Запойное чтиво № 1 - Александр Крыласов

— Да уж, — согласился Веня, — весьма уместное замечание. Особо мудро выглядят такие провидческие слова, когда льются из разбитой рожи.

— Погоди, — Аскольд Андреевич присосался к винному пакету, — любое государство, если действительно хочет, может в течение месяца решить проблему алкоголизма.

— Каким образом? — зевнул Курочкин.

— Не устраивать смехотворных сухих законов и не повышать цену на алкоголь, а бросить всю пропаганду против зелёного змея. Представляешь, что будет, если пиарщики всех стран бросят свои силы на борьбу со спиртным?

— Не представляю.

— Напрасно! — глаза Нежного вспыхнули как костры гуннов вокруг осаждённого Рима, — власть имущим выгодно, чтобы его вассалы беспробудно бухали!

— А ты не пей, — возразил Веня, — воткни осиновый кол власть имущим куда надо. Я же не пью.

— Сорвёшься, — пообещал Аскольд Андреевич, — рано или поздно запьёшь. И будешь такой же пьяный, грязный и избитый обвинять человечество в своих бедах.

— Не сорвусь.

— Сорвё-ё-ё-ёшься, — каркнул Нежный, — куда ты денешься. Посмотри любой канал нашего телевидения — там бутылка мелькает каждые пять минут.

— А ты не смотри наше телевидение, — посоветовал Веня.

— А по чужому то же самое, — обличил мировую общественность Аскольд Андреевич, — мир состоит из пастухов, овчарок и баранов. Поэтому PR овчарки, науськанные пастухами, навязывают стиль поведения своим баранам. А как их зовут: Ваня, Джон, Франсуа или Паоло, без разницы.

— Ты здесь много пьяных итальянцев видел?

— Ни одного, — вздохнул Нежный, — зато немцы и англичане не хуже наших трескают.

— Курочкин демонстративно отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Но алкогольный адреналин бурлил по сосудам Нежного и требовал мишеней, жертв и разоблачений.

— Веня, вы жалкий представитель офисного планктона с его мелочностью, расчётливостью, отсутствием размаха, страстей и кругом интересов, сводящихся к покупке статусного автомобиля.

— А вы, Аскольд Андреевич, — повернулся к профессору Веня, — пример так называемой советской интеллигенции. Вы пьёте до усрачки, но считаете себя солью земли, изрекаете высокие истины, но при этом едва ворочаете языком, хотя единственное на что вы способны — это вымирать как динозавры.

— Лучше быть пьяным Коперником, чем трезвым кабатчиком, — заметил Нежный.

— Лучше быть трезвой аскаридой, чем пьяной, — не согласился Курочкин, — а мы с вами аскариды, Аскольд Андреевич, а не Коперники.

— Я не аскарида! — зашумел Нежный, — я гениальный, уникальный, замечательный…

— Алкаш, — договорил Веня.

— Вениамин, — дёрнул бровью Аскольд Андреевич, — я бы вызвал вас на интеллектуальную дуэль, но, боюсь, что вы безоружны.

— Где уж нам.

— Вот скажите, Вениамин, разве посредственный человек вроде вас может создавать такие метафоры как я?

— Какие ещё метафоры?

— Бутылка опустела и отлетела в сторону как использованная гильза. Вино неслось по жилам как разлившаяся река, неся с собой смуту, бедствия и разрушения. По-моему, недурственно.

— Опять алкоголическая тема! — окрысился Курочкин.

— И тем не менее.

— Утром Веня хотел улизнуть, но под тяжёлым взглядом портье, нацепил на профессора тёмные очки и повёз его в Сан-Марино. Ещё в автобусе Нежный скорешился с подозрительным щекастым типом, бритым почти наголо. Тот достал из сумки литр водки, и дорога для собутыльников пролетела мгновенно. Курочкин отсел от пьянчуг подальше, и весь путь матерился про себя, не слышно, но забористо. А Сан-Марино дела не было до Венечкиных страданий. Оно представляло собой государство, победившее другие страны в царя горы, а его обитатели были похожи на первоклашек, взобравшихся на липу, взирающих на остальной мир свысока и спускающихся вниз по крайней нужде — поесть манной каши и отлить. Из автобуса Нежный и Квасцов, так звали его нового другана, вывалились с песней: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский союз»…

— Что же мы за люди такие, россияне!? — запричитал Веня, уткнувшись носом в туман Сан-Марино, — достоинства наши перекрываются недостатками! И несть им числа, ни грехам нашим, ни добродетелям!

— Как по писанному чешет, — высморкался Квасцов, — вот что с людьми трезвость делает. С ума сойти не боишься?

— Это с вами с ума сойдёшь! — озлился Веничка, — вы, что дома не могли поквасить!? Вам для этого нужно было в Италию лететь!?

