W&H (СИ) - "Тринадцатая Причина"

— Конечно же! — заверил его Шмидт. — Тогда… Гарри, прошу, располагайся. — Доктор указал рукой на кушетку, а сам в это время достал очки без линз из кармана своего халата.

Гарри совсем неуверенно лёг на твёрдую кушетку, ощущая холод материала даже сквозь одежду.

Шмидт поманил пальцем, и сверху приблизилась лампа, зависнув точно над головой Гарри. Стефан нажал на какую-то кнопку на ней, но та не загорелась. Совсем ничего не произошло. Но для доктора что-то явно стало понятнее. Он заохал и, привстав, наклонился над лицом Гарри, рассматривая шрам.

— Что вы знаете о своём шраме, мистер Поттер? — Шмидт откинулся обратно на стул, опустив очки на нос. Он с прищуром смотрел на Гарри.

— Что его мне оставил Тот-Кого-Нельзя-Называть, когда пытался убить, — пожал плечами Гарри, пытаясь не морщиться в ответ на цепкий взгляд доктора.

— Что-нибудь ещё? — подбодрил его немец.

— Директор Дамблдор говор… — продолжил Гарри.

— Ах, Дамблдор! — неожиданно его перебил Шмидт, недовольно фыркая. — Я слышал, он погиб? Тогда у нас назначено рандеву в аду, — явно припомнил что-то нехорошее доктор, отчего поморщился и поджал губы. — Так что он там говорил?

— Что мама наложила на меня заклинание любви, когда погибла…

Не выдержав, Шмидт зло засмеялся, с хрипотцой. Гарри перевёл взгляд на крёстного, едва сдерживаясь, чтобы не шандарахнуть по доктору каким-нибудь заклинанием. Сириус был напряжён, хотя его поза не изменилась, не говоря уже о лице, но Гарри чувствовал, как кровь горит в жилах Бродяги. Крёстный едва заметно отрицательно поводил головой, попросив этим не делать глупостей.

— Теперь я понимаю, почему вас хотят сжечь, — бросил Гарри, всё-таки не сдержавшись.

— Прошу прощения, — отсмеявшись, проговорил Шмидт, — я вовсе не хотел вас обидеть, мистер Поттер. И я не смеялся над гибелью вашей матушки. Это ужасная трагедия. Моя geliebte Mutter тоже погибла, спасая меня. Я смеялся над словами вашего директора, не более. — Никакого раскаяния Шмидт не показывал, глаза его всё ещё были холодны как лёд. — Скажите, мистер Поттер, как много матерей отдали свои жизни, спасая своих детей? — Это был явно риторический вопрос, ибо немец продолжал, не давая вставить ни слова: — Быть может, ваша мать любила вас больше, чем любая другая мать любит своего ребенка?

— Нет, но… — попытался возразить Гарри, но его вновь перебили.

— Или любовь её была особенной? Такой, что может даровать защиту от Непростительного заклятия? Может, вы считаете себя особенным? — Шмидт явно не испытывал приязни к Гарри, скорее даже чувствовал неприязнь к нему и его словам.

— Нет, но…

— Тогда не нужно говорить глупости о «заклинаниях любви», — в конце передразнил Гарри Шмидт.

— Вы определили, что не так со шрамом Гарри? — вмешался Сириус, пытаясь сбить накаляющуюся атмосферу.

— Ещё нет, — отмахнулся от него Шмидт. Он сделал замысловатое движение рукой, и по краям кушетки загорелись до этого невидимые руны, отливая красным. — Что вас заставило обратиться ко мне?

Гарри обернулся к Сириусу. Бродяга, задумавшись на несколько секунд, всё же кивнул крестнику, соглашаясь рассказать правду.

— Иногда я вижу Его глазами, — стал говорить Гарри, — шрам начинает болеть, когда я злюсь.

— Видеть глазами другого человека — это ненормально, — покивал головой Шмидт, кажется, даже не удивившись этой информации, — что-то ещё? Необычное, что связывает вас и вашего врага?

— Парселтанг.

— В семье Поттеров никогда не было никого с этим даром, — дополнительно рассказал Сириус.

— Это вполне могло перейти от вашей матери, — пожал плечами Шмидт. — Она ведь маглорождённая, верно?

— Да, — подтвердил Гарри.

Стефан кивнул, пояснив, что кто-то в предках Эвансов вполне мог быть магом, владевшим языком змей.

— В любом случае я вижу лишь сгусток тьмы. Ничего больше. Это может быть всё что угодно. — Шмидт откинулся назад и снял очки. Руны погасли, а лампа отъехала назад к стене.

