Самый обычный день. 86 рассказов - Ким Мунзо

— Она сказала, — перевела девушка, — что ей очень жаль, что ваша встреча не произошла при более благоприятном стечении обстоятельств.

— Скажите ей, что я тоже сожалею об этом, — нашелся я.

Девушка перевела. Женщина моей мечты улыбнулась и исчезла в конце коридора.

Я присел на свое место на несколько секунд, но потом вдруг решил, что этот мир создан не для трусов: подхватив свой рюкзачок и большую сумку, я бросился к дверям. Девушка посмотрела на меня с удивлением. На перроне я почувствовал растерянность: женщины там не было и вообще не было никого. Я вошел в здание станции: там тоже царила пустота. Выйдя с другой стороны здания, я увидел безлюдную площадь с огнями неоновой рекламы. В десяти метрах от дверей вокзала моя бывшая соседка по купе, дама с кожей цвета сомон, обняла какого-то мужчину, поцеловала сопливого мальчишку и села в «фольксваген». Я бегом вернулся обратно: не хватало только отстать от поезда! Мне удалось вскочить на подножку, когда состав уже тронулся. Когда я вошел в купе, девушка уставилась на меня. Я положил сумку на полку, уселся поудобнее, глубоко вздохнул и снова вытащил путеводитель. Девушка села с ногами на сиденье, обняла свои колени и, продолжая глядеть на меня, рассмеялась. Как оказалось позже, в тот момент я неправильно понял причину этого смеха. Она сказала:

— Мне очень жаль, что я помешала вашему флирту, но мне пришлось спрятаться в туалете от контролера: я еду без билета.

Теперь она сидела, положив одну ногу на другую — они были безупречно прекрасны.

Рано утром девушка случайно выдала себя: когда она взяла рюкзак, чтобы достать сигареты, на пол упал ее билет. Я сделал вид, что смотрю в окно.

Какофония

С незапамятных времен А. всегда хотелось проехаться по улице Бальмес в направлении, противоположном разрешенному: или по ошибке (веселой ночью, после того как все дела закончены), или сознательно (чтобы разбить оковы повседневности). Он представлял себе нарастающую волну автомобилей — разноцветное полчище, кипящее раскрытыми в негодовании ртами: нервозные фары, отскакивающие вправо и влево, чтобы избежать столкновения с ним, и — как следствие этого — сталкивающиеся друг с другом. Самая масштабная катастрофа в истории, концентрический хаос, который захватывает улицу за улицей, район за районом, город за городом, выплескивается с одного континента на другой, вспенивает море…

Вот и сейчас он испытывал подобное желание. Несмотря на это (и тут он прищелкнул языком по нёбу, чтобы не так сильно ощущать зеленоватый привкус желчи), А. поехал по улице Бальмес точно так, как предписывали правила: в сторону моря — только что перед ним промелькнула площадь Ротонда. Он выпил коктейль на склоне горы, среди пальм, сидя в шезлонге цвета беж, как раз там, где проходит последний на планете трамвай и растерянный пианист из последних сил снова и снова играет на блестящем рояле Three little word’s[35], постоянно ошибаясь.

Около станции Путчет ему пришлось притормозить из-за дурацкого светофора. Он включил радио и попробовал настроить его. Когда А. нашел Бенни Гудмена, это подняло его настроение. Он прибавил звук. Светофор переключился на зеленый, и в голове его мелькнула мысль об анилиновых красках. Пересекая улицу Митре, он перестроился в другой ряд и нажал на педаль газа, словно топтал ногой палые листья. Напротив двери бара и книжного магазина «Кристал Сити» он припарковал машину прямо на тротуаре и вошел внутрь. За стойкой сидела девушка и читала журналы. Все столики были свободны, кроме одного. Он заказал кофе и стал рыться на книжных полках: чего здесь только не было, начиная от трактатов по географии Страны Басков и кончая загадками пыльного Египта. Он полистал The last tycoon[36] и выпил кофе маленькими глотками. Потом расплатился за кофе и за книгу и вышел на улицу. Через Виа-Аугуста он проехал на красный свет.

А. почувствовал себя очень одиноким. Ему пришло в голову поужинать еще раз. Он посмотрел на часы: до встречи с Б. оставалось полчаса. А. закурил и представил себя курящим три сигареты сразу. Он зажег еще две сигареты и тоже засунул их в рот. Представляя себе, что подумают люди из проезжающих машин, увидя его, он улыбнулся и почувствовал себя удовлетворенным. Ему пришло в голову, что в этом мире нет ничего хорошего или плохого, все на один лад. Фонари один за другим вертикально погружались под землю; было холодно.

