Зеленая - Джей Лейк

Я поняла: она не чудовище, но отличается от меня гораздо сильнее, чем бледнокожие уроженцы Каменного Берега, похожие на опарышей. Покрытые мехом острые уши были прижаты к черепу. С высокого лба смотрели прозрачные фиалковые глаза. Заостренный подбородок; рот широкий и почти человеческий, а не клыкастая треугольная звериная пасть. Чуть приплюснутый нос тоже был вполне человеческим, а не звериным.

Больше всего меня потряс покрывавший ее тело серебристый мех. Люди выглядели по-разному, могли быть разных цветов и размеров, но я еще не видела и не слышала ни об одном человеке, покрытом таким нежным и таким красивым мехом. Не видела я людей с длинными хвостами, которые мели по полу, как у Танцовщицы. В то же время она явно была женщиной. Ее грудь и бедра закрывало хлопчатобумажное одеяние — синее в мелкий цветочек.

— Я представительница древнего племени, — тихо сказала она. — Вы, люди, называете нас пардайнами. Я живу и зарабатываю себе на хлеб на Каменном Берегу. Учу танцевать и красиво двигаться девочек, женщин, а иногда — очень редко — и мужчин. Учу изяществу и равновесию. Некоторые мои ученицы умеют быстро бегать и ловко падать; эти навыки очень полезны в большом городе с большими домами, в тени которых часто таится угроза.

Я во все глаза смотрела на нее. Никому до нее не удавалось поразить меня настолько, чтобы я лишилась дара речи.

Танцовщица отошла от меня и села на деревянную скамью в тренировочном зале. Оглядевшись, я поняла, что госпожа Тирей вышла. А я даже не заметила!

— Боюсь, нам с тобой не обойтись без зеркал, — как будто с сожалением произнесла Танцовщица. — А теперь, девочка, расскажи мне о себе.

— Мне можно говорить? — спросила я, чуть не подавившись.

— Да, — кивнула Танцовщица. — Тебе можно говорить.

— Я… дочь своего народа. — Я глубоко вздохнула. Впервые с тех пор, как меня сюда привезли, я рискнула сказать правду. — Меня насильно привезли сюда, в Медные Холмы. Я должна жить среди своих поработителей и заслужить право на свободу.

Я зажмурилась, привычно ожидая крика и ударов. Ничего не последовало. Никто не бил меня, не щипал, не толкал. Подняв голову, я увидела в чуть раскосых синих глазах Танцовщицы глубокую печаль. Она раскинула руки, и я бросилась к ней в объятия. Впервые за мою недолгую жизнь кто-то отнесся ко мне по-дружески.

Хотя мне очень хотелось выплакаться, уткнувшись в ее мягкий, нежный мех, я не стала потакать своей слабости. Лишь позволила ей подержать меня — недолго, пока я не отдышалась.

— Девочка, — сказала наконец Танцовщица, — твои мысли принадлежат только тебе. Я ни в чем тебя не упрекаю. Но если ты ценишь свою жизнь и силу, которой ты надеешься когда-нибудь овладеть, держи такие слова при себе и никогда больше не произноси их в этих стенах.

Ее слова подарили мне, несчастной, лишенной всего девочке, искру надежды.

— Хорошо, госпожа! — пробормотала я, отрываясь от ее мехового плеча. — Скажи, пожалуйста, чему ты будешь меня учить?

Она как будто удивилась:

— Как чему? Конечно танцам!

Мы немного потанцевали.

Я не знала, как добыть еще кусок шелка и расшить его колокольчиками так, чтобы никто не узнал. Поэтому я начала пришивать колокольчики мысленно. Каждую ночь, перед тем как заснуть, я отсчитывала количество колокольчиков, нашитых до сегодняшнего дня. Сначала я представляла себе простые жестяные колокольчики, которые отсчитывали мою жизнь с отцом. Затем им на смену приходили металлические стружки, нашитые во время морского путешествия с Федеро. Позже появлялись гранатовые зернышки; они появились уже в Медных Холмах.

В моем воображении все они звенели, даже деревянные щепки и обломки гвоздей. Каждую ночь, пересчитав все мои колокольчики до единого и постаравшись не забыть ни одного, хотя отдельные отрезки времени приходилось восстанавливать по памяти, я мысленно пришивала к воображаемому шелку еще один колокольчик. Поскольку шила я лишь в воображении, я выбирала любые иглы — костяные, стальные, деревянные или даже иглы из слоновой кости; нитки тоже я выбирала по своему вкусу.

Важнее всего было не сбиться со счета. Недели на Гранатовом дворе текли ритмично; в одни и те же дни у меня были определенные уроки; в одни и те же дни нам привозили продукты. Календарей мы не вели. Каждый колокольчик знаменовал очередной день моей жизни… Как еще моя душа найдет дорогу домой, когда я покончу счеты с жизнью?

Я никому, даже Танцовщице, даже шепотом не сознавалась в том, чем занимаюсь перед сном. Я не могла признаться в своем занятии, не опасаясь тяжкого наказания, после которого я захлебнулась бы собственной кровью.

И все-таки Танцовщица стала моей самой близкой подругой в темные дни моей второй зимы на Гранатовом дворе — и в начале следующей весны, влажной и мрачной. Всего час проводила я в тренировочном зале, но там я могла хоть немного облегчить душу. Мы с Танцовщицей разучивали разные виды шагов. Она учила меня правильной походке, учила держать равновесие. Благодаря ей я стала лучше понимать собственное тело и лучше ориентироваться в пространстве. Иногда она действительно учила меня танцам, но чаще мы занимались просто движением.

— Большинство людей считает, что тела у них плоские, как будто нарисованные, — говорила Танцовщица. — Представь, что ты сделала бумажную куколку и двигаешь ее по игрушечной сцене. Но ты — не кукла. У тебя есть… объем, глубина. Ты можешь согнуть колени и локти; ты можешь выгнуться дугой.

Хотя ее слова казались вполне разумными, трудно было понять мысль, которая крылась за ними. Танцовщица дала мне скакалку — о таком занятии я и не слышала — и велела прыгать через нее. Сначала я вращала скакалку вперед, потом стала вращать ее спереди назад. Скоро я поняла, что могу прыгать, если понимаю в любой миг, где находится скакалка и где — мои ноги.

Иногда наши тренировки немного напоминали занятия с госпожой Тирей и госпожой Леони. Первая учила меня выбирать фрукты, едва взглянув на них, а вторая не уставала показывать различия между похожими на первый взгляд стежками. Я должна была видеть больше того, что открывалось даже самому поверхностному взгляду, должна была видеть то, что в самом деле казалось невидимым — например, собственную спину.

Наши занятия с Танцовщицей были странно тихими и спокойными, но вскоре я почувствовала, какую грацию они мне даруют. Я научилась подхватывать брошенный нож, прежде чем он падал на плиточный пол. Могла прыгнуть с галереи на нижнее крыльцо. Оказалось, что я еще и очень сильная. Очень сильная, как уверяла меня Танцовщица — даже сильнее многих мальчиков. Откуда мне было знать? Она обучила меня пользоваться своими преимуществами. Как-то раз — на улице немного потеплело — я быстро взобралась на самую верхушку гранатового дерева.