Атомные уходят по тревоге - Анатолий Елкин

«Здравствуй, дорогая мама!

Шлю тебе горячий привет. Все в порядке, жив, здоров, чувствую себя хорошо.

Из Ленинграда мы выехали в 13.32 и прибыли в Мурманск в 12 часов 1 августа. Я устроился на багажной полке и там спал две ночи. Днем спал мало, больше любовался природой.

В Карелии почти одни болота и озера, редкие низкие леса. В Хибинах есть очень красивые места: горы, озера, сопки, покрытые лесом. Погода здесь стоит для этих мест очень хорошая — 12—14 °C…

Второй день я уже на корабле. Все устроились. Скоро, наверное, уйдем из базы, но в конце будущего месяца опять придем домой. Передай прилагаемый конверт Неле.

Буду ждать письма от тебя и от нее.

«Нелька, родная моя!

Как говорят, во первых строках моего письма уведомляю тебя, что очень тебя люблю и очень скучаю.

Все время стоит перед глазами та ночь на набережной. И твои слова. И твой голос. Ничего я не забыл — ни самой малости. А ты?

Получила ли ты мое письмо, которое я просил маму тебе передать. Там все сказано. Во всяком случае — самое главное: я тебя жду. Я мечтаю о том дне и часе, когда ты станешь моей женой.

От тебя пока — ни строки, и, как ты понимаешь, настроение от этого не улучшается.

Напиши мне все в подробностях. Каждая твоя мелочь меня интересует: как учеба, что читаешь, как проводишь время. И главное — не забыла ли.

У меня особых новостей нет, если не считать, что был в дальнем походе.

Только теперь я понял по-настоящему, какое это счастье быть моряком. Да еще и подводником. На книжную романтику вся наша жизнь не похожа. Но она в тысячу раз интереснее любых книг.

Корабли у нас — чудо. Ребята — замечательные. Если бы я еще получил письмо от тебя, то мог бы с полным правом сказать, что я счастлив.

«Дорогая мама!

Твое письмо только сегодня попало ко мне в руки. Его уже хотели отправить назад. Меня еще не все здесь знают. А мы были в море. Теперь все уладил, все будет с письмами в порядке.

Почти все время находимся в море. Погода паршивая. Часто моросит дождь. Температура 8—10 °C, так что не холодно. На берег еще ни разу не ходил, но после следующего похода обязательно побываю в Североморске. Вокруг сопки и море. Очень красивые места.

Ты сейчас самое главное — это береги здоровье. Не утомляй себя.

Письмо от Нели обязательно перешли мне поскорее. Это очень важно! Пошли его заказным.

Мама, ты ничего не пишешь, как у тебя дела с работой. Найди все же полегче себе работу и не ограничивайся только, одними разговорами. Я тебе все же советую перейти работать в клинику на Греческом проспекте. Там работа много легче.

Живу я в каюте на четыре человека с очень хорошими ребятами.

Мама, купи, пожалуйста, мне в магазине технической книги на Литейном (угол Невского) книги: «Физика и расчет ядерных реакторов», «Основы теории ядерных реакторов», «Физика ядерных реакторов» и «Регулирование энергетических ядерных реакторов»…

Герман прилетел к вечеру.

Отряхивая на лестнице снег, облепивший его куртку, он чертыхался:

— Стоило тащиться к тебе с Диксона! У нас вчера, можно сказать, курортная погода была по сравнению с вашей, московской…

— Ну, тебе не привыкать, старина…

— Не привыкать… Могли бы и получше встретить…

Чертыхался Герман для виду. Встрече он был рад: не виделись они с Анатолием года три.

И для Анатолия он был Германом — таким же молодым, стремительным и неистощимым на выдумки, как и в те, кажущиеся недавними, времена, когда они сидели за одной партой первой мужской школы Мурманска и мучительно вспоминали, перед тем как войдет учительница литературы Мария Ивановна, фамилию генерала, за которого изволила выйти замуж Татьяна Ларина.

Для других они уже были Германом Дмитриевичем Бурковым, известным полярным капитаном, и Анатолием Сергеевичем Сергеевым, журналистом «Комсомольской правды».

Есть на Беломорье старинное русское село Патракеевка. Словно вышедшее из сказок, словно олицетворение России. У самого синего моря. Таинственно шумят вокруг вековечные леса, и уже обмелевшая речка Мудьюга несет прозрачные родниковые воды в Белое море. На песчаных косах и обрывистых берегах, как и сто лет назад, бродят по вечерам гармони, а в туманном мареве холодными огоньками салютуют суда.

