывали о трагической аварии, унесшей жизни как минимум двоих: пассажира и водителя внедорожника, который на большой скорости не справился с управлением и, вылетев на встречку, протаранил снегоуборочную машину. Водитель КамАЗа – здоровенный детина, совсем не похожий на коммунальщика, – все время поправляя ушанку, тупо спрашивал репортера, кто оплатит ремонт отвалившегося огромного ковша, действительно лежащего на асфальте рядом с искореженным «Брабусом», из окна которого торчала окровавленная рука с вытатуированным на ней черепом.

Сердце Жомова, сделав два мощных удара, помчалось галопом. Вены на висках его вздулись и посинели каким-то нехорошим предсмертным цветом. Он снял очки и подслеповатым взглядом стал искать какую-нибудь тряпицу – вытереть со лба едкий пот, заливавший ему глаза. В помещении было тепло, и после ледяного