Лекции по истории средних веков - Василий Григорьевич Васильевский

Некоторые ученые утверждали, что совет старейшин состоял преимущественно из знатных людей, эделингов, но это совершенно несправедливо.

Мы не имеем точного определения, кто имел право участвовать в совете; вероятно, что такого определения вообще не было. На основании слов Тацита, впрочем, мы можем заключить очень ясно, что едва ли это право принадлежало исключительно знатным людям. Когда Civilis задумал свое восстание против римлян, он созвал на совет «знатных людей племени» и наиболее способных из простолюдинов (Tacitus. Historiae. L. IV, 14). Так, конечно, бывало и в других случаях. Знатное происхождение заменяло недостаток личных способностей и заслуг; мужество, опытность, слава, старость давали и свободному простолюдину место и влияние в совете. То же было и позже, в средние века. У фризов, например, до IV столетия, кроме общего собрания – веча, существовал совет из 46 выборных лиц из старшин и духовенства. Они оправдывались перед императором Валентинианом в набегах на римскую территорию, говоря, что это делают вследствие решения совета вельмож (Ammiani Магсеllini Rerum gestarum. Lib. XXX, 6).

Народные собрания у древних германцев, по рассказу Тацита, были обыкновенные и чрезвычайные. Первые созывались в обыкновенные дни, во время новолуния и полнолуния. Тацит замечает (Germ., 11), что свобода германцев вредит до некоторой степени скорому ходу дел в их собраниях, потому что они собираются не все вдруг и проходит несколько дней прежде, чем все сойдутся. Германцы сходились для совещания под открытым небом, на высотах или в долинах, преимущественно вблизи мест, где совершалось поклонение богам. Свободные люди, составлявшие собрание, являлись туда вооруженными. Ношение оружия было важным правом свободного германца и составляло признак его свободы. Не являвшиеся без уважительной причины подлежали наказаниям. Что касается самого хода собрания, то нужно думать, что не только право решающего голоса, но и право предложения принадлежало всем. Тацит формулирует это с ясностью: «mox rex vel princeps, prout aetas cuique, prout nobilitas, prout decus bellorum, prout facundia est, audiuntur, auctori-tate suadendi magis quam iubendi potestate» (Germ., 11). То есть не только человек знатного происхождения – конунг или вождь, но и человек пожилой, опытный, или известный своей храбростью, или даже только красноречием, мог держать речь к народу.

Одобрение, удовольствие, принятие предложения выражалось потрясением оружия, неодобрение – просто шумом. Самое почетное выражение согласия состояло в аплодисментах оружием («si displicuit sententia, fremitu aspernantur; sin placuit, frameas concutiunt: honoratissimum adsen-sus genus est armis laudare» – Germ., 11). Таким образом большинством голосов решалось дело, если и не правильной их подачей, то, по крайней мере, судя по общему впечатлению.

Наряду с вече иногда являются у древних германцев короли, конунги (у Тацита – reges, в отличие от principes).[30] Из сведений, сообщаемых нам Тацитом, видно, что некоторые племена имели королей, другие же нет, хотя при этом он упоминает везде о существовании королевского рода, из чего можно заключить, что монархическая власть не составляла особенности отдельных племен, так как почти у всех в разное время замечается смена безкоролевья и правления исключительно вечевого королевским правлением.

Но там, где был король, он являлся носителем и представителем государственной власти. Римляне, говоря о войнах с германцами, упоминают, что иногда король объявлял войну, иногда же – народ. Король был верховным жрецом, он же – верховный судья, то есть председатель на общенародном, вечевом собрании и предводитель на войне. В последнем случае он равен герцогу – военачальнику; вследствие этого сходства некоторые ученые выводили королевскую власть из герцогской, исключительно военной, говорили, что во время общей опасности выбирался общий вождь – верховный, который, когда опасность миновала, не слагал с себя власть, а оставлял за собой и даже передавал ее потомству; таким образом, первоначально выбранный герцог обращался в наследственного конунга. Но вряд ли это справедливо. «Reges ex nobilitate, duces ex virtu-te sumunt», – говорит Тацит (Germ., 7), a Цезарь указывает на то, что у германцев «in pase nullus est communis magistratus, sed principes regio-num atque pagorum inter suos ius dicant controversiasque minuut» творят суд и улаживают споры (Comment, de bello gal., VI, 23).

A на время войны избирался dux вместо короля. Да и вообще Тацит постоянно различает и правильно употребляет слова тех и dux. Существенное отличие конунга от герцога в том, что в мирное время герцог обязан слагать свою власть, тогда как власть конунга была прочной. Германцы, несмотря на свою воинственность, все-таки считали нормальным положением жизни страны и народа мир, а не войну, поэтому-то и власть конунга – главы народа во время мира постоянная.

Немецкие саги часто прославляли королей, которые мирно сидели у себя дома, посылая на войну своих богатырей; королевская честь вовсе не требовала того, чтобы он сам ходил в битву во главе своего войска. Он является хранителем мира по преимуществу. Этот мир – честь короля. Кто нарушает мир и начинает раздор и вражду, тот оскорбляет короля и обязан заплатить «мировые деньги» – пеню, так же как господина дома оскорбляет тот, кто у него обидел другого словом или пригрозил ему оружием.

Короли избирались «ex nobilitate», как говорит Тацит в только что приведенных словах, из среды благородных фамилий; наследственности в строгом смысле не было, хотя по смерти короля избрание обыкновенно ограничивалось одним из членов его же фамилии. Очевидно, что это избрание совершалось по установленным обычаем обрядам. Сначала провозглашалось имя кандидата, потом его поднимали на щит и три раза обносили вокруг собрания, чтобы показать народу. У скандинавов его ставили на камень. Если предлагаемый кандидат был угоден народу, то одобрение выражалось обычным громом оружия, заменявшим подачу голосов. Затем новоизбранному королю давали в руки копье, которое служило символом власти, и начиналась народная присяга верности.

Короли так же, как судьи и старшины, выбирались на всю жизнь. Король был единственным чиновником государства, так как бюрократии, очевидно, не существовало у древних германцев; в управлении ему помогали только его дружинники. Королевская власть имела весьма важное значение, так как король являлся представителем народного единства. Государственный союз был крепче там, где во главе его стоял конунг. Народ, который не имел короля и видел свое единство только в вечевых или военных собраниях, повторявшихся в больших государствах через неопределенные и длинные промежутки времени, не осознавал своего единства так ясно, как сознавалось оно тогда, когда было воплощено в одном лице, в одной фамилии, возвышавшейся над всеми, в одном доме, который для всех, даже самых отдаленных родов, был обиталищем права, убежищем от насилия. Часто случалось, что королевская власть возникала вследствие необходимости, являлась противовесом междоусобных распрей в