Новый год плюс Бесконечность - Сергей Челяев

Нежданно грустная улыбка озарила ее лицо. Но затем девушка упрямо мотнула головой, точно птица, встряхивающаяся поутру от прохладной росы. Твердыми шагами, не свойственными больной, Мари вышла из залы и оставила позади себя совершеннейшую немую сцену.

Первым пришел в себя Вадим.

— Это… это просто неслыханно! Бог мой! Неужто дражайшие мои родители всерьез когда-то могли… Остановить свой выбор на девушке, которая с легкостью достает из ридикюля разорванных крыс? Это что — тоже девичьи капризы? Да ведь тут просто анфан террибль какой-то… в юбке к тому же. Пьер! Мы немедленно пакуем чемоданы.

— Как вам будет угодно, — склонил голову слуга. Он уже завернул мыший трупик обратно в шелковую тряпицу и спрятал. — Но, хозяин, прежде мы должны освободить Арчи…

И он почтительно взглянул на крестного. Тот, однако, выглядел крайне заинтересованным чем-то, даже — оживленным.

— А вы обратили внимание на куклу, господа?

— Знаете, уважаемый Дроссельмейер, — в сердцах воскликнул молодой человек. — Мне кажется, что она, Мари то есть, просто чокнулась на этом проклятом зверозубе! Вы слышали, на что она намекала? Мне уже вполне понятно, а вам, господин крестный, полагаю, и доподлинно известно. Юная мадемуазель Мари питает сердечную склонность лишь к одному существу — своему чертову щелкунчику, вот что я вам скажу.

— Возможно, возможно, — увлеченно пробормотал крестный. — Но сейчас — вы не обратили внимания на одну очень существенную деталь касательно ее куклы?

— А как же, — меланхолично отозвался Пьер. И осторожно указал пальцем на свой рот.

— Ага! — вскричал Дроссельмейер, потирая руки от удовольствия. — С вами положительно интересно иметь дело, господин Пьер.

— А в чем, собственно, дело? — подозрительно воззрился на них молодой баронет.

— Вы не заметили, что случилось с зубами куклы? Этого щелкунчика? — спросил крестный, глядя в упор на баронета.

— Вроде, нет, — озадаченно пробормотал Вадим. — Хотя постойте… Они были в чем-то испачканы, по-моему.

— Они были красные, — коротко бросил Дроссельмейер. — Точно от крови.

— То есть как? — опешил Вадим, натужно соображая под сочувственными и понимающими взглядами крестного и слуги. — Вы что же, хотите сказать, что этот ее… что чертов щелкунчик нынче ожил, поймал и убил мышь? После чего, как кот, отдал ее хозяйке?

— Почему бы и нет? — философски заметил Дроссельмейер. — Ведь факт налицо: у куклы были окровавленные зубы. И, самое странное, что этого не заметила Мари.

— Или же заметила, — прибавил слуга. — И отчего-то пожелала продемонстрировать это в высшей степени странное и печальное обстоятельство господину баронету.

— Вот именно, — подтвердил крестный. — Странное и печальное.

Вадим с минуту смотрел на обоих. После чего горестно покачал головой.

— Знаете, господа… После столь вызывающей и мерзкой сцены я уже ничему не удивлюсь. Даже тому, что мадемуазель Мари могла сама поймать эту несчастную мышь и расправиться с нею посредством щелкунчика. Механизм его, знаете ли, вполне позволяет…

Крестный и слуга одновременно уставились на баронета с одинаковым выражением на лицах.

— Как вы сказали? — слегка заикаясь, переспросил Дроссельмейер.

— А что такого? — равнодушно осведомился Вадим.

— Хозяин хотел сказать, что это мадемуазель Мари защищает куклу от мышей, — бесстрастно промолвил Пьер.

— Что-о-о?

Теперь настала пора удивиться уже молодому человеку. Физиономия баронета вытянулась, и он стал похож тоже на какого-то незадачливого грызуна, перепуганного крылатой и страшной тенью, только что стремительно скользнувшей к нему с высоты.

— Полно, Пьер! — пожал он плечами. — Я вовсе не хотел сказать… этакого! То была попросту неуместная и глупая шутка, высказанная в сердцах. Поскольку все мы теперь раздосадованы и… увлечены… Разумеется, мадемуазель, судя по сегодняшнему, тоже слегка… эксцентрична. Но, помилуйте — не до такой же степени!

— А деревянная кукла, охотящаяся по ночам на мышей в канун Нового года, вас, баронет, стало быть, не столь сильно смущает? — слегка прищурился крестный.

— Милого друга и защитить порою надобно, — непонятно к чему произнес Пьер. Однако Дроссельмейер, похоже, его прекрасно понял. И они хитро и понимающе посмотрели друг на друга как два убежденных заговорщика.

— Полноте вам, — махнул рукой молодой человек. — Давайте же, наконец, думать, как нам спасти несчастного Арчи. Мне кажется, господин Дроссельмейер, это — более по вашей части.

— Что ж, подумаем вместе, — согласился крестный. — Мне кажется, ответ отчасти заключен и в этом щелкунчике. Как бы нам не пришлось еще и защищать его. Как Мари, например. Что же до Арчи, то проще всего снять заклятие, разумеется, именно тому, кто его и наложил. Но утро должно объяснить вечер. Ночью вершатся только темные дела.

Несколько мгновений Вадим в замешательстве смотрел на Дроссельмейера, после чего скрипнул зубами и в нетерпении увлек его за собой.

— Ну, хватит. Будем надеяться на свои силы и ваши возможности. Признаться, я огорчен, что мне придется ждать до завтра. Отныне я не намерен оставаться в этом доме ни минуты лишней.

— Тогда проследуем в ваш кабинет, — предложил крестный. — Нам необходимо до завтра кое-что приготовить.

И трое мужчин спешно направились из елочного зала вон. В дверях Пьер обернулся и с сожалением посмотрел на елку, туда, где средь ветвей безмолвно и бесчувственно висел его злосчастный товарищ и компаньон. После чего вздохнул, покачал головой и поспешил по коридору вслед за своим хозяином. После полуночи он собирался сюда вернуться.

Большие часы в гостиной тихо пробили половину двенадцатого.

В другом конце дома большая деревянная кукла с оскаленными зубами беззвучно шевельнулась. Ее огромная голова лежала на подушке возле горячего плеча девушки. Мари спала и во сне понемногу забывала все, что с нею произошло полчаса назад. То, что с ней случилось гораздо раньше, почти полдня назад, она уже забыла навсегда.

— Ну, полно, хватит уже, — не то прошептала, не то прошелестела кукла. Глаза ее несколько раз открылись и закрылись вновь, точно кукла попробовала послушность органов и членов. Затем согнулась рука, вытянулась нога, тело покачалось из стороны в сторону, как причудливый маятник. И наконец, пришли в движение зубы. Кукла тихо прищелкнула ими, затем еще и еще.

Потом свесила одну ногу через край кровати, выпростала тело из-под одеяла и неловко соскользнула на прикроватный коврик. Толстый персидский ворс смягчил стук деревянного тела о пол. Щелкунчик встал и медленно повернул голову, зорко всматриваясь в лицо спящей. Оно было спокойно и безмятежно. Мягкая прядь легла Мари на щеку и колебалась под легким дыханием девушки, благополучно забывающей теперь все, чего помнить ей, по мнению щелкунчика, было не должно. Затем кукла удовлетворенно отвернулась и прищелкнула стругаными некрашеными пальцами.