Леонид Леонов. "Игра его была огромна" - Захар Прилепин

Пока же реальность за окном радужными надеждами не одаривала. Общая интонация газеты с каждым днём становится всё более подавленной. «Северный день» рассказывает о сумятице в городе и безработице, о том, что телят, привозимых из деревень, зверски забивают прямо в лавках… и постоянно чувствуется, что издатели газеты что-то недоговаривают и раздражение их ещё более сильно. Реклама постепенно исчезает из газеты, и с апреля из четырёхполосной она становится двухполосной: далее большой ежедневник делать невыгодно.

Однако стихов Леонид пишет всё больше: 1918 год в этом смысле наиболее «поэтический» в жизни Леонова. Тому благоприятствует и сама атмосфера вокруг, и возраст. Восемнадцатилетний юноша, переехавший из Москвы в сумрачный, снежный город, видит повсюду хаос и предчувствует новые беды… И вместе с тем в текстах его появляются любовные мотивы: в течение весны восемнадцатого года публикуются как минимум два лирических стихотворения Леонова с посвящениями: И. Кульчицкой (опять в северянинском духе: «…Прикатил с виолончелью на фиалковой коляске / В городскую суматоху златосотканный Апрель…») и некоей Лидии В-ой (романсовое, о том, что «…твоя душа опять сливается с моей / Как пламя и хрусталь, как яд и дно бокала»).

Помимо посвящений были и такие, в духе Блока, зарисовки: «В переулках, тоскою окрашенных, / Лишь заснёт утомлённая гладь, / Превращалась из белых монашенок / В полупьяных кокоток опять. / Уж не ты ли бродила бульварами, / Промокавшими в визге дождя, / С молодыми, безусыми, старыми / Бесшабашную жизнь проводя».

Бурные времена способствуют размышлениям на подобные темы. В одном из апрельских номеров «Северного дня» передовица на первой полосе называется «Безумное оскорбление женщины!». Речь идёт о том, что «саратовскими анархистами издан декрет об отмене права частного владения женщинами», — проще говоря, законодательно утверждена общая принадлежность слабого пола. «Проповедь поголовного разврата» — так характеризуют в газете происходящее.

В том же апреле в Архангельск приезжает с гастролями актриса Е. Т. Жигарева. Леонов посещает несколько спектаклей с её участием и в одной из рецензий, опубликованных в «Северном дне», пишет о постановке: «„Магда“ не отличается особенной глубиной мысли, но вследствие массы эффектных сцен и обилия затронутых в пьесе животрепещущих вопросов распада семьи до сих пор не сходит со сцены».

Из этого можно заключить, что распад леоновской семьи, случившийся почти восемь лет назад, оставался для Леонида темой важной и до сих пор болезненной.

Интервенция

Двадцатого апреля в «Северном дне» опубликована важная передовица: «Всецело подчинив своей суверенной воле новоявленную „независимую Финляндию“, Германия стремится охватить Россию не только с северо-запада, но и с крайнего Севера. С этой целью она посылает, согласно последним телеграфным сведениям, финско-германские отряды на наш Кольский полуостров, наперерез Мурманской железной дороге».

И далее: «Троцкий ответил приказом „принять всякое содействие со стороны союзников“. Во исполнение этого приказа между представителями мурманского совета и представителями англичан и французов состоялось соглашение, по которому последние признали совет высшею властью на Мурмане, обещали не вмешиваться во внутренние дела края и обеспечили нам существенную помощь людьми и „всем необходимым“. <…> Нужно ли прибавлять, что та помощь, которую наши союзники решили оказывать нам на нашем северном побережье, не имеет ничего общего ни с какой оккупацией?»

Именно так, при непродуманном пособничестве самих же большевиков, начиналась история пресловутого захвата интервентами Русского Севера, и в том числе Архангельского края.

Председателем Мурманского совета был Алексей Юрьев, прибывший на Север осенью 1917 года из Нью-Йорка. Во время Первой мировой он сотрудничал с Троцким в издаваемой в США русскоязычной газете «Новый мир», что обеспечило Юрьеву стремительную карьеру.

Ситуация и вправду была непростой: угроза со стороны финско-германских войск имела место, а Красная армия только-только создавалась. В итоге Троцкий, не согласовав своё решение с Лениным, действительно дал указание Юрьеву принять союзников. 9 марта на побережье был высажен первый десант.

Леоновых эта весть обрадовала.

В их понимании бывшие союзники (бывшие, потому что ранее советская власть разорвала все договоры с ними) не просто гарантировали безопасность от финско-германской агрессии: с ними связывали надежду на восстановление порядка в самой России.

Стихи, которые Леонид Леонов публикует теперь в каждом номере (по два стихотворения ежедневно), явно показывают его отношение к происходящему в стране.

Вот стихотворение, вышедшее в том же номере, где появилось известие о скором приходе союзников: «…но когда ты заклеишь плакатами / Потемневшие лики святых, / Приходи со цветами измятыми / В ореоле огней площадных — / Обовью тебя радостью братскою / И терновым венцом обовью… / И прикрою я гунькой кабацкою / Поседевшую душу твою».

Лирическая героиня стихотворения — падшая Россия-Дева, позволившая поверх ликов святых наклеить безбожные плакаты новой власти.

И на следующий же день: «…А ночь темна… Поля закрыты мутью… / И по полям, веригами гремя, / Бредёт страна к желанному распутью / На эшафот прославленного дня. / И вместе с ней, распятой и безвольной, / Иду и я в свинцовом клобуке. / И виден мне платочек богомольный / Да посошок в израненной руке».

В те же дни газета не без удовольствия рассказывала, как английское правительство собирается помогать Архангельскому краю: речь шла и о прямых поставках продуктов, и о поддержке развития рыбного промысла. «Англичане согласны прислать в наше распоряжение два трайлера», — сообщал «Северный день».

Может, англичане не дадут «распятой и безвольной» стране добрести до эшафота? — таков настрой Леоновых.

Леонид знакомится с местными молодыми литераторами и даёт им в «Северном дне» отповедь, рецензируя архангельский ежемесячник «Юность»: «Везде, во всех кружках, где мне приходилось бывать („Самообразование“, „Пламя“ в Москве, дом Юношества в Рязани), везде одно и то же. Безусые молодые люди с нахмуренными лицами до хрипоты кричат о каких-ни-будь „пленарных“ заседаниях художественной подсекции кружка. Зачем эта игра… Больше простоты! Я знаю единственный ученический журнал Москвы, избегнувший этой участи, — „Девятнадцать“. „Юность“ не избегла общей участи».

В данной заметке Леонид лукаво забывает упомянуть о том, что журнал «Девятнадцать» в Москве именно он и делал с друзьями-гимназистами.