Фрекен Мод просила ее не беспокоить - Хелена Турстен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это происходило в середине шестидесятых, когда по миру как раз прокатилась волна студенческих протестов, и в политике настала эпоха радикализации. Юханнес же про политику и слышать ничего не хотел. Все, чего он желал – это тусоваться и проводить время с приятелями. В середине третьего семестра он снял однокомнатную квартиру в доме под снос в Хаге, с удобствами во дворе. Эльза пришла в ужас, и умоляла остаться жить у нее. Ведь здесь он мог жить бесплатно, и получал еду, имел доступ к ванной и прочим благам. Эльза напомнила сыну и о его аллергиях: на пыльцу, кошек, орехи и миндаль. У Эльзы никогда не бывало аллергических реакций, и она считала, что эту особенность Юханнес унаследовал от отца. Дважды ему приходилось вызывать скорую, когда он по ошибке съедал что-то, содержавшее миндаль. Однако Юханнес наотрез отказался менять свои планы. «Мне необходимо освободиться, чтобы взять ответственность за собственную жизнь», – заявлял он.
Через несколько лет Юханнес переехал в двушку на Свеагатан. Эльза сияла – ведь теперь у сыночка была вода в кранах, ванная и туалет под крышей дома, и тепло в батареях. Арендная плата, разумеется, стала выше, но Юханнес, кажется, не испытывал по этому поводу особых проблем. Однако уже через год Юханнесу пришлось съехать. Эльза жаловалась, что это из-за грядущего капитального ремонта – во время работ квартира станет непригодна для проживания. Мод, однако, прочла в газете о неком молодом человеке, которого выселили из квартиры в районе Линнестаден, после неоднократных жалоб соседей на нескончаемый поток посетителей в его квартиру. Помимо этого, он устраивал шумные вечеринки, иногда по нескольку дней подряд. Полиция установила за ним наблюдение, и в результате он был задержан на месте преступления, когда продавал гашиш четырнадцатилетним подросткам.
После этого Юханнес не появлялся у Эльзы около полугода, однако она ни разу и словом не обмолвилась о его странном отсутствии. Мод, впрочем, была уверена, что знает, где все это время находился Юханнес, и ощущала по этому поводу удовлетворение. Несколько месяцев в камере, возможно, заставят его вырасти и стать взрослым, – думала она. Этот синдром Питера Пэна – нежелание взрослеть и брать на себя ответственность – давно перестал быть умилительным.
Становилось все яснее, что у Юханнеса были проблемы. Он долгое время мог болтаться без работы, но, несмотря на это, сорил деньгами. Он разъезжал на красивой красной спортивной машине – Порше. Если ему и удавалось найти работу, обычно он не мог продержаться на новом месте хоть сколько-нибудь долго. Проблема всегда заключалась или в месте, или в начальнике, или в коллегах, или в собственно работе, но только не в Юханнесе.
Летели годы, а сын все так же продолжал являться к матери на обед несколько раз в неделю. Очевидно, он совершенно не стремился научиться готовить себе самому. Эльза же считала, что такая возможность заботиться о сыне – это очень мило. Мод думала, что такое поведение странно, учитывая его предыдущие заявления о стремлении к самостоятельности. Но Мод помалкивала, потому что во всем, что касалось сына, Эльза была удивительно слепа. В глазах своей матери Юханнес был восьмым чудом света.
Когда Юханнесу стукнуло сорок, он объявил матери, что купил кооперативную квартиру на Тегнерсгатан. Это была одна из самых престижных улиц в центре города. Эльза, как всегда, аплодировала идеям сына. Мод, по своему обыкновению, была полна критики – такая квартира явно стоила недешево. Да еще и коммунальные расходы точно были высоки, в таком-то месте. Откуда у Юханнеса деньги? Со стороны, впрочем, создавалось впечатление, что дела у него шли прекрасно. Женщины в его жизни появлялись и исчезали – так он успокаивал мать, когда та интересовалась, не встретил ли еще сын достойную девушку. Эльза так никогда и не познакомилась ни с одной из тех, кто «появлялся и исчезал». «Очевидно, там страшная текучка кадров», – думала Мод. В то же время, она не была полностью уверена, что эти женщины вообще существовали. Когда к сорока пяти годам Юханнес так и не остепенился, Эльза все же стала задаваться вопросом, увидит ли она когда-нибудь внуков.
Шли годы, а Юханнес продолжал жить в присущем себе стиле. К середине девяностых разгульный образ жизни серьезно отразился на его внешности. Тело его расплылось, а прежде такие густые волосы на затылке сильно поредели. Голубые глаза потускнели, и теперь Юханнесу не всегда удавалось поддерживать преуспевающий вид. «Этот парнишка жег свечу с обоих концов», – думала Мод, фыркая себе под нос.
Скоро стало очевидно, насколько интенсивным было это пламя.
На следующий день после праздника Святой Люсии – четырнадцатого декабря – Эльзе стукнуло восемьдесят. Они с Мод не имели привычки отмечать какие-либо даты, но когда несколько месяцев назад Мод исполнилось семьдесят пять, Эльза угостила ее тортом, поэтому сейчас Мод решила не ударить в грязь лицом. К одиннадцатичасовому кофе Мод неспешно поднялась на лифте на четвертый этаж. Держа в одной руке коробочку с тортом, она нажала на дверной звонок. Не услышав за дверью никаких звуков, Мод нажала на кнопку еще раз. Ничего не происходило. Когда Мод уже решила спускаться обратно к себе, за закрытой дверью послышались шаркающие шаги. Эти шаги сильно отличались от обычной Эльзиной походки – для своего возраста та передвигалась довольно легко. Дверь слегка приоткрылась, и через щелку Мод смогла разглядеть заплаканное лицо Эльзы. «Почему она расстроена? Это же день ее рождения. И я принесла торт» – пронеслось в голове у Мод.
– Поздравляю с днем рождения, – подчеркнуто бодрым голосом проговорила Мод.
Не услышав ответа и не видя даже намека на то, что дверь откроется шире, Мод добавила:
– Я принесла тортик. Если я не вовремя, могу вернуться позже.
Эльза в замешательстве открыла дверь, одновременно начав всхлипывать. Это было неловко – любое выражение сильных эмоций заставляло Мод чувствовать себя не в своей тарелке, однако она взяла себя в руки и шагнула в прихожую.
В одиннадцать часов утра в свой восьмидесятый день рождения обычно так хорошо одетая Эльза стояла перед Мод в сильно поношенном халате и стоптанных лохматых меховых тапочках, на которых кое-где виднелись проплешины. Руки ее безвольно висели вдоль туловища,