— Значит, всё это бесполезно? — недовольно выдохнул Сириус.

— Не совсем, — тут же отозвался доктор, глаза которого нездорово заблестели. — Право слово, я ведь мастер. У меня есть теория, но я никогда не думал, что ЭТО можно поместить в живого человека. Да и, честно признаться, никогда с такими вещами в своей практике не сталкивался.

— О чём вы? — Сириус нахмурился, наконец-то пошевелившись на своём стуле.

— Будет больно, — игнорируя Сириуса, предупредил немец Гарри. Доктор потянулся вперёд, сжал три пальца на руке, вытянув указательный и средний, и начал нараспев читать какое-то длинное заклинание на немецком.

Шмидт с силой надавил на шрам, вызывая острую боль — как будто Гарри укололи иглой и теперь ковырялись ей, расширяя ранку. Начало жечь, и Гарри почувствовал, что в его голове начал шевелиться червячок. Он застонал, вцепившись руками в края кушетки. Подушечки пальцев, которыми Шмидт давил на его лоб, нагревались всё сильнее, а червячок в голове двигался всё активнее. Гарри едва не сорвался на крик, но немец быстро отдёрнул руку, дуя на пальцы.

Сириус пристально рассматривал шрам, который, казалось, начал шевелиться. Отметина потемнела, а кожа вокруг налилась кровью. Но через длинную секунду всё вернулось на круги своя: шрам вернул свой обычный цвет, перестав наполняться чернотой, а кожа вокруг стала приобретать здоровый вид. Гарри тяжело дышал, но всё-таки разжал руки, отпустив кушетку.

— Теория подтвердилась. — Шмидт рассматривал собственные покрасневшие пальцы, которые были обожжены.

— И что же это? — хрипло спросил Гарри, потирая лоб.

— Крестраж, — отозвался доктор, переведя взгляд на Сириуса, зная, что представитель такой тёмной семьи, как Блэки, должен знать, что это такое.

Бродяга глубоко вздохнул и откинулся на стуле, спрятав руки в карманах. Его глаза темнели с каждой секундой, и он с недоверием смотрел на Шмидта.

— Вы в этом уверены, доктор? — Сириус был бледен и говорил тише обычного. Его разум занимали какие-то мысли.

— Абсолютно, — последовал твёрдый ответ. — Но крестраж странный. Он почти не сопротивлялся, как будто частичка столь мала, что единственное, на что она способна, — это обжечь пальцы.

— О чём вы говорите? — встрял Гарри с вопросом. — Что за частичка? Что за крестраж?

— Позже, — отрывисто бросил Сириус, даже не повернувшись к крестнику. Он смотрел на доктора, и в глазах его была стальная решимость.

Бродяга вытащил палочку — медленно, без резких движений. Шмидт смотрел на это как заворожённый, не в силах отвести взгляд от руки Сириуса. Кончик деревяшки смотрел точно в грудь Шмидта, но тот не проявлял никаких опасений — лишь улыбался, обнажая зубы.

— Вам придётся дать мне клятву, доктор Шмидт, — твёрдым и уверенным голосом оповестил немца Сириус.

— Я не могу, мистер Блэк, — последовал ответ. — Они знали, что вы придёте ко мне.

Бродяга напрягся и кинул быстрый взгляд назад, на дверь за своей спиной, как будто что-то услышав, хотя Гарри мог поклясться, что стояла гробовая тишина.

— Тогда вы простите меня, я полагаю? — Сириус поднялся на ноги, всё ещё держа на прицеле доктора.

— Сириус! Что ты делаешь?! — Гарри попытался перехватить руку своего крёстного. Шмидт же молча откинулся назад и хотел что-то произнести, но не успел.

— Avada Kedavra! — хлестнул словами Сириус, и зелёный луч ударил в немца. Его глаза моментально остекленели, а голова упала на грудь.

Застыв, Гарри повис на руке крёстного, не веря своим глазам. Он хотел что-то произнести, но его перебил Сириус:

— Не сейчас! — Не церемонясь, он перехватил Гарри за шиворот и толкнул в сторону окна.

Гарри прикусил губу и повернулся, собираясь задать несколько вопросов, но сдержался: из коридора послышался громкий шум бегущих людей, а также их крики. На Сириусе откуда-то была надета другая одежда — спортивная, совсем как на самом Гарри. Он осознал, что его крёстный был готов к такому повороту событий.

Сириус молча дёрнул палочкой, и половина дальней стены вместе с небольшим окошком взорвалась, осыпая осколками кирпичей и стёкол задний двор. Из коридора послышались проклятия и отборный мат.