Подъезжая к улице Травесера, он задумался: может быть, свернуть налево и затеряться в улочках Грасии? Решение пришло слишком поздно, он уже проезжал мимо улицы Гранада, и в голове его уже роились новые сомнения: что, если припарковаться на Тусет и съесть яичницу, сидя в кресле из белого кожзаменителя? На перекрестке с Диагональю ему показалось, что он будет ехать по этой улице вечно.

Как только зеленый сигнал для пешеходов начал подмигивать, А. нажал на газ. Замешкавшийся водитель, который ехал в сторону площади Масья, крутанул руль, чтобы избежать столкновения с ним, нажал на клаксон, обругал его последними словами и врезался в урну. А. прибавил газ, оставляя позади улицы и бесцветные светофоры. Он нагло пересек проспект Гран-Виа на красный свет (спровоцировав два столкновения, несколько ранений, сирены «скорой помощи» и падающую звезду — правда, это случилось несколькими минутами позже). На глаза ему попалась кондитерская «Дель Сигне». Двери и окна были закрыты, и А. засомневался: может быть, в этот поздний час там, внутри, пекли торты. Ему представилось, как он направляет машину на дверь, проламывает ее и въезжает в пекарню — там он поприветствует кондитеров, а потом смоется через заднюю дверь, стряхивая муку с рукавов. Вот и неправда, что ему придется ехать по улице Бальмес вечно: он пересек сплошную линию и оказался на бульваре Рамбла. У дверей пивного бара «Бавьера» А. остановил машину и устроился за одним из столиков на тротуаре. Прохожих почти не было. Он зевнул.

Б. опоздала; на ней был белый джемпер и узкие синие брюки. А. представил себе ее задницу и посмотрел на часы.

— Точность не твоя черта.

— Ты представить себе не можешь, что в городе творится. Я приехала на такси, нам пришлось свернуть на Параллель, а там такие толпы выходят из театров и полиция к тому же устроила облаву на улице Ноу. Совсем с ума посходили — закрыли оба бара, и «Марсель» и «Лондон». И нам не разрешили проехать на Рамблу, пришлось мне идти пешком от самого Собора.

А. подумалось, что вот уже лет десять, наверное, как он не был в «Лондоне». Он вспомнил одного приятеля, ночь, дискотеку Enfant terrible, полицейский участок, булочную, где ранним утром продавали сладкие слоеные булки. Ему пришло в голову, что годы летят. Б. продолжала:

— …словно хотят заставить нас подчиниться. Ты сам подумай: в нашем-то возрасте, когда каждый из нас уже стал маленьким хозяином одной маленькой правды. И нечего делать такое пресное выражение лица. Ты заметил, что каждый считает себя пупом земли? На днях Тебия сказала мне…

А. захотелось пить. Он сделал знак официанту, который притворялся, будто не замечает их. Б. говорила и говорила, словно задалась целью не дать собеседнику промолвить хотя бы словечко:

— …а у Риба полно денег (и для него это самое главное в жизни, единственная его цель); а Жоан трахается каждую ночь с новой девицей (потому что считает самым важным в жизни иметь возможность соблазнять каждый вечер новую девицу и думает, что тот, кто тратит время на другие дела, — просто идиот); а Марсель ест не переставая (и не понимает тех, кто способен оторваться от хорошо накрытого стола); а…

А. представил себе, как было бы здорово промчаться молнией вниз по Рамбле и броситься в воду. Официант обслуживал людей за четвертым от них столиком.

— …проглатывает одну книгу за другой; а Манель принимает амфетаминов больше всех в их компании (заметь, больше всех; он — на первом месте); а Марта — дура (самая большая дура во всем подъезде, она — на первом месте); а Пере и Нурия страшно любят друг друга (потому что видели много-много фильмов с Дорис Дей и им принадлежит рекорд верности в районе), а Щавье — интроверт (возможно, самый одинокий интроверт во всей стране); а Мария — экстравертка, самая…

А. опустил голову. Он представил себе, как машина минует тротуар возле памятника Колумбу и мчится к лестнице, как Б. кричит, как автомобиль катится, потеряв управление, переворачивается набок и тихо погружается в маслянистую воду, мутную от нефти.

— …а Эужени смотрит телевизор больше всех в нашей провинции (у него провинциальный рекорд), а сеньор Пере очень много работает (как никто другой в их мастерской), а Октави заливает за воротник без меры (и страшно гордится тем, что он — самый большой пьяница в их семье), а Томас проглатывает один фильм за другим, а Маноло — авангард рабочего класса, а Игназия — оппортунистка, а Эулалия — радикалка, а Артур — голубой, а сеньор Жауме — гетеросексуал и тем счастлив, а Андреу — поэт, а Фина — мерзлячка. И все идет хорошо, потому что все мы разные. У каждого из нас свой способ поведения: сколько голов, столько умов и столько же пупов.