Мудьюг — не просто старина. Остров Мудьюг — остров смерти, каторжная тюрьма времен интервенции.

Патракеевку хорошо знают на русском флоте. Отсюда пошли династии известных капитанов Бурковых, Капытовых, Антуфьевых и других. Задолго до революции славилась Патракеевка замечательными умельцами, смело бросавшими вызов морю. Со всех поморских сел съезжались сюда на учебу юноши. Как Ломоносов, шли они девственными лесами, в непогоду и вьюгу, чтобы через несколько лет повести в море шхуны и рыбацкие ладьи. Патракеевка была для беломорцев своего рода морским университетом. Здесь они получали штурманское образование.

У Германа Буркова по отцу и матери было два деда. Оба жили в Патракеевке. Один — Афанасий Бурков — корабельный мастер. Второй — Николай Железняков — капитан. Отец Германа тоже стал капитаном. Сын пошел по стопам отца. Долгие годы Анатолию и Герману не удавалось свидеться. Сергеев знал, что друг плавал на «Карамзине», «Селенге», «Мсте». Исколесил весь земной шар и всю Арктику. Писал Герман редко. На штемпелях стояли названия незнакомых городов Кубы, Канады, Африки, Америки. Но чаще всего он давал о себе знать из Арктики: давно замечено, она излечивает самых ленивых на письма.

Как-то Сергеев услышал о нем разговор в ЦК комсомола. Моряки с «Мсты», которой командовал Герка, в несусветный шторм спасали гибнущие суда. На расспросы при встрече он отмахнулся: «А, была там небольшая заварушка»… Подробности Анатолий узнал из газет. Через два года из них же — о новом ордене, которым наградили друга.

Пока Герка обогревался, они молчали, словно прислушиваясь к ударам ледяной крупы о промерзшее окно.

— Ты кого-нибудь видел из наших?

— Многих. Ты думаешь, я в Арктике, так снегом зарос…

— Кого?

— Вадима Ломакина. В Мурманске. Работает на телевидении. Пишет повесть.

— А Савва Кровицкий?

— Во-первых, он не Савва, а Савелий Александрович. Известный в Мурманске лектор и общественный деятель…

— Так уж и деятель?!

— А что — заместитель директора педагогического института. Долгое время плавал. Принимал в море у рыбаков экзамены.

Анатолий пытался представить себе близорукого Савку на качающейся палубе сейнера и никак не мог.

— Вот тебе и на…

— Вот так. А знаешь где Беляев?

— Как в воду канул. Кого не расспрашивал, все руками разводят.

— Строит электростанции в Сибири. Инженер.

— А Саша Свиридов?

— Секретарь Мурманского горкома партии… Так расхваливал мне город, как будто я не мурманчанин, а заезжий турист.

— Значит, многие из наших после вуза осели на Севере.

Герка помолчал.

— Северу нельзя изменить. От него можно уехать, а он все равно будет в тебе. Ты же сам каждый год при случае удираешь туда… Север — это же не только льды или сияние… Вот я уже сколько стран излазил, а поживешь — опять домой тянет. В людях, наверное, все дело… А может, еще в чем…

— Над чем это ты голову ломаешь? — вдруг спросил Герман, увидев на столе груды книг по истории флота и подробную карту Балтики.

— Понимаешь, какая интересная история. Водолазы обнаружили на грунте подводную лодку, затонувшую в годы войны. Весной ее собираются поднимать. Есть надежда попасть в экспедицию. О погибшем экипаже пока ничего не удалось узнать. Перерыл архивы, вот сейчас смотрю книги. Самые общие сведения — не боле… Представляешь, вдруг на лодке что-нибудь сохранилось. Вахтенный журнал, дневники, письма…

— Вряд ли. По-моему, зря угробишь лето. Во-первых, еще неизвестно, удастся поднять лодку или нет. Во-вторых, в ней вряд ли что сохранилось. Двадцать пять лет не шутка… Да и потом — морская вода…

— Скучный ты человек, Герка. Я мог бы тебе привести тысячу историй. О том, например, как нашли в море бутылку с запиской, раскрывшей тайну исчезновения в океане судна «Президент». О поисках легендарного «Черного принца». О находках подводных экспедиций в Карибском море. О подъеме капитанского сейфа с затонувшего корабля «Египет»… И все это — не выдумки. Сегодняшний день… Да о чем тут говорить! Зайди в Музей Арктики и Антарктики на улице Марата в Ленинграде. Его витрины набиты документами, письмами и вещами, найденными через много лет после гибели или таинственного исчезновения экспедиций, которым они принадлежали…

Герка улыбнулся: