Суд над победителем - Олег Курылев

Шеллен понимающе кивнул.

— Неужели столько месяцев вы держите все это в себе и ни с кем не поделились? — с сомнением в голосе спросил он.

— Нет. Это просто технически невозможно. Из наших знают еще три проверенных человека. В самой Швеции эта тема пока не попала в широкую печать. Во всяком случае, наша охрана, исключая лагерных комендантов, в полном неведении.

— Ну хорошо, что же дальше? Когда вы собираетесь открыть правду всем нам?

— Она откроется сама собой со дня на день, лейтенант. Я бы не хотел, чтобы люди решили, что я скрыл от них нечто важное потому, что я в сговоре с местными властями и таким образом вымаливаю лично для себя индульгенцию. — Смотревший все это время в окно, Мюллер повернулся. — Впрочем, вы-то как раз можете рассчитывать на спасение.

Алекс удивленно посмотрел на генерала.

— Не забудьте завтра в десять ноль-ноль быть на КПП.

Утром, встав пораньше, Алекс достал свой ваффенрок и тщательно его вычистил. Под низ он надел белую рубашку с длинными, выступающими за край обшлагов мундира манжетами; у одного из офицеров — тоже летчика — одолжил пилотку с офицерским кантом и вышитым серебряной канителью орлом; у другого — почти новый поясной ремень с анодированной пряжкой сиреневого отлива. Поскольку галстука у него не было, он застегнул китель до последнего крючка под самое горло. Крест первого класса, две орденские ленты в петлице и значок истребителя, а также начищенные сапоги и серые замшевые перчатки, подаренные ему Эйтелем, превратили Шеллена в лощеного немецкого офицера.

Вопреки угрозам синоптиков, дни стояли теплые, и Алекс решил обойтись без куртки. Он шел по территории лагеря, отдавая честь встречным офицерам.

— У тебя какой-то праздник, Генрих? — спросил один из знакомых, намекая, вероятно, на 9 ноября.

— Нет, но день обещает быть знаменательным.

Пройдя через длинный коридор, образованный двумя рядами колючей проволоки и тянувшийся от здания комендатуры, Шеллен подошел к воротам контрольно-пропускного пункта. Здесь он ожидал увидеть еще кого-нибудь из своих, но никого не оказалось. Козырнув дежурному, он протянул ему свою лагерную карту с солдатской книжкой, тот позвонил по телефону, после чего велел следовать за собой.

— Куда меня? — спросил Алекс по-шведски.

Дежурный ответил тоже на шведском, и Алекс понял только, что его повезут в город. Они вышли на шоссе, где их уже поджидал «мерседес» с красивым флажком на крыле справа от капота. На флажке был изображен герб с двумя львами, овальным щитом, короной и чем-то еще. Из машины вышел солидного вида пожилой господин в застегнутом доверху плаще и форменной фуражке, на околыше которой тоже имелся герб со львами и короной. Он вежливо представился. Отвлекшись, Алекс не разобрал имени, зафиксировав только слово «граф».

— Вы Генрих XXVI фон Плауен? — спросил господин на очень хорошем немецком.

Разоблачать себя прямо сейчас было неразумно. Его могли тут же завернуть обратно, посчитав за простого дезертира, выкравшего чужие документы. Попробуй потом убеди шведов, что ты британский военнослужащий, если для них все твои доказательства в виде имен, номеров эскадрилий и прочих подробностей лишь звук пустой. Его английский язык, которым они сами практически не владели, их вряд ли убедит, и вызывать представителя консула они наверняка не станут. Они решат, что немец либо шутит, либо подвинулся рассудком. Во втором случае его отправят в лазарет под холодный компресс на голову, и этим все кончится. А не сумев ничего доказать шведам, он все равно тут же станет изгоем среди «своих».

— Лейтенант фон Плауен, — представился Алекс.

Ему предложили устраиваться на заднем сиденье.

Пожилой господин сел рядом, а впереди, справа от шофера, Алекс увидел еще одного человека, помоложе, одетого во все штатское. Тот кивнул водителю, и машина тронулась. Дежурный охранник, приведший Шеллена, остался стоять навытяжку, взяв под козырек.

— Куда меня везут? — спросил Алекс на этот раз по-немецки.

— Как, вам разве ничего не рассказали? — повернулся к нему пожилой мужчина в форменной фуражке. — Мы едем в Кристианстад — это совсем рядом. Графиня Луиза Фредерика Лаухтенбергская — кузина нашего короля — специально приехала из Гетеборга, чтобы встретиться с вами.