— Дома не то, — загоготал Квасцов, — дома жена, тёща, злой начальник, подполковник ГИБДД.

— А кем вы работаете, гражданин Квасцов? — поинтересовался Веничка, — если, конечно, не секрет.

— Инспектором патрульно-постовой службы.

— Кем?

— Гаишником, — пояснил Квасцов.

— Ну, я попал, — схватился за голову Курочкин, — с одной стороны недобитый искусствовед, с другой — гаишник недорезанный. Куда бедному аспиранту податься? Мне кажется, я из-за вас даже Апеннинский полуостров разлюбил.

— А мне нравится Италия, я тут всё время смеюсь, — загоготал Квасцов.

Это был их последний день в Римини. На следующее утро самолёт отволок их домой. Москва встретила наших героев холодом и дождём со снегом. Дороговизной и пробками. Инфляцией и под ковёрной борьбой на кафедре. Веня с молчаливого согласия Аскольда Андреевича поменял научного руководителя. Профессор неделю отлежал на больничном и купил себе новые карманные часы. Нежный и Курочкин после той поездки не общаются, даже не здороваются, аспирант, наученный горьким опытом, путешествует один.

Обычная история

— Дура! Тупица! Бестолочь! Куда ты смотрела!? — хозяин частного ветеринарного центра Артур Фуфлыгин уставился на Надежду Светлову, как Иван Грозный на провинившуюся ключницу.

Надежда Петровна хранила молчание, понимая, что стоит ей открыть рот, как Артурик окончательно взбесится.

— Дармоеды! Бездельники! Я из-за вас могу весь бизнес потерять!

Тут у Фуфлыгина зазвонил телефон и он выбежал из кабинета, чтобы поговорить без свидетелей. Светлова всплакнула и стала вспоминать события трёхлетней давности. Как раз в это же время, накануне Нового года, Фуфлыгин, молодой ветеринар районной поликлиники уговаривал её бросить государственную службу и организовать частный вет центр. На паях. На равных паях. Артур отчаянно жестикулировал, расписывая будущее под красное дерево, но, чувствовалось, ужасно трусил, что Надежда Петровна откажет. Фуфлыгину было двадцать два года, по отчеству его называли с большой неохотой, он только что закончил академию и опыта имел с гулькин нос. А главное, у него не было наработанной клиентуры, что для раскрутки вет центра является основным условием. Надежда Петровна была на пятнадцать лет его старше, имела солидную клиентуру и богатый жизненный опыт, как ей тогда казалось. Светлова вовсе не собиралась менять свою устоявшуюся жизнь, на не пойми что.

— Извините, коллега. У меня складывается ощущение, что частная ветеринария не приживётся в нашей стране. Люди привыкли обращаться за помощью в государственные клиники. А частная практика — красивая, но утлая ладья.

Фуфлыгин, видя, что его доводы не прокатывают, начал нервно повизгивать и покашливать. Оказывается, он уже успел залезть в долги, снять помещение и дать рекламу в газеты, так что, обратного пути у него не было. Артурчик схватил Надеждины руки своими потными ладошками и заскулил:

— Надежда Петровна, выручайте. Не хотите идти в учредители, не надо. В учредители возьмём Дэна, он готов вложить деньги в этот проект. (Разговор шёл о таком же оболтусе, Денисе Палаткине, однокашнике Артура). А после работы в клинике, вы будете принимать у нас. Разве вам помешают лишние деньги?

— Я буду принимать у вас свою клиентуру? — уточнила Светлова.

— Не только, — обнадёжил Фуфлыгин, — мы же будем давать рекламу. И сарафанное радио постепенно заработает. Вы же ничем не рискуете. Абсолютно ничем, не то, что мы с Дэном.

Надежда Петровна, наконец, дала своё согласие, и ветеринарный центр «Мир сервиса» зафункционировал. Фуфлыгин положил своим сотрудникам хороший процент и постоянно подбивал их распроститься с гос службой. Однако, Светлова и другие не торопились отказываться от государственных гарантий. Тогда Артур стал распускать слухи, что вся звериная клиентура перекочевала из клиники в его центр. Главному врачу это не понравилось, и он начал прижимать специалистов, «сидящих на двух стульях». Артур также усилил нажим, призывая всех работать только у него. Через месяц Светлова и другие сдались, забрали из поликлиники свои трудовые книжки и упали в объятия частного капитала. Естественно, главный врач верещал, что ноги их больше не будет в государственной ветеринарии. На ниве частного предпринимательства их тоже ждал сюрприз, да ещё какой. Именно тогда Надежда Петровна увидела истинное мурло капитализма. Фуфлыгин уменьшил процент ровно вдвое, мотивируя тем, что теперь у них будет стимул увеличить поток животных.