«Ага! — воскликнул про себя Алекс. — Как я и предполагал, момент истины близок. Скоро произойдет позорное разоблачение. Что ж, тем лучше… Интересно, этот с кокардой — ее секретарь или какой-нибудь мажордом? Ну а я? Я, скорее всего, прихожусь графине (как ее там?) неким родственником. Да, точно! В книжке, которую приносил Эйтель, было что-то о нашем родстве с ихними аристократами».

— Скажите, а как здоровье графини? — спросил Алекс как можно более учтиво, решив напоследок все же немного поломать комедию. — Как ее гипертония? Ее по-прежнему беспокоит левая почка?

— О да, — снова повернулся представительный господин, — в таком возрасте, Генрих (вы позволите мне вас так называть?), болезни уже никуда не отступают. И гипертония, и почки, и, особенно, сахарный диабет. Я уж не говорю про подагру и прогрессирующую глаукому…

«Старушка в преклонном возрасте и плохо видит, — взял на заметку Алекс. — Интересно, как у нее с головой? Но самое интересное — кем я ей все-таки прихожусь и встречались ли мы когда-нибудь?»

— Сказать по правде, графиня очень больна, — продолжал швед. — Я отговаривал ее от этой поездки, но она во что бы то ни стало решила повидать вас. Много месяцев вас, Генрих, считали погибшим, и вдруг мы узнаем, что вы не только живы, но еще и здесь, в Швеции.

Он принялся рассказывать, как через некоего адвоката они навели о нем справки и договорились с лагерной администрацией о свидании. Алекса же в первую очередь интересовало, кто он, Генрих XXVI, собственно говоря, такой по отношению к этим людям?

— А вы давно были в Германии? — спросил он «мажордома».

— Перед самой войной, в тридцать девятом, — охотно отвечал тот. — Его величество с принцем Густавом Адольфом посещали фюрера, рейхсмаршала и банкиров, ну а мы с Луизой, соответственно, по женской части — встречались с Гертрудой Клинк, Магдой Геббельс. Побывали в материнских домах в Штарнберге и Розенхайме… Живописные уголки! Посетили с экскурсией Дом Невест в Тюбингене…

«Называет старуху Луизой. Может, родственник? Как он сам-то представился? Черт, надо быть повнимательней… Интересно — а я бывал в Швеции? Стоп! Судя по записям в моем зольдбухе, в июне сорок третьего у меня был длительный отпуск с поездкой на родину. Мог я заезжать к родственникам в Швецию?… Мм… нет, вряд ли. После фронта хочется домой к маме с папой, к невесте… Опять же — шведы в сорок третьем стали поворачиваться к немцам задом, и фюрер на них страшно обиделся».

— Вы знаете, Генрих, несмотря на вашу бородку и прошедшие годы, вы вполне узнаваемы. Как раз таким я вас себе и представлял. Меня вы, конечно, не помните. Мы встречались, когда вам было лет шестнадцать… на Олимпиаде… даже сидели рядом на футбольном матче. Вы о чем-то много спорили тогда с французскими болельщиками…

Алекс, видевший Берлинскую Олимпиаду в кинохронике Би-би-си, представил себя на громадном Олимпийском стадионе в окружении разряженной публики. Французы… На каком языке он там с ними спорил? Уж не на французском ли? Увы, скорее всего, так. И это очень плохо, потому что французский Шеллен изучал общаясь с французскими пилотами и механиками весной сорокового, залетая изредка на их аэродромы.

— …это было наше свадебное путешествие, — продолжал «мажордом», — Луиза была так рада…

«Так ты — муж этой бабки с подагрой и глаукомой! — подивился Алекс. — Судя по тебе, герцогиня должна быть не так уж и стара…»

— …к сожалению, супруга вскоре умерла при родах…

«Что? Как это? А к кому же мы едем?»

— …потеряв младшую сестру, Луиза была в отчаянии…

«Ах вот оно что! Выходит, та, которая умерла, была ее сестрой, — Алекс на всякий случай сделал печальное лицо и закивал головой, давая понять, что и он что-то помнит об этой трагедии. — Стало быть, "мажордом" приходится старой графине бывшим зятем. Та-ак, туман потихоньку рассеивается. Остается неясным главное — я-то им всем кто?»

Алекс решил действовать более инициативно:

— Вы, наверное, хорошо знакомы со многими членами нашей семьи? — спросил он.

— Конечно, — оживился «зять», — ведь ваш отец, Генрих, — я имею в виду Генриха XII — приходился мне сводным двоюродным братом…

«Приходился?… То есть получается, папа уже умер?» — мгновенно зафиксировал Алекс.

— …а ваша тетя Элеонора — сестра вашей матушки — замужем за внучатым племянником Луизы Фредерики…

«Черт с ней, с тетей! Сейчас не до мелочей. Надо его направить в нужную сторону».

— Выходит, моя мама, — начал вроде как рассуждать Алекс, — приходится графине…